Женский улучшайзинг - Елена Ю. Зотова
Между тем урок литературы начался. Учительница вызывала к доске отвечать «Буревестника». Одноклассники сбивались, мямлили, пропускали строчки. Что за бред! И я чисто автоматически подняла руку. Как делала это в прошлой школе.
– Да? – учительница смотрела на меня с изумлением. Видимо, здесь поднимать руку было не принято.
– Я хотела сказать, что все отвечающие пропускают строчку: «Глупый пингвин робко прячет тело жирое в утесах». Конечно же, по правилам русского языка должно быть «жирное», но Максим Горький проявил новаторский метод для описания жирного, робкого пингвина. Мы сразу обращаем взгляд на неправильное слово и представляем ленивую, неуклюжую и трусливую птицу. Которая прячется от бури в скалах.
Класс накрыла тишина. Такая же, как в стихотворении Горького.
Рядом что-то шумно задышало. Кажется, новой соседке по парте не хватало воздуха. Или мне? Так как уже через пару секунд я летела куда-то через проход. Это Оля слегка толкнула стул, на который я собиралась опуститься после блестящего ответа. Блестящего, разумеется, и по мнению класса, который замер во время тирады о жирной птице. Следом за мной летела моя сумка. Слава богу, там, куда я должна была приземлиться, сидели два двоечника с хорошей реакцией. Они успели подхватить меня, поэтому я отделалась лишь синяками. А вот сумка стала для них сюрпризом, и поймать ее они уже не смогли. Тяжелая торба просвистела по воздуху, разбила стекло и красиво полетела со второго этажа. «Надо же! – подумала я. – Не успела получить учебники, и уже их лишилась. Надо валить из этой школы».
– Пингвинкина! Что происходит? – Это учительница отмерла от шока. Дальше был ор на повышенных децибелах, означающий, что Олю выгоняют из класса и без родителей видеть больше не хотят.
Моя соседка равнодушно пожала массивными плечами, неторопливо собрала свои вещи и хлопнула дверью.
Одноклассники отмерли и рванули ко мне на помощь.
– С ума сошла? Это же запретная тема! Слово «жирный» нельзя произносить в радиусе километра от Оли! А тут еще и «жирный пингвин». Ты думаешь, мы просто так строчку пропускали? Это в целях самосохранения. Неизвестно, что пришло бы Пингвинкиной в голову. Она же могла чем угодно запустить!
Девочки охали надо мной, простив поднятую руку и выступление с разоблачением декламаторов. Мальчики оживленно обменивались впечатлениями и тянули жребий, кому идти под окна искать мои учебники. Учительницы в классе уже не было – она рыскала по этажам в поисках директора и завхоза. Выпрашивать замену очередного разбитого стекла.
Урок был сорван.
Но к перемене порядок восстановили. Из класса нас всех выгнали в коридор, меня привели в чувство, сумку принесли и почистили. Вконец измученный директор пригласил меня в кабинет и с плачущими интонациями уговаривал не предавать инцидент огласке в обмен на перевод в другой класс в ближайшие пару дней. На самом деле я бы не отказалась от перевода и в другую школу, но что-то не было у меня уверенности, что там будет лучше. Люберцы на все накладывали свой отпечаток.
Вот в таком пессимистичном настроении я в толпе учащихся выходила после шестого урока из здания, даже не догадываясь, что Пингвинкина была истинной люберкой, а значит, не собиралась прощать оскорблений. Вернее, она решила, что у нее появился новый и весомый повод провести тренировку по боевым искусствам…
Оля ждала меня во дворе. Нас обеих ожидало увлекательное мочилово за гаражами. Только она об этом знала, а я нет.
Впрочем, до меня что-то стало доходить, когда ко мне подошло огромное существо в мужской «аляске», сплюнуло и трубным голосом спросило:
– Слыш, новенькая! А как твоя фамилия?
– Зотова! – пискнула я.
– Кабздец тебе, Зотова! – констатировала Оля.
Надо было спасать свою жизнь. И, вложив в голос весь пофигизм и смелость, накопленные с момента переезда, я выдала первое, что пришло на ум:
– Слушай, Оль! А ты в кино не снималась? Кажется, видела тебя на киностудии имени Горького.
Гора ошарашенно заморгала. А я, заметив сомнение в голубых глазах, подбавила газку:
– У тебя очень интересная внешность. Кинематографичная. Таких режиссеры разыскивают по всей стране. У меня недавно как раз съемки в фильме закончились, знаю, о чем говорю. Хочешь, и тебя устрою?
Наконец у Пингвинкиной прошел первый шок. Она отмахнулась от истерящего в окне директора и схватила меня за шиворот.
– Ты издеваешься? Да? Ща ты вообще покойник! Пойдем! – Меня не особо аккуратно поставили на тропинку и придали ускорение сзади. Пришлось плестись в чужой и незнакомый двор, вид которого вызывал все бо`льшие и бо`льшие опасения. Аляска шла сзади, перекрывая пути к отступлению.
Умирать не хотелось. И я заливалась соловьем, вспоминая имена актеров. И наших, и иностранных, с которыми, разумеется, якобы была знакома. Видела их вот как прям ее сейчас. Не знаю, зачем я приплела режиссеров и звезд, но опыт съемок в массовках у меня действительно имелся. Правда, Оля вряд ли бы смогла меня узнать, ведь те два фильма, где я была задействована в сценах школьной перемены и толпы в зоопарке, в прокат так и не вышли. Но упоминания о том, что я засветилась в кино, раньше всегда творили чудеса. На чудо я надеялась и сейчас.
Мое сознательное детство пришлось на восьмидесятые годы, а самой фантастической и прекрасной мечтой советского ребенка было попасть в кино. И не на сеанс или на просмотр «В гостях у сказки» по цветному телевизору марки «Рубин», а на съемки. Хотя бы в массовку или на маленькую роль в Ералаше. Фразой «Девочка, хочешь сниматься в кино?» маньяки и извращенцы уводили со дворов даже самых умных-разумных. Эта детская мечта ежегодно толкала десятки тысяч абитуриентов на штурм ВГИКа. Разумеется, поступали единицы, а остальные шли сдаваться в менее престижные вузы, техникумы и ПТУ, с тем чтобы остаться в Москве и попробовать поступить через год. А потом еще и еще. И, разумеется, большинство так и вырастало в специалистов совсем других специальностей: в инженеров, техников и учителей. Но здание с колоннами на улице Пырьева, фразы «первый творческий тур, прошел на второй», «стих, басня, этюд» могут найтись в сокровенных подвалах памяти многих наших сограждан. Некоторые, самые упорные и с большой творческой составляющей, все же не хотели служить приземленным и скучным профессиям, всеми правдами и неправдами пробиваясь таки в волшебный мир кино. Пусть не актерами, а осветителями, помрежами, монтажерами. Там их накрывала та же бытовуха, что и в любом другом мире. Те же дрязги, очередь за зарплатой в окошечко кассы, фикус на окне, дешевый растворимый кофе
