Саид Насифи - На полпути в рай
Так как между астрологией — с одной стороны, и почтой, телеграфом и телефоном — с другой, оказывается, существует и будет существовать таинственная и неразрывная связь, то, прибыв в Тегеран, наш почтенный господин сразу направился на площадь Сепах в здание почты, телеграфа и телефона и занял там кресло министра.
С того же дня этот отросток святого родословного древа стал непременным членом справедливого сообщества, товарищем по «пещере» этого царства ангелов. Сие милейшее создание и сейчас отличается тем, что изводит всех. Он замучил даже Алака Бедани и доктора Тейэби, которые вынуждены были отступить перед его наглостью.
Раньше при создании кабинета господин Сеид старался получить министерский портфель и был на седьмом небе от счастья. Если положение осложнялось, он соглашался и на министра без портфеля. Но с некоторых пор этот астролог снова загорелся страстью к Европе и настойчиво добивается назначения посланником в Бельгию, в Брюссель. Уже порядочное время это вносит трудности в политические дела Ирана. Каждому новому премьер-министру и министру иностранных дел суют эту кандидатуру. Даже такие кровные враги в политике, как Сеид Ананати и Кавам-ос-Салтане, оба покровительствуют ему.
И вот его превосходительство господин Сеид Малал Ахтаргяр Шемирани, так мечтающий о Европе, стоит перед премьер-министром и дерзко просит его о назначении. А премьер-министр только бессвязно бормочет обычные пустые слова: «Слушаю, повинуюсь, пожалуйста, завтра позвоните мне по телефону…», моргает глазами и умоляюще поглядывает на Джавала Аммамеи, о чём-то горячо спорящего с начальником главного управления полиции.
Наконец министр без портфеля понял странные знаки, которые подавал ему премьер-министр, и, пыхтя и расталкивая гостей, поспешил ему на помощь. Премьер-министр не обманулся в своих расчётах, ибо недаром говорят: «Шакала лесов Мазандерана может одолеть лишь пёс Ма— зандерана». Он одобрительно улыбнулся и, обращаясь к своему спасителю, сказал: «Простите, господин Аммамеи, нет ли у вас сигареты?»
Бедный Сеид вынужден был отложить разговор о поездке в Брюссель до следующего, более благоприятного случая. Он пробился через толпу гостей и направился в соседнюю комнату, где возле печки устроился доктор Тейэби, совершая закулисные сделки со своими апостолами. Здесь, в этой схватке из-за состава нового кабинета, Сеид решил услужить йездскому святоше, чтобы, заслужив от него благодарность, завтра обратиться к нему с просьбой.
Вдруг зазвякали аксельбанты генерала Зармади. Это заставило встрепенуться оживлённо беседовавших премьер— министра и министра без портфеля. Его превосходительство корпусной генерал подошёл к ним, сверкая лысиной едва прикрытой редкой прядью напомаженных волос, переброшенных справа налево, играя бронзовыми наконечниками своих аксельбантов и заложив палец между блестящими пуговицами мундира. С такой же надменностью, с какой он держался в Луристане при расправе с населением, он подал руку премьер-министру, затем министру без портфеля. Осведомившись о здоровье и наговорив кучу стандартных любезностей, он сказал:
— Горбан, сделайте, пожалуйста, порицание или что вы там сочтёте нужным доктору Адбару, министру внутренних дел.
— Разве он нерадив в работе?
— Да, вот уже двадцать дней я бьюсь с ним и не могу уладить своё дело.
— Но ваше превосходительство всегда сами потворствовали ему.
— Верно, горбан, но это было давно, теперь он во мне, кажется, больше не нуждается.
— Право, я думаю, что и на том свете он будет нуждаться в помощи и содействии вашего превосходительства.
— На том свете мне до него не будет никакого дела. Я хочу, чтобы он не забывался на этом свете, и прошу вас помочь мне.
— Просьба вашего превосходительства, очевидно, связана с выборами?
— Вы же знаете, что мы, военные, не вмешиваемся в политику, её мы отдаём вам…
— Должно быть, вашему превосходительству хочется видеть одного из своих сыновей или зятя депутатом?
— Пока нет, но, если они изъявят желание, ничего более не придумав, я доложу вам. А сейчас речь идёт об избрании депутатом нашего старого и искреннего друга, о котором я забочусь много лет.
— Вы изволите говорить об Алаке Бедани?
— Горбан, вы очень догадливы.
— Против его избрания никто и не возражает. Пока он жив, будет избираться от Мелайера.
— Вот видите, а господин Адбар финтит.
— Избирательный участок Мелайера не входит в его зону.
— Это верно, но он говорит, что последнее время к Алаку Бедани нехорошо относится двор.
— Разве? Не слышал! Однако эти затруднения легче всего устранить вам самим.
— Но ведь то, что говорит господин доктор Адбар, — ложь.
— Я прожил век, но, клянусь, не могу понять, когда эти господа говорят правду и когда лгут.
— Во всяком случае, я не думаю, что это правда.
— Но, пожалуй, и не совсем ложь. Вы ведь знаете, как этот почтенный Бедани в бюджетной комиссии юлил, когда мы предложили утвердить новые ассигнования.
— Да, я его потом побранил за это по телефону, но не следует придавать значения случайности. Он уважаемый депутат, и, если и ошибся раз, это не так уж страшно; ни в газеты, ни в сообщения иностранных корреспондентов ничего не попало.
— Об этом, горбан, судить не мне.
— Так вот что, ваше превосходительство господин премьер-министр, в соседней комнате меня ждут военные атташе посольства Америки, Англии и Турции играть в покер. Вам самим придётся доложить кому следует о нашем разговоре, так как дело это гражданское, а я человек военный. Когда всё будет улажено, дайте распоряжение министру внутренних дел держать себя в рамках, а не то ему будет худо. Сорок лет дружбы связывают меня с этим уважаемым, умным и милейшим человеком, Алаком Бедани, подобного которому не сыскать в целом мире, и я не потерплю фокусов господина доктора Адбара, хотя он и министр внутренних дел. Вот так!
Резкое и решительное заявление его превосходительства корпусного генерала Зармади как ушат холодной воды обрушилось на головы его превосходительства премьер— министра и господина министра без портфеля.
Его превосходительство корпусной генерал Зармади, твёрдым шагом пересекая большую гостиную, чтобы занять своё место за покерным столом, столкнулся посередине гостиной с Сиру сом Фаразджуем и Видой Доулатдуст, дочерью хозяина дома, которые, тесно прижавшись друг к другу, самозабвенно танцевали под знаменитой люстрой новое модное танго.
В последние годы, всякий раз когда его превосходительство становился военным министром, он пользовался информацией второго отдела штаба армии и получал чрезвычайно ценные сведения об интимных отношениях между девушками и молодыми людьми, принадлежавшими к известным тегеранским фамилиям. Когда же его назначали министром внутренних дел, эти сведения он получал через весьма уважаемое сыскное отделение. Теперь его превосходительство генерал Зармади стал поистине первоклассным, специалистом по вопросам семейных отношений и, чтобы иметь возможность пользоваться этими весьма ценными сведениями, его включают в большинство кабинетов.
Хотя его превосходительство является самым безграмотным из безграмотнейших офицеров шахиншахской армии, он стал таким специалистом в этой области, что даже знает такое слово, как «gigolo»[75], но только по старинной «литературной» традиции иранской военщины он произносит его неправильно.
Кто — кто, а его превосходительство корпусной генерал Зармади лучше всех знает, что хилая, бледная Вида, с редкими курчавыми волосами, худыми плечами и руками, густо заросшими волосами, с усиками, которые она с большим трудом пытается скрыть под пудрой, на глазах у своих уважаемых родителей — господина Манучехра Доулатдуста и мадам Нахид, ханум Доулатдуст, — каждый день выкидывает тысячи всяких фокусов.
Наиболее характерной чертой этих барышень, этих представителей молодого поколения и будущих государственных деятелей Ирана, является то, что ещё в юности, подобно своим родителям, они всюду, где только возможно, завязывают знакомства, чтобы в трудную минуту использовать эти связи в своих интересах. По мнению этих уважаемых и благородных девушек, впрочем, как и по мнению их отцов и матерей, наиболее правильным и эффективным является всё то, что базируется на лжи. И любовь, считают они, бывает истинной и сердечной только тогда, когда она основана на лжи. Если же человек в раннем детстве и в юношеские годы не постигнет искусства лицемерить и лгать, он не сможет впоследствии чувствовать себя уверенным на политическом базаре в шахиншахской столице Ирана.
Вот почему его превосходительство лучше других знает, где эта тщедушная пустышка Вида — настолько непривленательная, неживая, что она кажется картонной, обделывает свои делишки, где она капитулировала и заложила своё тело. Его превосходительству уже неоднократно докладывали, что Вида, в школьной форме, с белым передником, с книжками под мышкой, как будто она собралась идти в школу, садилась на проспекте Шаха или Шах-Реза в такси с худым молодым человеком с закрученными усиками, которого она недавно успела завлечь в свои сети, и они направлялись в Мангаль-Пехлеви[76] или к речке Кередж. Если его превосходительство хорошенько подумает, он, безусловно, сможет перечесть по пальцам все похождения этой уважаемой девушки.
