Хорхе Ибаргуэнгойтия - Убейте льва
Восхищенные таким великодушным жестом, наспиртованные зрители ударяются в слезливый сентиментализм и голосят:
— Да здравствует маршал Бестиунхитран!
И Бестиунхитран с триумфом шествует с арены, как после одного из своих лучших сражений. Его ждет хмурый Мордона и помогает ему надеть пиджак.
Глава III. Цена похорон
Следующий день станет исторической вехой в летописи Пончиканской республики. Землевладельцы, коммерсанты, чиновники, ремесленники и лакеи из богатых домов хоронят доктора Спасанью, а с ним и свои надежды на умеренный режим. Пеоны, рыбаки, грузчики, продавцы жареной тыквы и нищие заполняют Главную площадь перед дворцом, вопят и горланят, танцуют конгу и распевают куплеты, в которых просят Бестиунхитрана в пятый раз, невзирая на Конституцию, выдвинуть свою кандидатуру на президентских выборах.
Но самое важное происходит в палате депутатов. Сессия открывается в девять утра, присутствуют все десять депутатов, которые минутой молчания поминают усопшего кандидата от оппозиции. В десять тридцать депутат Благодилья от имени умеренных просит разрешения покинуть заседание, дабы принять участие в похоронах доктора Спасаньи. Председатель разрешает, но предупреждает, что, как принято в таких случаях, остальные члены парламента продолжат работу, сохраняя все свои полномочия. Поскольку умеренные — люди щепетильные, почитающие своим долгом присутствовать на погребении, и поскольку в повестке дня сессии значатся пустяковые вопросы, Благодилья, Пиетон и сеньор Де-ла-Неплохес — в глубоком трауре, со скорбными лицами — покидают форум. Не успевают они усесться в автомобиль, который должен доставить их к месту погребения, как депутат Дубинда просит — ввиду чрезвычайных, форс-мажорных обстоятельств — изменить повестку дня и перейти к обсуждению статьи 14-й Конституции, определяющей полномочия президента. Ходатайство удовлетворяется, и в одиннадцать часов пять минут, когда умеренные подкатывают к дому покойного, палата депутатов абсолютным большинством голосов (семь «за», «против» — нет никого) одобряет исключение параграфа, гласящего: «Президенту дозволено пребывать у власти лишь в течение четырех периодов и нельзя быть переизбранным в пятый раз».
«Институт Краусс», лучшая школа и оплот пончиканской науки, размещается в бывшем монастыре — потемневшем от времени, замшелом каменном здании. По монастырским коридорам, где когда-то прогуливались монахини, сплетничая или перебирая четки, теперь разгуливают в шортах сынки местных миллионеров, пикируясь друг с другом и готовясь к поступлению в Сорбонну или Гарвард.
Сальвадор Простофейра, учитель рисования по необходимости и скрипач по призванию, входит в классную комнату с портфелем в руке. Двадцать развалившихся на скамьях мальчишек нагло на него глазеют.
Простофейра открывает портфель и вынимает несколько деревянных угольников.
— Сегодня мы научимся, — говорит он, — применять угольники.
Тинтин Беррихабаль, первый красавчик и лентяй, встает и заявляет, не спрашивая на то позволения:
— Маэстро, вы патриот?
Простофейра оторопело смотрит на Тинтина и отвечает:
— Конечно.
— Тогда вам следует нас отпустить. Сегодня хоронят доктора Спасанью.
Все жалобно бубнят хором:
— Маэстро, отпустите нас, отпустите!
Простофейра стучит угольниками по столу, требуя тишины. Когда тишина восстанавливается, он говорит:
— Мы — на занятиях по конструктивному рисунку. Нас не касаются политические события. Приступим к изучению применения угольников.
Хор затягивает прежнюю песню:
— Маэстро, пожалуйста, отпустите нас!
Простофейра стучит угольниками и твердит в шумном гомоне:
— Тишина! Тишина! Тишина!
Полная тишина сопровождает траурный кортеж. Впереди, медленно и торжественно, к кладбищу тащатся лошади в траурном убранстве, везущие катафалк; на козлах восседает кучер в высокой шляпе.
За катафалком, в черной одежде, шествуют богатеи Пончики; за богачами ползут их автомобили с супругами, а за автомобилями идут неимущие сторонники доктора Спасаньи.
В семиместном «дион-баттоне» семейства Беррихабалей сидят Ангела, вдова Спасаньи и донья Кончита Парнасано, укутанные в траур и взмокшие от жары, с красными от бессонницы глазами, и молча потягивают из никелированных стаканчиков кофе, который то и дело наливают себе из термоса.
Фаусто Агентейда, в грязном белом костюме, откидывает сальные волосы, падающие на темный лоб, взбирается на бочку и надрывно орет:
— Все эти двадцать лет маршал Бестиунхитран отстаивал права бедняков! Все эти двадцать лет он вел нашу страну по пути прогресса! Попросим его не бросать нас! Попросим его быть нашим кандидатом в пятый раз!
Толпа безработных пончиканцев кричит «ура». Агентейда соскакивает с бочки и во главе босяков шествует к Главной площади, а в толпе, идущей за ним, танцуют конгу и болеке, атабаль и рунгу.
Учитель Простофейра, прижав угольники к классной доске, ловко чертит параллельные прямые. У него за спиной — светопреставление. Весь класс, кроме подслеповатого Пепино Глупесиаса, сидящего на первой парте и дремлющего под прикрытием своих огромных очков, толпится у окон в ожидании траурной процессии. Простофейра, обернувшись, приходит в ярость, стучит по столу, выводя Пепино из дремоты, и кричит:
— Я повторяю: мы на занятиях по рисунку! Все по местам!
Ученики мало-помалу возвращаются к своим партам, а Простофейра — к своим угольникам.
Дверь открывается, и входит дон Касимиро Пиетон, директор школы. Весь класс встает с шумом и грохотом, потому что пряжки поясов цепляются за крышки парт.
Дон Касимиро Пиетон сурово смотрит на Простофейру:
— Маэстро Простофейра, чего вы ждете? О чем вы думаете? Сегодня — день национального траура. Отпустите мальчиков с урока, чтобы они могли проводить в последний путь доктора Спасанью. Процессия скоро пройдет мимо нашего заведения.
— Слушаюсь, сеньор директор, — убито говорит Простофейра.
Пиетон обращается к ученикам:
— Мальчики, всегда помните этот день. Смерть доктора Спасаньи — самое ужасное бедствие, которое когда-либо переживала Пончика.
Сказав это, он поспешно уходит, до слез растроганный собственным красноречием.
Как только дверь за ним закрывается, следует взрыв неистовой радости: мальчишки вопят, хохочут, стучат ранцами по партам, хватают свои книжки и удирают. Простофейра остается один и, досадливо поджав губы, складывает угольники в портфель.
Траурная процессия с гробом Спасаньи спустилась от его дома на Новом проспекте по набережной к улице Кордобанцев, свернула налево, прошла по Большой Жиле и там, возле «Института Краусс», столкнулась с бестиунхитранской манифестацией, которая вышла с Сигарного поля, где состоялся митинг в поддержку кандидатуры маршала, подняла по пути тучи мух возле Свалки Святого Антония, пополнила свои ряды на Рыбном рынке, втиснулась в узкие улочки старого города и вылилась на Главную площадь, обратившись в сплошной хор, взывающий к диктатору о диктатуре.
Встретившись у «Института Краусс», кортеж и демонстрация останавливаются; лошади храпят, кучер в растерянности, богатеи боятся, что орущая толпа замарает их плевками. С другой стороны, голытьба, увидев черную карету с мертвецом, тоже приходит в замешательство, ликующие крики затихают, музыка и пение прерываются. На какой-то момент цепенеет битком набитая улица. Не слышится даже цоканья лошадиных копыт о выщербленную брусчатку. Простофейра высовывается из окна «Института Краусс» и видит внизу два окаменевших людских потока. Солнце жжет раскаленным свинцом, воздух не колыхнется, мухи принимаются за свои мелкотравчатые уколы.
В конечном итоге побеждает суеверие. Бедняки снимают свои шляпы из пальмового листа, кучер стегает лошадей, которые трогаются с места; бедняки теснятся и дают дорогу катафалку, богачи сплачивают ряды и продолжают свой путь в убеждении, что раздавят всех этих гнид; элегантные автомобили снова катятся, громко газуя всем на потеху.
Доктор Спасанья, со своим не слишком доблестным войском, перешел, подобно Моисею, опасное и разобщающее Чермное море, чтобы добраться до кладбища.
Когда процессия проходит, толпа смыкается, люди снова начинают шуметь, барабанить и продолжают свой путь пританцовывая и напевая:
Говорю — не отступай,Бестиунхитран!
В Зеленом салоне дворца — с люстрой, мебелью и гобеленами в стиле ампир, приобретенными обожавшим аристократизм губернатором елизаветинской (точнее, испанско-изабельской) эпохи, — сидят мистер Хамберт X. Хамберт, сэр Джон Фоппс и мсье Жупен, послы соответственно Соединенных Штатов, ее Величества королевы Великобритании и Франции, покуривая сигары «партага», предложенные им шефом протокола.
