Витауте Жилинскайте - Вариации на тему
…В конце того пасмурного дня в голове моей завязывался сюжет для юморески — и какой сюжет! Я ускорила шаг, чтобы поскорее попасть домой и припасть к пишущей машинке. Мне уже слышался благодарный и веселый смех читателей. Ах, какой сюжет! Но…
Но неожиданно дорогу мне преградила толпа. На улице что-то случилось: авария, наезд? Что именно, сквозь спины столпившихся любопытных не рассмотреть. Постаралась покрепче вцепиться в свой сюжет (ах, какой сюжет!) и принялась, как положено, пробивать себе дорогу локтями. Сопровождаемая ругательствами и толчками, кое-как пробралась наконец в первые ряды зрителей. И что же?.. Передо мной открылась довольно банальная картина: у самого тротуара, уткнувшись капотом в бок грузовика, стояла легковушка. Кстати, она была еще абсолютно новенькая — даже без номера. За разбитым лобовым стеклом покачивалась плюшевая обезьянка. Вот ведь шустрик — номера еще не получил, а амулет уже успел подвесить! Помог ему этот амулет, ничего не скажешь!.. Несчастный владелец машины ощупывал рассеченную бровь и, словно во сне, смотрел то на свою помятую машину, то на извергающего ругань водителя грузовика, то на обезьянку…
Вот и все, что увидела я в тот пасмурный вечер, пробившись в первые ряды любопытных. Теперь вы, конечно, спросите, почему же я бросила писать юморески… Думаете, из-за этой аварии?.. Что вы! Мне доводилось быть свидетельницей таких аварий, по сравнению с которыми эта — детская шалость…
Дело в том, что, насытив глаза и уши зрелищем дорожно-транспортного происшествия, я снова, вспомнила о своем сюжете и о том, что мне надлежит как можно скорее мчаться к пишущей машинке. Оглянулась на живую стену — мне предстояло снова пробивать ее, чтобы обрести свободу. Оглянулась и — как жена Лота — превратилась в соляной столб. Да, да! Так и осталась стоять, не в силах оторвать глаз от толпы. Впрочем, нет, это была не толпа, не случайное скопление людей, передо мной сгрудился монолитный, чуть ли не одноклеточный организм — с одной вытянутой шеей, одним жадно раскрытым ртом, одним горящим любопытством глазом. И лишь одно чувство переполняло его: безграничная благодарность судьбе, подарившей ему в этот унылый, пасмурный день такое светлое, радостное зрелище! Когда, к примеру, пострадавший частник тщетно попытался поднять крышку помятого капота — из единой груди вырвался единый радостный смешок, немедленно превратившийся в могучий водопад хохота, когда из кабины грузовика вылез здоровенный парняга и сунул под нос пострадавшему свой волосатый кулак…
Именно тогда, внимая сердечному, искрящемуся смеху, видя сверкающее радостью и блаженством око толпы, я поняла: никогда, никогда — пусть даже была бы я самим великим Сервантесом или Марком Твеном, — никогда никакие мои юморески не смогли бы вызвать такого могучего, радостного, заразительного хохота!..
Я и не почувствовала, как ладонь моя самопроизвольно раскрылась и сюжет (ах, какой сюжет!) шлепнулся на мостовую, слегка затрепетал и испустил дух… К чему творческие муки, к чему единоборство с капризной музой, к чему изнурительный труд бессонных ночей? Не проще ли вскочить на велосипед — а еще лучше на мотоцикл — и врезаться в экскаватор, а еще лучше — в столб… То-то смеху будет!..
4
КАК ПЕКУТ ХЛЕБ
КАРТИНА
— Хотелось бы приобрести у вас картину, — сказала я художнику, входя в его мастерскую. — Мечтаю повесить на стенку ценное произведение искусства.
Художник, как видно, с головой ушел в работу, однако, услыхав мои слова, немедленно отбросил кисточку в сторону и предложил мне стул, предварительно смахнув с него рукавом пыль. Это мне понравилось: у настоящих художников и должны быть такие рукава и такая пыль. Уселась, положила сумочку на колени и оглядела студию. Замызганные, в пятнах краски стены, увешанный паутиной потолок, окно, залатанное старой палитрой, — ничего не скажешь: все, чему положено быть у настоящего художника! Неплохое впечатление производил и сам хозяин: хотя и молод еще, но в бороде седые пряди, из нагрудного кармашка торчит длинный мундштук, на ногах мягкие, с отворотами, собранные гармошкой сапоги… Вот только почему-то без черной бархатной куртки. А я, признаться, просто не в состоянии была раньше представить себе настоящего художника без черной-бархатной или хотя бы коричневой замшевой куртки. Кроме того, всегда считала, что истинный художник должен жить и работать не в какой-то низенькой комнатенке с радиаторами и окном, выходящим во двор детского сада, а в высокой мансарде, где весело потрескивает богемная печурка-буржуйка, а из окна открывается неповторимый вид на набережные Сены, то бишь, прошу прощения, реки Нерис…
— Что же вам по душе? — поинтересовался художник, устанавливая передо мною пустой мольберт. — Пейзаж, натюрморт, фигурная композиция?
Вопрос не застиг меня врасплох. Перед тем как явиться сюда, я проконсультировалась с неким представителем творческого мира, настоящим авторитетом: он носил не только замшевую куртку, но и черную бархатную беретку, надвинутую, как и положено в их мире искусства, на барабанную перепонку правого уха. Именно он и подал мне мысль украсить свой интерьер оригинальным полотном. Забежав как-то ко мне с компанией выпить кофе — я, как нарочно, не нашла ни единого зернышка! — он критически обозрел мою квартиру и стал объяснять своей свите: «Перед вами типичный мещанский интерьер. Четыре серые стены — и ни единого оригинального штриха!» — «Какого еще штриха?» — удивилась я. «Оригинального произведения искусства, — втолковали мне. — С такими голыми стенами теперь стыдно и на люди-то показываться. Кофе, учти, нынче в каждом магазине навалом, а ценные полотна — мигом расхватывают!» — «Если так, — отвечаю, — то, наверно, в твоем собственном интерьере до черта этого кофе, то бишь оригинальных штрихов, надо бы забежать к тебе со своей компанией, поглядеть». — «В моем? — нахмурился он и натянул берет на глаза, как купальную шапочку. — Я же постоянно шныряю по миру искусств, зачем мне собственные штрихи?.. А вот тебе, — благосклонно добавил он, — тебе порекомендую молодого, но дьявольски перспективного художника. Беги к нему, пока не поздно, и хватай оригинальное полотно. Такое, которое художественно ценно. И только для его кисти характерно. А также крайне необходимо для твоего интерьера!»
Так что, как я уже говорила, вопрос не застал меня врасплох.
— По душе мне, — ответила я, пощелкивая сумочкой, — оригинальное полотно. Ценное в художественном отношении. И только для вашей кисти характерное. А также крайне необходимое для моего интерьера… А… это что за штрих? — уткнулась я глазом в фаянсовую композицию на подоконнике.
— Это, — вполголоса ответил он, — кофейник. Может?..
— С удовольствием выпью чашечку, — не отказалась я, и он скрылся за фанерной перегородкой, чтобы сварить кофе. Вскоре оттуда донесся стук падающей табуретки, звон бьющейся посуды и тихое короткое ругательство. Это мне понравилось: именно так и должно быть у настоящего художника, пусть он и не в замшевой куртке или бархатном берете…
Кофе был не слишком вкусным, но крепким. Пока я прихлебывала его, художник притащил картину и водрузил на мольберт. Насколько я понимаю, это был пейзаж: жнивье, ворона и копна. Жнивье как жнивье, копна как настоящая, ворона как живая. Но ценна ли эта картина? Или только характерна для его кисти? И главное, так ли уж необходима для моего интерьера? Я закрыла глаза, вбила в серую стену своей квартиры гвоздь и повесила это жнивье. Потом отошла на несколько шагов, открыла глаза… Э, таких ворон у меня за окнами дополна, случается, все небо черно от таких, извините за выражение, штрихов… Поэтому я недвусмысленно отвела глаза от мольберта.
Художник снял картину, поставил другую: на столе резной деревянный боженька и ваза. Скульптура трухлявая, но характерная ли? Ваза голубая. Но ценная ли? А стол… Признаться, примерно такой же я еще в позапрошлом году выставила из своего интерьера в подвал!.. Поэтому без малейших угрызений совести я снова отвела глаза в сторону.
Тогда художник выволок с антресолей третью картину — такую большую, что ему пришлось тащить ее, как листик — муравью. И неудивительно: тут, в деревянной раме, от края до края плескалось озеро. Ну уж таких-то озер я насмотрелась всласть: для нашего литовского пейзажа они довольно характерны, но с точки зрения купания никакой ценности не имеют: не дно, а сплошной ил, того и гляди засосет тебя вместе со всеми штрихами… Поэтому я снова была вынуждена отвести глаза.
Когда художник закидывал картину обратно, по виску у него скатилась струйка пота и затерялась в непроходимых зарослях бороды. Я порылась в памяти в поисках мужчины, который ради меня пролил хотя бы каплю пота, однако не нашла такового, и у меня от удовольствия учащенно забилось сердце: разве не новый штрих в моей биографии?.. Устроилась поудобнее, уютно расположившись на стуле… На четвертой картине был изображен переулок Старого города. Я знала его как облупленный: там, за утлом, довольно приличное кафе. Так что, дело ясное, в произведении опять не содержалось никакого оригинального штриха, и мне снова пришлось коситься в сторону. На пятой картине — тот же переулок, только с аркой. На шестой — та же арка, но уже без переулка. На седьмой — другой переулок, только без той же арки. На восьмой — другая арка, только с тем же самым переулком… Мои глаза так напереулились, то есть наперекосились, что от утомления стали закрываться.
