Аркадий Аверченко - Избранные страницы

– У, проклятый! Так бы и дал тебе по голове…

V

Утром Пампасов проснулся веселый, радостный, совершенно забыв о вчерашнем разговоре.

– Встали? – приветствовал его стоявший перед картиной Рюмин. – Помните, что я вам вчера сказал? Можете убираться.

Пампасов побледнел.

– Вы… серьезно? Значит… вы опять толкаете меня в воду?

– Пожалуйста! Пальцем не пошевелю, чтобы вытащить вас. Да вы и не будете топиться!..

– Не буду? Посмотрим!

Пампасов взглянул на мрачное, решительное лицо Рюмина, опустил голову и стал одеваться.

– Прощайте, Рюмин! – торжественно сказал он. – Пусть кровь моя падет на вашу голову.

– С удовольствием! Пойду еще смотреть, как это вы топиться будете.

Вышли они вместе.

На берегу залива виднелись редкие фигуры гуляющих. У самого берега Пампасов обернул к Рюмину решительное лицо и угрюмо спросил:

– Так, по-вашему, в воду?

– В воду.

Рюмин хладнокровно отошел и сел поодаль на камень, делая вид, что не смотрит… А Пампасов принялся ходить нерешительными, заплетающимися ногами вдоль берега, изредка останавливаясь, смотря уныло в воду и шумно вздыхая. Наконец он махнул рукой, украдкой оглянулся на приближавшихся к нему двух гуляющих, снял пиджак и, нерешительно ежась, полез в воду.

– Что он делает? – в ужасе воскликнул один из гуляющих… – Это безумие! Нельзя допустить его до этого.

Со своего места Рюмин видел, как к Пампасову подбежал один из гуляющих, вошел по колено в воду и стал тащить самоубийцу на берег. Потом приблизился другой, все трое о чем-то заспорили…

Кончилось тем, что двое неизвестных взяли под руки Пампасова и, дружески в чем-то его увещевая, увели с собой.

До Рюмина донеслись четыре слова:

– Я милостыни не принимаю!..

Изумительный случай

Художник Семиглазов решил выставить на весенней выставке «Союза молодежи» две картины:

1) Автопортрет.

2) Nu – портрет жены художника.

Обе картины, совсем законченные, стояли на мольбертах в его мастерской, радуя взоры молодого художника и его подруги жизни.

Изредка художник обвивал любящей рукой талию жены и, подняв гордую голову, надменно говорил:

– О, конечно, критика не признает их! Конечно, эти тупоголовые кретины разнесут их в пух и прах! Но что мне до того! Искусство выше всего, и я всегда буду писать так, как чувствую и понимаю. Ага! Как сейчас, вижу я их. «Почему, – будут гоготать они бессмысленным смехом, – почему у этой женщины живот синий, а груди такие большие, что она не может, вероятно, двигать руками? Почему на автопортрете один глаз выше, другой ниже? Почему все лицо написано красным с черными пятнами»… О, как я хорошо знаю эту тупую напыщенную человеческую пыль, это стадо тупых двуутробок, этот караван идиотов в оазисе искусства!

– Успокойся, – ласково говорила любящая жена, гладя его разгоряченный лоб. – Ты мой прекрасный гений, а они форменные двуутробки!…

В дверь мастерской постучались.

– Ну? – спросил художник. – Входите.

Вошел маленький болезненный старикашка. Голова его качалась из стороны в сторону, ноги дрожали от старости, подгибались и цеплялись одна за другую… Дряхлые руки мяли красный фуляровый платок. Только глаза юрко и проворно прыгали по углам, как мыши, учуявшие ловушку.

– А-а! – проскрипел он. – Художник! Люблю художников… Живопись – моя страсть. Вот так хожу я, старый дурак, из одной мастерской в другую, из одной мансарды в другую и ищу, облезлый, я, глупый крот, гениальных людей. Ах, дети мои, какая хорошая вещь – гениальность.

Жена художника радостно вспыхнула.

– В таком случае, – воскликнула она, – что вы скажете об этих картинах моего мужа?!

– Ага, – оживился старик. – Где же они?

– Вот эти!

Он остановился перед картинами и замер. Стоял пять минут… десять…

Супруги, затаив дыхание, стояли сзади.

Медленно повернул старик голову, заскрипев при этом одеревеневшей шеей.

Медленно, шепотом спросил:

– Это… что же… такое?

– Это? – сказал художник. – Я и моя жена. Эта вот мужская голова – я, а эта обнаженная женщина – моя жена.

Старик изумленно замотал головой и вдруг крикнул:

– Нет! Это не вы.

– Нет, я.

– Уверяю вас – это не вы!

Художник нахмурился.

– Тем не менее это я.

– Вы думаете, что вы такой?

– Да.

– Смотрите: почему на картине ваше прекрасное молодое лицо покрыто зловещими черными пятнами на красном фоне? Почему один глаз у вас затек, а руки сведены и растут: одна из лопатки, а другая из шеи… Почему рот кривой?

– Потому что я такой…

– А вы… сударыня… Вы такие? Я не поверю, чтобы ваше тело было похоже на это.

– Разденься! – бешено крикнул художник. – Докажи этому слепому слизняку!

И, не задумываясь, разделась любящая жена и обнажила себя всю.

Стояла молодая, прекрасная, сверкая юным белым телом и стройной, едва расцветшей грудью.

– И она, по-вашему, похожа, – прищурился старичок. – У нее синий кривой живот? Красные толстые ноги без икр, зловещие рубцы на шее, переломанные руки и громадные почерневшие груди с сосками величиною в апельсин.

– Да! – торжественно сказал художник. – Она такая.

– Да! – крикнула любящая жена. – Я такая.

Старичок неожиданно упал на колени.

– Ты! – воскликнул он, простирая руки к потолку. – Ты, которому я всегда верил и который обладает силой творить чудеса! Сделай же так, чтобы эта молодая чета имела полное сходство с этими портретами. Сделай их подобными порожденным творчеством этого гениального художника.

Жена взглянула на мужа и вдруг пронзительно закричала: на нее в ужасе глядело искаженное лицо мужа, красное, с черными пятнами, с затекшим глазом и сведенными в страшную гримасу губами… Руки несчастного покривились, как у калеки, и на груди вырос горб, точь-в-точь такой, как художник по легкомыслию изобразил на портрете.

– Что с тобой? – вскричал бешено муж. – О Боже! Что сделала ты с собой?!

С непередаваемым чувством отвращения смотрел единственный незатекший глаз художника на жену…

Перед ним стояла уродливая страшная багровая баба с громадными черными грудями и толстыми красными ногами. Синий живот вздулся, и чудовищные соски на прекрасной прежде, почти девственной груди распухли и пожелтели. Это была чума, проказа, волчанка, ревматизм и тысяча других самых отвратительных болезней, сразу накинувшихся на прекрасное прежде тело. И… удивительная вещь: теперь ужасное лицо мужа и отвратительное тело жены как две капли воды были похожи на портреты…

– Ну, я пойду, – сказал равнодушно старичок, пряча в карман свой громадный платок. – Пора, знаете, как говорится: посидел – пора и честь знать…

– Милосердный Боже! – вскричал художник, падая на колени в порыве ужаса и отчаяния. – Что вы с нами сделали?

– Я? – удивился старик. – Я? Подите вы! Это разве я? Это вы сами с собой сделали. Разве вы теперь не похожи? Как две капли воды.

Прощайте, мои пикантные красавцы.

Он прищелкнул пальцами и умчался с быстротой, несвойственной его возрасту.

Супруги остались одни. Художник стер слезу с единственного глаза и обвил синий стан супруги искалеченной рукой.

– Бедная моя… Погибли мы теперь.

– Не смей ко мне прикасаться! – крикнула жена. – У тебя глаз вытек и на лице черные пятна.

– Сама ты хороша! – злобно сказал художник. – На двухнедельный труп похожа…

– Ага… Так? – крикнула жена.

Она бросилась, как бешеная тигрица, на свой портрет и в мгновение изорвала его в клочки. И совершилось второе чудо: снова стала она молода и прекрасна. Снова тело ее засверкало белизной.

И, увидев это, с визгом бросился художник Семиглазов на свой «автопортрет». И, растерзав его, сделался он через минуту так же молод и здоров, как и прежде.

От картин же остались жалкие обрывки.

Недавно я был на выставке «Союза молодежи».

Устроитель выставки сказал мне:

– Да, штуки тут все любопытные. Прекрасная живопись. Но нет гвоздя, на который мы так надеялись. Можете представить – наша слава, наша гордость – художник Семиглазов в припадке непонятного умоисступления изорвал свои лучшие полотна, которые могли быть гвоздем выставки: Nu – портрет своей жены и свой автопортрет.

Крыса на подносе

– Хотите пойти на выставку нового искусства? – сказали мне.

– Хочу, – сказал я.

Пошли.

I

– Это вот и есть выставка нового искусства? – спросил я.

– Эта самая.

– Хорошая.

Услышав это слово, два молодых человека, долговязых, с прекрасной розовой сыпью на лице и изящными деревянными ложками в петлицах, подошли ко мне и жадно спросили:

– Серьезно, вам наша выставка нравится?

– Сказать вам откровенно?

– Да!

– Я в восторге.