Леонид Соловьев - Повесть о Ходже Насреддине
Стражники не впустили Ходжу Насреддина.
— Я принесла несравненную амбру, мускус, розовое масло! — говорил Ходжа Насреддин, искусно подделывая свой голос под женский. — Пропустите меня в гарем, доблестные воины, я продам свой товар и поделюсь прибылью с вами.
— Иди, иди отсюда, женщина, торгуй где-нибудь на базаре, — грубо отвечали стражники.
Потерпев неудачу в своем предприятии. Ходжа Насреддин задумался и помрачнел. Времени у него было в обрез, солнце перешло уже за полуденную черту… Ходжа Насреддин обошел вокруг дворцовой стены. Камни лежали плотно, спаянные китайским раствором, ни одной дырки, ни одной щели не обнаружил в стене Ходжа Насреддин, а выходы арыков были забраны частыми чугунными решетками.
"Я должен попасть во дворец, — сказал себе Ходжа Насреддин. — Это мое непреклонное решение, я его выполню! Если эмир отнял у меня невесту по небесному предопределению, то почему для меня не может быть предопределения проникнуть во дворец и вернуть ее? Я даже чувствую где-то в глубине души, что такое предопределение есть для меня!"
Он пошел на базар. Он верил, что если решение человека непреклонно и мужество неистощимо, — предопределение всегда придет на помощь к нему. Из тысячи встреч, разговоров и столкновений непременно будет одна такая встреча и одно такое столкновение, которые вкупе создадут благоприятный случай, и, умело воспользовавшись — им, человек сможет опрокинуть все препятствия на пути к своей цели, выполнив тем самым предопределение. Где-нибудь на базаре Ходжу Насреддина ждал такой случай. Ходжа Насреддин верил в это непоколебимо и отправился на поиски его.
Ничто не ускользало от внимания Ходжи Насреддина — ни одно слово, ни одно лицо в шумной многотысячной толпе. Его ум, слух и зрение обострились и достигли той степени, когда человек с легкостью перешагивает границы, поставленные ему природой, и, конечно, одерживает победу, так как противники его остаются в то же самое время в своих обычных человеческих пределах.
На перекрестке ювелирного и мускусного рядов Ходжа Насреддин услышал сквозь шум и гул толпы чей-то вкрадчивый голос:
— Ты говоришь, что муж разлюбил тебя и не разделяет с тобой ложа. Твоему горю можно помочь. Но для этого мне нужно посоветоваться с Ходжой Насреддином. Ты слышала, конечно, что он находится в нашем городе; узнай, где он скрывается, скажи мне, и тогда мы с ним вернем тебе мужа.
Приблизившись, Ходжа Насреддин увидел рябого шпиона-гадальщика. Перед ним стояла женщина, держа в руке серебряную монету. Гадальщик, раскинув на коврике свои бобы, перелистывал старинную книгу.
— Если же ты не разыщешь Ходжу Насреддина, — говорил он, — тогда горе тебе, о женщина, и муж твой навсегда покинет тебя!
Ходжа Насреддин решил проучить гадальщика, — присел на корточки перед ковриком:
— Погадай мне, о мудрый провидец чужой судьбы. Гадальщик раскинул бобы.
— О женщина! — вдруг воскликнул он, словно бы пораженный ужасом. — Горе тебе, женщина! Смерть уже занесла над тобой свою черную руку.
Вокруг собралось несколько любопытных.
— Я мог бы помочь тебе и отвести в сторону удар, но в одиночку я бессилен сделать это, — продолжал гадальщик. — Мне необходимо посоветоваться с Ходжой Насреддином. Если бы ты могла узнать, где он скрывается, и сказать мне, жизнь твоя была бы спасена.
— Хорошо. Я приведу к тебе Ходжу Насреддина.
— Ты приведешь его! — Гадальщик вздрогнул от радости. — Но когда?
— Я могу привести его хоть сейчас. Он совсем близко.
— Где он?
— Рядом. В двух шагах.
Глаза гадальщика вспыхнули алчным огнем.
— Я не вижу.
— Но ты ведь гадальщик. Неужели ты не можешь догадаться? Вот он!
Женщина резко откинула чадру, и гадальщик в изумлении отшатнулся, увидев перед собой лицо Ходжи Насреддина.
— Вот он! — повторил Ходжа Насреддин. — О чем же ты хотел посоветоваться? Ты все врешь, ты не гадальщик, ты эмирский шпион! Не верьте ему, мусульмане, он обманывает вас! Он сидит здесь, чтобы выследить Ходжу Насреддина!
Гадальщик озирался, шнырял глазами, но вблизи не увидел ни одного стражника. Со слезами на глазах и зубовным скрежетом он позволил Ходже Насреддину уйти. Толпа вокруг грозно роптала.
— Эмирский шпион! Грязная собака! — неслось отовсюду.
Трясущимися руками гадальщик свернул свой коврик и бросился со всех ног во дворец.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ
В караульном помещении было грязно, пыльно, вонюче и дымно. Стражники сидели на протертой кошме, служившей гнездовьем для блох, и мечтали, почесываясь, о поиске Ходжи Насреддина.
— Три тысячи таньга! — говорили они. — Подумать только: три тысячи таньга и должность главного шпиона!
— И ведь кому-нибудь выпадет на долю это счастье!
— Ах, если бы мне! — вздохнул толстый, ленивый стражник, самый глупый из всех, которого до сих пор не прогнали со службы только потому, что он наловчился глотать целиком сырые яйца, не повредив скорлупы, чем развлекал иногда светлейшего эмира, получая от него небольшие подачки, но зато впоследствии испытывая жесточайшие муки.
Рябой шпион ворвался в караульное помещение как вихрь:
— Он здесь! Ходжа Насреддин на базаре! Он переодет женщиной!
Стражники, на бегу хватая оружие, бросились к воротам.
Рябой шпион бежал за ними, крича:
— Награда — моя! Вы слышите! Я первый увидел его! Награда — моя!
Народ, завидев стражников, кинулся врассыпную. Началась давка. Базар охватило смятение. Стражники врезались с налету в толпу, самый усердный из них, мчавшийся впереди, схватил какую-то женщину и сорвал чадру, обнажив перед всеми ее лицо.
Женщина закричала пронзительно, ей ответил издалека столь же пронзительный женский вопль, вот закричала, вырываясь из рук стражников, третья женщина, четвертая, пятая… Через две минуты весь базар наполнился женским визгом, воплями, криками и рыданиями.
Толпа замерла, ошеломленная, оцепеневшая. Такого кощунства никогда еще не было в Бухаре. Многие побелели, иные побагровели: ни одно сердце не билось спокойно в эту минуту. Стражники продолжали бесчинствовать, хватали женщин, толкали, швыряли, били, срывали одежду.
— Спасите! Спасите! — кричали женщины.
Над толпой грозно поднялся голос кузнеца Юсупа:
— Мусульмане! Что вы смотрите! Мало того, что стражники обирают нас, они еще позорят наших жен среди бела дня!
— Спасите! — кричали женщины. — Спасите!
Толпа загудела, зашевелилась. Какой-то водонос услышал голос своей жены, бросился к ней, стражники оттолкнули его, но к нему на помощь подоспели два ткача и три медника и отбросили стражников. Началась драка.
Она разрасталась стремительно. Стражники размахивали саблями, а на них со всех сторон летели горшки, подносы, кувшины, чайники, подковы, поленья; стражники не успевали увертываться. Драка охватила весь базар.
Эмир в это время сладко почивал у себя во дворце.
Вдруг он вскочил, подбежал к окну, открыл его и в ужасе захлопнул опять.
Прибежал Бахтияр — бледный, с трясущимися губами.
— Что это? — бормотал эмир. — Что творится на площади? Где пушки? Где Арсланбек? Вбежал Арсланбек, упал вниз лицом:
— Пусть повелитель прикажет рубить мою голову!
— Что это?! Что творится на площади?! Арсланбек ответил, не поднимаясь:
— О владыка, подобный солнцу и затмевающий…
— Хватит! — Эмир в ярости топнул ногой. — Доскажешь потом! Что творится на площади?
— Ходжа Насреддин!.. Он переоделся женщиной. Это все из-за него, из-за Ходжи Насреддина! Прикажи, повелитель, отсечь мою голову!
Но до того ли было сейчас эмиру!
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
Сегодня Ходжа Насреддин берег каждую минуту своего времени. Поэтому он не стал задерживаться и, своротив мимоходом челюсть одному стражнику, сокрушив зубы второму и превратив в лепешку нос третьего, благополучно вернулся в чайхану своего друга Али. Здесь в задней комнате он скинул женскую одежду, увенчал свою голову цветной бадахшанской чалмой, прицепил фальшивую бороду и в таком виде уселся на самое высокое место в чайхане, откуда ему было удобно наблюдать побоище.
Стражники, теснимые со всех сторон народом, сопротивлялись яростно. Свалка завязалась возле самой чайханы, у ног Ходжи Насреддина; он не утерпел и вылил на стражника свой чайник, причем так ловко, что весь кипяток угодил прямо за шиворот ленивому и толстому поглотителю сырых яиц. Стражник завыл, повалился на спину, болтая руками и ногами. Ходжа Насреддин, даже не взглянув на него, снова погрузился в раздумье.
Он услышал старческий, надтреснутый голос:
— Пропустите! Пропустите меня! Во имя аллаха, что здесь творится?
Неподалеку от чайханы, в самой гуще дерущихся, возвышался на верблюде горбоносый седобородый старик, по виду и одежде — араб; конец его чалмы был подвернут, что свидетельствовало о его учености. Перепуганный насмерть, он прижимался к верблюжьему горбу, а вокруг кипело побоище, кто-то тащил старика за ногу с верблюда и не отпускал, хотя старик неистово дергался, стараясь освободиться. Кругом кричали, хрипели и свирепо выли.
