Александр и Лев Шаргородские - Бал шутов. Роман
По ночам ему начал сниться Гуревич… Гуревич сидел на берегу Сены, болтал ногами и кричал Леви:
— Выше кубок и пейте залпом, все, до дна… И кто так обнимает гурий?.. Прижмите крепче…
Однажды Леви проснулся, выпрягся из испанской телеги и двинул в Париж…
Он не сомневался, что найти Гуревича будет раз плюнуть.
«Я увижу его имя на первой же афише, — думал он, — на первой же тумбе… Его, без сомнения, знают все — ажаны, таксисты, гурии… Ведь каждый парижанин немножко театрал.»
Афиш было много, тумб еще больше, но имя Гуревича на них почему‑то не попадалось. Не знали его и ажаны, а к проституткам, заполнившим Сан — Дени, он не пошел. На всякий случай. Леви вспомнил кордовскую гурию, с которой он так и не расплатился…
И он отправился в «Комеди Франсез» — где еще мог быть Гуревич?..
И, действительно, ему вывели Гуревича, — лет шестидесяти, с усами, говорящего немного по — русски.
— Простите, — сказал Леви, — ошибся. Вы не тот. Мне нужен Гуревич из России.
— Я из России, — сказал усатый.
— Но мне нужен гений.
— Я гений.
— Вы гений, но не тот, — ответил Леви и ушел.
В доме Мольера, к сожалению, его Гуревич не был прописан.
Он зашел в «Одеон», в «Ателье» — и всюду были свои Гуревичи.
И все гении. И почти все из Росии…. Но не те!
Он болтался по городу, по его набережным, по бистро — Гарика нигде не было.
И вдруг Леви вспомнил про «Де Маго» — Гуревич наверняка должен был быть там. Сидеть и пить кофе за себя и за него.
И он помчался туда.
Людей в кафе было много, но разглядеть их лица Леви не мог — все читали «Liberation». Он ходил мужду столиками, отодвигал «Liberation» и заглядывал в лица.
Наконец, ему смазали по роже, и он уселся на террасе, глядя на вечерний бульвар Сэн — Жермен.
Подошел какой‑то субъект в черных очках.
— Девочек не надо? — заговорщицки прошептал он.
— Нет, спасибо, — поблагодарил Леви, — мне нужен Гуревич.
— Педе, — сплюнул субъект и исчез.
Леви вновь уставился на прохожих, но вдруг почувствовал на себе пристальный взгляд. Он его явно раздражал. Леви начал беспокойно вертеть головой, но люди за всеми столиками сидели, уткнувшись в «Liberation». И только за соседним столиком пристроилась жаба, пожиравшая его своим жабьим взглядом. Одновременно она пожирала яичницу, бутерброды, кусок жареной свинины. Все вместе и жадно. И струйка пота медленно стекала по ее тройному подбородку. Он заставил себя отвернуться, заказал еще кофе, вытащил пьесу о Галеви и уставился в нее.
Но ее непрекращающееся чавканье не давало ему сосредоточиться, и глаз ее, он это чувствовал, ползал по нему, как влажная тварь. Леви вдруг захотелось выбросить ее в окно, но она не была капитаном, да и куда выбросишь с террасы?..
— Сука! — зло произнес он, куда‑то в сторону.
Проходившая мимо старушка вздрогнула и ускорила шаг.
— Простите, вы мне? — донеслось с соседнего столика.
Он резко обернулся — жаба широко улыбалась.
— Я понимаю по — русски. Я — из Винницы.
Леви вздрогнул. Они были из одного города. Вернее, его отец, часто рассказывавший, какие замечательные люди живут в этом городе.
И вот сейчас он видел одну из них.
— Вы не предствляете, какие замечательные люди живут в этом городе, — продолжала жаба. — Например, мой муж. Он открыл средство от носа. Нас знала вся Украина… А откуда вы?
— Отсюда, — ответил Леви.
— А до этого?
— Есть такой город — Ленинград.
— А, что я спрашиваю?! — жаба всплеснула руками. — Это и так видно по вашей физиономии, что вы оттуда. Она у вас довольно интеллигентная. Вы это знаете?
«С каких это пор жабы стали разбираться в человеческих лицах?» — хотел спросить Леви, но сдержался.
— Вы не представляете, как мне нужны интеллигенты, — призналась она.
— Что вы хотите с ними делать? — Леви даже передернуло. Он вдруг представил себе, как эта жаба, не торопясь, заглатывает представителей славной русской интеллигенции.
— Я их отправляю на копи, — объяснила она. — У меня алмазные копи, и мне нужны люди, которые не воруют алмазы. Как вы думаете, такие существуют?
— Вы ставите очень сложные вопросы, — ответил он. — Обратитесь в институт Геллапа — он проведет опрос.
— У вас вид человека, который не ворует. Я не ошибаюсь?
— Ошибаетесь, — ответил Леви. — Я ворую все, что попадется под руку. Сегодня я утащю чашку.
Она захихикала.
— Так вы согласны работать у меня?
— Где это у вас? — спросил он. — В Виннице?
— Я живу в Кейптауне, — сказала она. — С Винницей покончено навсегда, мой дорогой. У меня две копи в Южной Африке. У меня много алмазов и мало честных работников… Как вы думаете, вы честный человек?
— Я — мерзавец, — ответил Леви. — Я могу проглотить алмаз. В триста каратов.
Она вновь закудахтала.
— Таких не бывает. Но там, где много алмазов — там мало порядочных людей. Так сказать, обратная пропорция. Я надеюсь, что вы знакомы с математикой… Десять тысяч вам хватит?
Спектакль стоил три миллиона. Леви разделил — и получилось, что для того, чтобы он сыграл Галеви, он должен отбатрачить у этой жабы двадцать пять лет. «Но через двадцать пять лет я уже встречусь с ним там», — подумал он.
— Я плохо переношу жару, — бросил Леви и поднялся.
— А — пятнадцать? С пятнадцатью вы лучше переносите?
— Пардон, мадам, мне пора, — он отошел от столика.
— Сядьте, ленинградец, — властно приказала она. — Я же все вижу — вы обычный голоштаник, даром, что живете на Западе. Вы ж от него далеко. Дальше, чем были там… Вы же никогда не сидели за рулем «Мерседеса», не поднимались с красивой женщиной за облака на личном самолете, не пили «Дон Периньян» в собственном шале. Все это для других. А теперь это может быть и для вас. У вас будет свой дом. И ранчо. И слуги. Правда, черные. Или, если захотите — индусы… И за что? Всего лишь за вашу интеллигентную рожу. Вы просто пользуетесь моим тяжелым положением… У меня все воруют. Даже евреи!
— Возьмите верующих, — посоветовал Леви.
— Особенно они! Я вижу в моем телевизоре, как они запихивают камни в свои пейсы! Они не знают, что у меня телевизор… Они запихивают — а я потом должна рыться в их грязных пейсах. Это адская работа… Ну, я вылетаю завтра через Дакар. Вы летите?
— Отстаньте, — сказал Леви, — меня все это абсолютно не интересует. Ваши камни, ваши пейсы, ваши индусы…
— Странно, — произнесла жаба, — что же вас тогда интересует?
— Иегуда, — сказал он, — сейчас только Иегуда.
— А это еще кто такой?
— Вы его не знаете. Поэт, философ…
— Почему это я его не знаю, — удивилась она, — даже очень хорошо знаю. Представьте себе, он у меня тоже работает на копях. И все время философствует. Но он‑то и ворует больше всех!
— Как вас зовут? — спросил Леви.
— Интересно, кто кого нанимает? Ну, Рая…
— Расскажите мне, Рая, что вы делаете с деньгами?
Она радостно пискнула.
— Лучше расскажите вы мне, что вы делаете без денег? Пьете кофе?
— Хотя бы.
— И снимаете чердак в районе Сан — Дени. По утрам вы строчите ваши никому не нужные пьески, а потом разглядываете в бинокль из окна фланирующих проституток… И не спорьте — я знаю. Ваших денег хватает только на то, чтобы пожирать их глазами… Послушайте, вы же еще красивый мужчина…
— Еще? — переспросил Леви.
— А что вы думаете — «уже»? «Уже» давно уже прошло… Подумайте — сколько вам еще осталось наслаждаться жизнью?
Леви, впрочем, как и всякий артист, терпеть не мог, когда ему напоминали о его возрасте. Где‑то в сорок он прочитал у Пастернака, что тот все время чувствовал себя четырнадцатилетним, и с радостью перенял у него это ощущение. А эта жаба хотела возвратить его на землю…
— Мадам, — резко произнес он, — вы тоже далеко не девочка…
Он хотел ей напомнить про три подбородка, про струйку пота и вообще сообщить, что она не женщина, а жаба — но осекся.
— Ну, что вы замолчали? — спросила Рая, — продолжайте — «… и вы никогда не были большой красавицей». Ведь именно это вы хотели сказать, молодой человек? И вы правы. Вы даже не представляете, как вы правы… Но у меня всегда были деньги. Даже в той стране, где их вообще нет. Скажите, вы когда‑нибудь видели, чтобы богатый человек был некрасив? Я — нет! На шею моему мужу вешались такие касавицы, по сравнению с которыми местные королевы красоты выглядят облезлыми шлюхами. А он выбрал меня, некрасивую Раю. Правда, тогда у меня было только два подбородка… Так вы летите или нет?
«Если бы эта жаба была моей женой, — с отвращением подумал Леви, — мы бы с Гуревичем поставили пьесу о Галеви. Это вам не испанская телега».
— Послушайте, Рая, — спросил он, — где вы откопали эти копи?
— У настоящих евреев, — загадочно произнесла она, — всюду есть родственники. И иногда они умирают.
