Том Шарп - Новый расклад в Покерхаусе
— А вы не спешите. Один итальянец — тенор. Два итальянца — отступление. Три итальянца — безоговорочная капитуляция. Один англичанин — идиот, два англичанина — клуб, а три — Империя.
— Очень интересно, — повторил Декан. — Но немножко не ко времени. Империю мы уже потеряли.
— Потому что забыли: идиотизм города берет. Непростительная ошибка. Считались безмозглыми хлюпиками — жили себе припеваючи. А сейчас — хуже некуда. Богдеры проходу не дают. Теперь как? С виду — серьезный человек, а копни поглубже — дурак дураком. А раньше наоборот. Ни один иностранец не разберется. Вот Риббентроп заявился в Лондон — «Хайль Гитлер, ваше величество!» Вернулся в Германию и докладывает: англичане, мол, сплошь вырожденцы. Вот его и повесили в сороковых. А чтоб ему приглядеться повнимательней. Э, все одно, угодил бы на скамью подсудимых. А все потому, что судил по внешности. — Сэр Кошкарт усмехнулся и победоносно взглянул на Декана.
— Может, вы и правы, — неохотно признал тот. — Ректор, конечно, дурак.
— Умные парни почти всегда дураки. Заберут себе в голову какую-нибудь блажь — и никак ты их не свернешь. Оттого и добиваются своего. Так вот у них мозги устроены. Но в этом их беда. Из-за этого они дальше своего носа не видят. Жизни не знают, людей не знают.
Декан прихлебывал уже вторую порцию «Улисса» и с трудом, но следил за сбивчивой речью сэра Кошкарта. В подпитии воспринимать ее стало легче. Генерал выпил уже три бокала, и сидел, развалившись в кресле, похожий на старого, но могучего зверя. Глаза налились кровью и хитро поблескивают, испещренный жилками нос хищно подергивается, а рыжеватые усы воинственно топорщатся. Декан начал подозревать, что недооценил сэра Кошкарта О'Трупа. Оглушенный грохотом быстрых, коротких, сыпавшихся, как горох, словечек и шуточек — может, он был полковым барабанщиком? — Декан все-таки улавливал в этой какофонии нужную ноту. Он взял предложенную генералом сигару, попыхивал ей и слушал похвальное слово глупости.
— Вот я и говорю, идиотизм — штука хорошая, и зря мы от него нос воротим. С дурака что взять? Кто его всерьез принимает? А дурак заметит, что ты на него ноль внимания, изловчится и хвать тебя за… за мошонку. Безотказный маневр. Вот и с Богдером так надо.
— Хватать его за… Ну это слишком…
— Его, поди, и хватать-то не за что. То-то жена его ходит как тень. Тощая, бледная. Может, он больше мальчиков любит?
Декан содрогнулся:
— Не знаю, не знаю…
— А жаль. Хороша приманка.
— Приманка?
— Ну, в капкан надо положить приманку.
— В капкан? — Декан был не готов к разговору об охоте.
— Западня. Бейте по слабому месту. — Генерал поднялся, отошел к окну.
— «Овечка блеет, тигр прыгает». Это из «Стоки»[28]. Гениальная книга.
— Ах, да, — вспомнил Декан, — я не упомянул еще кое-что. Ректор хочет продать Райдер-стрит.
Сэр Кошкарт, внимательно созерцавший свое отражение в стекле, резко повернулся к нему:
— Райдер-стрит?
— Чтобы добыть средства на восстановление башни, — пояснил Декан. — Собственность колледжа, трущобы, по правде сказать. Там живут слуги.
Генерал сел и подергал ус:
— Кухмистер тоже?
— Кухмистер, повар, младший привратник, садовник — одним словом, прислуга.
— Нет, так не пойдет. Нельзя оставить старых ломовиков без конюшни. Нельзя выгнать их на улицу. Старые служаки. Так порядочные люди не поступают. — Тусклые глаза генерала вдруг блеснули. — А кстати, неплохая мысль.
— Прошу вас, Кошкарт, — взмолился Декан, — что-нибудь одно. «Так не поступают» и «неплохая мысль» — или то, или то.
— Подумайте, как будет выглядеть Богдер? Плохая слава для социалиста. Заголовки в газетах. Так их и вижу. И Богдер заткнется.
Постепенно до Декана начал доходить смысл этой шрапнельной скороговорки.
— А-а, — протянул он.
Генерал злорадно подмигнул:
— Неплохо задумано?
Декан нетерпеливо наклонился к нему:
— Слышали о таком субъекте, Каррингтоне? Корнелиус Каррингтон. Тип с телевидения. Распинается про экологию. — Декан почувствовал, что и сам заразился шрапнельным стилем генерала, но он уже вошел в такой раж, что это его не смутило.
У сэра Кошкарта горели глаза, а ноздри раздувались, как у бронзового боевого коня.
— Прямо в точку. Влиятельный малый. Лучше не придумаешь. Грязная работа по его части.
— Правильно. Можете устроить?
— Приглашу. Сноб. Визжать будет от восторга. Навести его на след — такое начнется!
Довольно посмеиваясь, Декан допил свой джин.
— Случай в его вкусе. И хотя мне претит мысль о еще большей огласке… Этот несчастный паренек, Пупсер, наделал нам массу неприятностей. Но если наш приятель Каррингтон заставит сэра Богдера призадуматься… Вы уверены, что он приедет?
— Приедет. Займусь этим. Мы в одном клубе. Не знаю, почему его не забаллотировали? Обделаем дельце завтра.
***Вечером, покидая Кофт-Касл, Декан был почти счастлив, хотя еле-еле, неверной походкой доплелся до машины. В привратницкой он заметил Кухмистера, который сидел, уставившись на газовый рожок.
«Надо спросить его, как мы выступили», — пробормотал Декан и вошел в привратницкую.
Кухмистер поднялся.
— Я не смог посмотреть регату сегодня. Как там?
— Обошли нас, сэр, — удрученно ответил Кухмистер.
Декан печально покачал головой:
— Жаль, но не беда, наверстаем в мае.
— Да, сэр, — подтвердил Кухмистер без обычного своего энтузиазма.
«Стареет, бедняга», — подумал Декан и, оступаясь, побрел по двору мимо красных фонарей, освещавших последствия сексуальной невоздержанности Пупсера.
13
Корнелиус Каррингтон отправился в Кембридж на поезде. В Британской железной дороге есть что-то устойчивое, неизменное, гармонирующее с той сладостной тоской по прошлому, которая была отличительным признаком его программ. Он сидел в вагоне-ресторане, пил крепкий — и такой традиционный! — чай, раздумывал о неожиданном приглашении сэра Кошкарта и разглядывал попутчиков. Поезд задребезжал мимо многоэтажек и фабрик Хэкни и Пондер-Энда. Каррингтон поспешно отпрянул от окна — отпрянул от вульгарности реальной жизни — и задумался: а не попросить ли еще чаю с тостом. Каррингтон предпочитал жить в собственном, отгороженном от реальности мирке. Мирке, где царили пастельные тона, неопределенность, неуверенность. Однако, ораторствуя на телеэкране, он и впрямь казался Иеремией, хотя и исполненным кротости. Передачи его выходили нерегулярно, но всегда очень кстати. В них он гневно обрушивался на панельные многоквартирные дома, порицая их с моральной и эстетической точки зрения, и пел хвалу затейливым мостовым и причудливым особнякам в псевдотюдоровском стиле: по его мнению, они воплощали чистоту нравов в предместьях. Но крестовый поход Каррингтона не ограничивался архитектурой. С истинно религиозным жаром, но без малейшего намека на какую-то конкретную религию он призывал к достижению недостижимых целей. Не один бедняга, пристрастившийся к денатурату благодаря программе Каррингтона, прославился своими алкогольными наклонностями на всю страну, а несколько наркоманов, испытывавшие ломку на глазах съемочной группы и миллионов зрителей, сами не подозревали, что их корчи имеют такое общественное значение. Программы Каррингтона позволяли нескольким миллионам зрителей, не выходя из дома, почувствовать себя филантропами, а это, что ни говори, очень приятное чувство. И как-то так выходило, что все в этом мире хорошо, хотя все из рук вон плохо. О чем бы ни шла речь, Корнелиус Каррингтон всегда ухитрялся сочетать обличительный пафос с развлекательностью, и если и сгущал краски, то вслед за тем немедленно успокаивал перепуганных зрителей. Он был прямо-таки создан для этого: его облик, манеры могли успокоить кого угодно. Он олицетворял саму надежность и человечность британского образа жизни. Пусть полицейских убивают на каждом углу (а послушать Каррингтона — их отстреливали сотнями), все равно закон защитит честных британцев.
Словом, всезнающий Корнелиус Каррингтон был для телезрителей тем же, что плюшевый мишка для перепуганного малыша.
Итак, Каррингтон сидел в вагоне-ресторане, любовался мелькавшим за окном пейзажем Броксборна и пытливая мысль его, отвлекшись от пирожных, вновь обратилась к причинам приглашения сэра Кошкарта, слишком неожиданного, чтобы быть чистосердечным. Каррингтон с любопытством выслушал рассказ генерала о недавних событиях в Покерхаусе. Вообще он старался не иметь дела с колледжем: у него, как и у сэра Богдера, были связаны с этим местом неприятные воспоминания. Но Каррингтону показалось, что перемены, которые порицал сэр Кошкарт в других колледжах и от которых хотел уберечь Покерхаус, могут стать темой передачи о Кембридже. «Университет глазами старого студента» — заманчиво. Однако он отклонил приглашение генерала и прибыл в город инкогнито, как разведчик. Конечно, в Покерхаус он наведается, но остановиться лучше в «Бельведере». Никто не скажет потом, что Корнелиус Каррингтон укусил руку, которая кормила его. Журналист и доехать не успел до Кембриджа, а в голове его уже складывался сценарий программы.
