Олег Агранянц - Дипломаты, шпионы и другие уважаемые люди

Послу в одной азиатской стране Н. Кучеренко приглянулась совсем еще юная заведующая канцелярией. На его беду в посольство приехал молодой практикант и начал ухаживать за девчонкой. Посол проследил, когда поздно вечером тот зашел в ее комнату, вызвал завхоза и приказал… заколотить дверь деревянными досками.

Наутро он привел весь конклав посольства к ее двери и приказал завхозу отбить палки. Что тот и сделал. Посол ринулся в комнату… Но практиканта и след простыл. Уйти через окно он не мог: комната находилась на четвертом этаже. Ни балкона, ни карниза, чтобы пройти до следующего окна.

Посол залезал под кровать, под стол, выбрасывал из шкафа одежду. Парня нигде не было.

Конечно же, завхоз ночью отбил доски, выпустил практиканта и забил доски снова. Чекисты доложили об этом инциденте в Москву, и послу пришлось срочно уехать.

Позже я работал с Кучеренко в одном отделе и удивлялся, как мог такой вежливый и тихий человек совершить подобную глупость.

В управлении работала машинистка, тихая, скромная девушка Лена. Она вышла замуж за офицера охраны. И ее сразу перевели в секретариат министра на очень хорошо оплачиваемую должность.

Оказалось, что ее муж — однофамилец руководителя хозяйственной службы МИДа Поволоцкого. Увидев с списке сотрудников свою фамилию, Поволоцкий вызвал Лену и сказал: «Мы тебя переведем в секретариат министра. А то что люди про меня подумают? Родственнице не помогает! Доказывай потом, что муж твой мне не родственник, а однофамилец».

Заместитель начальника управления Марат Антясов утром поехал в президиум Верховного Совета. Поехал на метро, а вернулся на чайке: он был назначен помощником В. Кузнецова, тогда заместителя председателя президиума, и сразу же стал номенклатурой высокого ранга. По этому случаю он торжественно подарил сослуживцам свой проездной на метро и обещал заезжать.

Однажды он приехал и сказал:

— Хотите, я вам расскажу, почему у нас нет сыра?

Нас это, естественно, интересовало.

— Я видел, как Брежнев готовит постановления. Представьте себе длинное постановление, где в обязательной части написаны указания различным ведомствам. Предположим, написано, что надлежит сделать Министерству путей сообщения. Он звонит министру Б. Бещеву: «Борис Павлович, мы вам хотим записать то-то и то-то». Тот или соглашается, или делает поправки. Брежнев вносит поправки в текст.

Он помолчал и спросил:

— Поняли?

— А при чем тут сыр? — спросили мы.

— А при том, что и министру пищевой промышленности Брежнев дает указания, какие того устраивают.

— А тот, в свою очередь, дает такие же указания главкам, — догадался я. — И так до директора мясомолочного комбината. И поэтому в магазинах нет сыра.

— Верно, — согласился Марат. — Это называется политэкономия позднего социализма.

Историй было много, но обойти легендарную историю о том, как молодой Алексей Алексеевич Шведов, в мои годы заведующий Первым африканским отделом, переводил Сталина, не могу.

Зная, что Алексей Алексеевич, рассказывая истории, — как бы помягче выразиться — не всегда скрупулезно точно излагает произошедшее, я, тем не менее, приведу ее в том виде, в котором не раз слышал от него самого.

«Оба штатных переводчика заболели, из Кремля позвонили в МИД, оттуда прислали меня.

Мы с французским послом зашли в кабинет, Сталин с ним поздоровался, и они пошли налево, где стояли кресла. Я хотел опередить их и пошел направо, хотел обогнуть стол, но не рассчитал, что стол длинный. Смотрю: они сидят, а я еще в торце стола, и я побежал. Когда я подбежал к креслам, Сталин спокойно сказал:

— Мы уже начали работать, а вы еще бегаете.

В время беседы Сталин употребил фразу:

— И на этой основе.

Я перевел:

— Sur cette base.

Сталин меня поправил:

— Не на базе, а на основе.

Я перевел:

— Sur ces principes.

— Совсем не подходит, — спокойно сказал Сталин. — Ищите еще.

Я кое-как выкрутился. После перевода Сталин сказал:

— Останьтесь.

Я остался.

— Принцип — самое неподходящее слово, — сказал он. — Коммунисты никогда не меняют своих принципов. Сколько вам лет?

— Двадцать три.

Он задумался:

— Если бы мне было двадцать три года, я бы обязательно выучил два… нет, три или даже четыре иностранных языка. Идите и никогда больше не обманывайте Сталина.

Когда я вышел из кабинете, ко мне почти подбежал веселый французский посол:

— Американский посол был у Сталина пятнадцать минут, английский — пятнадцать, а я благодаря вашему отвратительному переводу — целых двадцать. Теперь у меня спрашивают, что он мне сказал такого, что не говорил им.

Всеми оплеванный, я вернулся в МИД».

5.2. На швейцарском направлении все спокойно… почти

В последние брежневские годы я руководил швейцарским направлением в Первом европейском отделе МИДа, то есть служил «старшим по Швейцарии». Никаких серьезных проблем со Швейцарией у нас не было. Интересно было читать архивные материалы. Например, заявления советских дипломатов о том, что «миролюбивые устремления господина Гитлера хорошо известны и полностью поддерживаются всем прогрессивным человечеством». Интересны были папки, в которых хранились документы, связанные с убийством в Швейцарии В. Воровского.

Принимал я швейцарцев в кабинете какого-нибудь заместителя заведующего отделом. Однажды запросился ко мне на прием посол К. Фриче. На этот раз все кабинеты были заняты, и я повел его к себе. К счастью, по дороге меня встретила секретарь Галя и сказала, что освободился кабинет заведующего. Я повел швейцарца туда.

Я сказал: «К счастью», и действительно — к счастью. Когда я вернулся к себе, то с ужасом увидел, что шутники изрисовали висящую над моим столом карту Швейцарии синим и красным карандашами, изображая удары наступающей армии и оборону противника. Что бы было, если бы это увидел швейцарец, человек, совершенно не понимающий юмора?!

Однажды я получил от посольства Швейцарии гневную ноту на пяти страницах. Швейцарцы негодовали по поводу того, что советская промышленность выпускает наручные часы под маркой «Корнавен» и распространяет их в Южной Америке. Подобная практика, писали швейцарцы, наносит ущерб высокой репутации швейцарских часов. Так как Корнавен — название вокзала в Женеве, то люди принимают их за швейцарские. Часы очень плохого качества, а о том, что они сделаны в СССР, написано только на внутреннем корпусе, куда трудно добраться.

Действительно, лет за десять до этого внешторговцы нашли какого-то спившегося швейцарца по фамилии Корнавен, и он продал им право называть часы его именем. Этом и пользовались почти на законных основаниях.

Надо было отвечать. И я послал ответ, который на министерском жаргоне называется «дурочка». Я отправил ноту, в которой сообщил, что советская сторона с благодарностью принимает критику в адрес завода-изготовителя и что дирекция завода планирует в самое ближайшее время улучшить качество своей продукции.

Через два дня на приеме в бельгийском посольстве ко мне подошел посол Швейцарии Карл Фриче:

— Мы послали вам ноту совершенно о другом.

— Вы писали о плохом качестве часов?

— Писали.

— Мы вам и ответили. Теперь очередь за вами. Жду вашей следующей ноты.

В дипломатической практике на одну ноту отвечают только одной нотой.

Время от времени западные дипломаты по поручению своих правительств посещали МИД и «выражали беспокойство» по поводу нападок на Солженицына или Сахарова.

Однажды посланник Швейцарской Конфедерации господин Турнхеер ознакомил меня с меморандумом своего правительства в отношении академика Сахарова. Человеком он был осторожным, меньше всего желающим конфликтов, и высказал он «беспокойство» швейцарского правительства мягко, нерешительно, как бы извиняясь. «Я понимаю, кто такой Сахаров», но «я имею поручение»… и так далее.

Проводив посланника, я вернулся к себе в кабинет и составил запись беседы, где горячим пером написал, что швейцарец «выразил решительный протест» и «швейцарское правительство не может далее оставаться безучастным».

Заместитель заведующего отделом Леша Глухов недоверчиво качал головой: «Что-то не похоже на швейцарца». Но заведующий отделом А. Адамишин изрек:

— Здесь так написано. Посему будем считать, что так он и сказал. Пойду пугать Громыку.

Международная спасательная служба находилась в Швейцарии, и самолеты этой службы летали под швейцарским флагом. А это означало, что, если какой-нибудь богатый финн сломал ногу в Сочи или в Алма-Ате и желал срочно вернуться домой, то в конце рабочего дня, где-нибудь без десяти пять, мне звонил посланник господин Турнхеер и елейным голосом просил разрешения на пролет самолета через территорию СССР.