Джером Джером - Ангел, автор и другие
«Вам предстоят большие беспокойства, но вы перейдете через них», — говорит он дальше. И мы убеждаемся, что для него нет ничего скрытого.
У нас бывают предчувствия, что дорогие нам люди, поехавшие куда-нибудь, подвергаются опасности.
Сестра одного из моих приятелей, отправившегося добровольцем на театр южноафриканской войны, три раза имела «предчувствие» о его смерти Хотя он явился домой целым и невредимым, но подтвердил, что, действительно, в трех случаях подвергался смертельной опасности. Это вполне убедило его сестру в верности «предчувствий».
Другой из моих приятелей однажды ночью был разбужен своей женой, которая настояла, чтобы он оделся и отправился к ее любимой подруге, жившей с мужем в нескольких милях, узнать, что с ней. Жена моего приятеля видела во сне, что с ее подругой случилось какое-то страшное несчастье. Эта подруга и ее муж пришли в сильное негодование, когда вдруг были разбужены в два часа ночи; но еще сильнее было негодование сновидицы, когда она узнала, что сон ее обманул. С той ночи жена моего приятеля перестала верить снам, а между обоими семействами возникла неприязнь.
Ах, как я желал бы верить общению с духами! Жизнь стала бы нам вдесятеро дороже, если бы мы, действительно, могли иметь общение с мириадами живших до нас существ и наблюдающих за нами из того мира. Зангуил в одной из своих поэм, достойной бессмертия, рисует нам патетическую картину слепых детей, весело играющих в саду и не чувствующих своего лишения. Но как бы они изумились, если бы каким-нибудь чудом у них вдруг открылись глаза!
«А разве мы сами не такие же сильные дети, живущие во мраке? Разве и мы не смеемся, не плачем и не умираем, так и не увидев окружающих нас чудес?» — спрашивает поэт.
Да, мы такие же слепцы.
А как было бы отрадно взглянуть на розовые лица светлых духов, витающих вокруг нас и распевающих гимны! Но вместо них мы осуждены видеть бледные лица темных призраков, молча вертящих трехногие столы…
XV
Родители, дети и господа гуманисты
Сердце мое вконец истерзалось… Недавно некими гуманистами сделано ошеломляющее открытие. Эти гуманисты утверждают, что детей мучит и губит особая порода дурных, невежественных и грубых людей, названных, за неимением более подходящего слова, «родителями».
Вообще, по мнению вышереченых гуманистов, родители не понимают, что такое, в сущности, ребенок и как его нужно воспитывать. Понимают это только двое: молодой джентльмен, едва успевший соскочить с университетской скамьи, да пожилая дама, которые, не имея сами детей, сообща стряпают литературу, относящуюся к детям и их воспитанию.
Родители, оказывается, не знают даже, как нужно одевать ребенка. Они настаивают на том, что до известного возраста дети должны быть одеты в длинные и просторные одежды, предохраняющие их от ушибов. В своем негодовании по этому поводу молодой жрец науки доходит даже до поэзии. Из его аргументации вытекает, что единственное условие поддержать здоровье ребенка — это дать ему возможность почаще ушибаться. Сняв с подрастающего ребенка длинные платьица, родители облекают их в короткие костюмчики, оставляя часть ноги открытой. Пожилая дама объявляет такую манеру прямо преступной. Эта гуманистка говорит, что, с медицинской точки зрения, половина преступлений совершается людьми только потому, что им в детстве оставляли ноги наполовину открытыми.
Далее оказывается, что, обувая детей в полусапожки, родители «уродуют нежные детские ножки, засовывая их в кожаные пыточные приспособления». Напуганному читателю может представиться даже и такая раздирающая душу сцена. Схватив за шиворот беззащитного ангелочка, то чудовище, которое зовется родителем, с дьявольским хохотом, заглушающим жалобные крики ребенка, втискивает его нежные ножки в «испанский сапог», с большим трудом добытый в одном из мрачных подземелий инквизиции…
А загляни господа гуманисты в душу родителей, они увидали бы, что эти «злодеи» были бы очень довольны, если бы был проведен закон, воспрещающий наряжать детей в кожаную обувь. Это сняло бы с плеч родителей огромную заботу и спасло бы порядочную часть их бюджета. Конечно, я подразумеваю родителей с ограниченными средствами.
Одно время пошли было в ход сандалии — быть может, именно под влиянием жалоб господ гуманистов и родителям стало немного полегче: сандалии дешевле полусапожек и ботинок. Но господа гуманисты тотчас же завопили, что обувать детей в плохо защищающие ноги сандалии все равно, что прямо убивать этих беззащитных существ.
Я знаю пару родителей, которые, наперекор всем обвинениям, искренне любили своего ребенка. Это был их первенец, и они желали воспитать его так, чтобы он был здоровый и довольный. Они с жадностью читали все, что написано о воспитании детей. Сперва они вычитали, что маленькие дети всегда должны спать, лежа на спине, и они сидели по целым ночам у колыбельки своего ребенка, следя за тем, чтобы он не изменял своего положения. Потом они прочитали мнение другого такого же «компетентного» лица, что те дети, которые привыкли спать лежа на спине, вырастают полными идиотами. Погоревав, что им раньше не пришлось этого узнать, родители стали класть ребенка на правый бочок и опять строго следили, чтобы он не перевертывался на левый или, упаси Бог, на спину. Но, как нарочно, ребенок именно на правом-то боку и не желал лежать, а на левом ему очень нравилось. И чуть не целый месяц бились с ним нежные родители, чтобы приучить его лежать только на правом.
По счастливой случайности они, несколько времени спустя, напали на совет, доказывающий, что лучше всего предоставлять самим детям выбирать себе положение во сне. Они последовали и этому, в самом деле, доброму совету; только вначале немного ужасались, когда оказывалось, что ребенок спит, засунув в рот кулачок или запрятав голову под подушку. Впрочем, они скоро успокоились, заметив, что при таком режиме ребенок поздоровел и повеселел.
По мнению гуманистов, родители никогда не поступают так, как нужно; разве только нечаянно сделают что-нибудь осмысленное. Например, отец приносит ребенку шерстяного кролика и каучукового слона и надеется, что этим он вполне доказывает свою заботу об удовольствии ребенка. И действительно, ребенок очень доволен такими интересными игрушками. Он терзает и рвет кролика, пока не истреплет его на мелкие кусочки, и ничего дурного ему от этого не делается; пытается съесть слона, и если это ему не удается сегодня, то он утешается мыслью, что, может быть, удастся завтра. И все идет благополучно, так что не будь господ гуманистов, ребенок играл бы себе да играл шерстяными кроликами и каучуковыми слониками, не думая ни о чем. Но господам гуманистам нужно совать свои носы во все, что с ним делается, и вот они начинают вопить, что «в интересах будущности всей нации не должно навязывать детям игрушек по своему выбору, а следует предоставить им полную свободу забавляться, чем и как они сами пожелают».
Один из моих знакомых попробовал этот опыт, пользуясь отсутствием жены, поехавшей навестить свою мать. Предоставленный самому себе, ребенок тотчас добыл грязную сковороду. Какими путями он достал эту сковороду — так и осталось покрытым мраком неизвестности. Кухарка уверяла, что сковороды, в особенности грязные, не имеют обыкновения сами разгуливать по комнатам и подниматься по лестницам в детские. Нянька заявила, что не желает никого обвинять в колдовстве и находит, что это произошло каким-нибудь естественным путем. Судомойка воспользовалась случаем выразить свое убеждение, что если бы некоторые люди делали только собственное дело, то терпение других не подвергалось бы крайним испытаниям. Экономка только вздохнула и сказала, что ей осталось недолго жить. Но как бы там ни было, а ребенок был в восторге от такой интересной игрушки и выразил явное намерение ознакомиться с ней как можно подробнее. По книге, которой руководствовался отец, не следовало отнимать у малыша выбранный им самим предмет для саморазвития. По свидетельству этой мудрой книги, сам инстинкт подсказывал ребенку, какие предметы могут способствовать его умственному развитию. «Только таким, а не иным путем началось интеллектуальное развитие человечества», — добавляла книга.
Сперва малыш воспользовался приставшей ко дну сковороды сажей, чтобы вымазать все, что попадалось ему на глаза; потом принялся дочиста вылизывать внутреннюю сторону сковороды. Нянька, женщина с обыкновенными житейскими понятиями, выражала опасение, как бы ребенку не пришлось потом поплатиться за свои опыты расстройством желудка, но хозяин успокоил ее, сказав, что ребенок, предоставленный самому себе, никогда не причинит себе вреда: от этого его спасает инстинкт. Кстати, он объяснил ей, что пора покончить со старым заблуждением, будто бы взрослые лучше детей знают, что тем полезно или вредно. В будущем дети, как только научатся ходить, сами будут воспитывать себя без всякого постороннего вмешательства. Для того чтобы родители не мешали детям, их, родителей, поместят в мезонины или антресоли, откуда им можно будет выходить только с разрешения детей. По воскресеньям родителям будет оказана честь сидеть за одним столом со своими маленькими владыками, от которых будет зависеть вся их жизнь и судьба.
