Олег Агранянц - Дипломаты, шпионы и другие уважаемые люди

Приземистый, сутулый, с обезьяньим лицом, про таких говорят, что им нужно покупать два билета в зоопарк: один для входа, другой для выхода. Он обычно прилетал, когда надо было контролировать отъезд кого-нибудь в Москву и кагэбэшники боялись, как бы вместо «Аэрофлота» отъезжающий не сел на самолет в Европу.

— Опять к нам? — спросил я его.

— Дела, — ответил он.

А потом меня вызвал посол.

Кабинет посла встретил меня арктическим холодом и удушающим запахом лекарств. Год назад у посла приключился инфаркт, и теперь он держал температуру в кабинете на пять градусов ниже, чем в остальных помещениях посольства, и принимал какие-то замысловатые снадобья.

По привычке я посмотрел на выключатель противоподслушивающей системы. Если система выключена, то разговор пойдет несекретный и, как полагала служба безопасности, опасаться подслушивания западными спецслужбами не надо. Сегодня система была выключена, стало быть, ничего серьезного.

Сухо поздоровавшись, посол протянул фиолетовую папку, из которой торчал желтый листок. Входящая телеграмма: «С 25 по 30 мая в Центральном комитете будет проходить совещание секретарей партийных комитетов. В работе совещания примет участие первый секретарь ЦК КПСС тов. Горбачев М. С. От вас на совещание приглашаются секретарь парткома и посол (на правах гостя). Секретарю парткома будет предоставлена возможность выступить с сообщением о работе партийной организации. Оплата проезда самолетом «Аэрофлота» первым классом в оба конца за счет Центрального комитета».

Посол посмотрел в календарь:

— Ближайший рейс «Аэрофлота» — во вторник двадцатого. Из Москвы вернемся третьего июня. Если вы не против, встретимся в понедельник и окончательно все уточним?

Я согласился.

Я знал, что совещание секретарей парткомов заграничных коллективов проводится в ЦК партии раз в два года и что следующее назначено на август. А сейчас май. Что это? Изменение сроков или повод отозвать меня в Москву? Это нужно было сразу проверить.

Я с трудом припарковал машину у советского культурного центра и не торопясь направился в сторону авеню Бургиба.

У ресторана «Саламбо» остановился. С улицы я увидел, что внутри свободен только один столик. Я вошел в ресторан. Не ожидая метра, сел за этот столик и сделал нехитрый заказ: стейк и бокал тунисского вина. Если верить Флоберу, это вино до сих пор делается по рецептам финикийцев, которые когда-то здесь жили. Получив стейк, я написал на салфетке номер телефона советского посольства в Марокко и попросил официанта связать меня с месье Кудрявцевым.

Через пару минут официант подошел:

— Месье Кудрявцев у аппарата.

Мой старый знакомый Виктор Кудрявцев выполнял в Марокко функции секретаря парткома, поэтому, если в Москве действительно собирали всех секретарей, его должны были пригласить тоже.

— Когда в отпуск?

— В августе.

— Хочешь совместить с совещанием?

— Да.

Итак, совещание не перенесено. Совещание будет в августе, а сейчас май. Значит, совещание — это только повод для того, чтобы отправить меня в Москву. Теперь понятно, почему приехал гость.

Это означало, что выход у меня теперь только один. И действовать надо быстро.

Я набрал номер телефона американского посланника.

— Норман Андерсон у телефона.

— Я хотел бы с вами встретиться.

1.3. Наша страна

— Тогда в Тунисе после беседы с вами, — рассказывал мне потом в Вашингтоне Андерсон, — я вызвал к себе нашего сотрудника, отвечающего за безопасность, сообщил ему о вашей просьбе и добавил, что хорошо знаю вас и убежден, что вы не провокатор, а действительно хотите переехать к тете в Новый Орлеан. К моему удивлению, он сразу согласился со мной и срочно запросил Вашингтон. С моих слов он написал, что вы человек с исключительным IQ и нет оснований предполагать, что вы действуете по заданию КГБ. Ответ пришел через несколько часов. Очевидно, они просмотрели бумаги, которые мы писали о вас раньше. Нам сообщили, что вам нужно помочь.

Он помялся, потом нерешительно произнес:

— Мне не дает покоя один вопрос. Я все время хотел вам его задать, но не решался.

— И о чем вы хотите меня спросить?

— Когда в тунисской гостинице мы с вами шли на встречу с нашим сотрудником, я очень нервничал. Когда мы проходили какой-то коридор, вы вдруг остановились, сделали шаг в сторону и куда-то посмотрели. Я испугался. Потом мы пошли дальше. Я на всякий случай ничего не рассказал нашему сотруднику. Вы помните этот случай?

— Конечно.

— И что это было?

— В большом зеркале отражался зал, где голые девушки танцевали у шеста.

— Really?

— Really!

И мы долго смеялись.

Мы еще с полчаса поболтали и разошлись. Больше я его не видел.

Позже он напишет обо мне: «Extremely intelligent» (Tim Weiner, David Johnston and Neil A. Lewis. Barnes amp; Noble, New York. 1996).

Лера, одна из сотрудниц русского отдела ЦРУ, рассказывала мне потом о том, как в Вашингтоне отреагировали на мою беседу с Андерсоном.

— Нас вызвали в пять утра, сразу же после того, как пришла телеграмма из Туниса. Мы собрали все бумаги, которые были о вас, понесли начальству, а там сказали, что решат без бумаг. Мы стали ждать. Сидели и волновались. Ходили за сандвичами по очереди. Но решали очень долго. Решили только на следующее утро. Без помощи военных организовать вашу эвакуацию было нельзя.

Позже мне рассказывали историю, в правдивости которой я не был уверен, но которую сам охотно пересказывал.

Директор ЦРУ У. Кейси позвонил ночью президенту Р. Рейгану. Тот спал.

— Срочно нужна помощь, чтобы вывезти в Штаты нашего человека.

— Позвони Каспару, скажи, что я дал согласие, — не задумываясь, ответил президент.

Кейси позвонил К. Уайнбергеру:

— Согласие президента есть.

— А я бы и без Рони согласился, — засмеялся министр обороны.

Олег С. прилетел из Вашингтона через три дня после моей беседы с Андерсоном.

— Здесь вам оставаться нельзя, и лететь в Москву тоже нельзя, — сразу же начал он.

Это я знал.

Он помолчал и потом торжественно провозгласил:

— Правительство Соединенных Штатов приглашает вас и вашу супругу в нашу страну.

Я поблагодарил и сказал:

— Вы хорошо говорите по-русски.

Он весело ответил:

— Только по понедельникам.

Олег безупречно говорил по-русски и не был похож на трафаретного агента ЦРУ. Тогда я, разумеется, не знал, что потом в течение почти двадцати лет мы будем каждый май отмечать наше знакомство и каждый раз, встретившись, я буду удивляться:

— Вы хорошо говорите по-русски!

И он — отвечать:

— Только по понедельникам.

Не знал, что через двадцать два года мне позвонит его жена Ира и скажет: «Сегодня ночью Олег умер».

Как-то мы с Олегом и с женами сфотографировались в Нью-Йорке вместе с картонной фотографией Рейгана. Получилось настолько удачно, что я выставил фотографию на столе, и никто не сомневался в ее подлинности.

И сейчас эта фотография передо мной.

Олег С. сопровождал нас до Вашингтона. По прилету он сказал:

— Добро пожаловать в нашу страну! Теперь это и ваша страна.

Страна стала «нашей» только через девять лет, ибо для членов КПСС закон предусматривал карантин в 10 лет. Лариса не состояла в партии, но как верная подруга проходила карантин вместе со мной. Год нам скостила министр юстиции Д. Рено. Когда к власти пришел Б. Клинтон, он назначил эту достойную даму министром юстиции, и она тут же отменила закон о карантине для членов партии. Правда, к тому времени партии уже не существовало.

Как говорится, на нет и суда нет.

Так начался мой путь со Смоленской площади, где располагается Министерство иностранных дел СССР до предместья Вашингтона Лэнгли, штаб-квартиры ЦРУ.

Собственно говоря, и до Смоленской площади я добрался не сразу. Путь мой был тернистым.

2. Восхождение в номенклатуру

2.1. Комитет, который был не нужен

Должность эксперта Государственного комитета по координации научно-исследовательских работ при Совете министров РСФСР была номенклатурной. Это означало, что для утверждения на эту должность я должен был пройти собеседование с председателем Совета министров РСФСР Д. Полянским, который к тому же был членом политбюро ЦК КПСС.

Я и еще несколько человек ждали встречи с Полянским не одну неделю, и вдруг неожиданно нас уведомили, что через полчаса Полянский нас примет. Мы явились в Совмин. Было лето, и я пришел без галстука. Полянский спросил: