Ричард Гордон - Доктор на просторе

— Надо же, а декан ещё смеет утверждать, что наши студенты деградируют! — воскликнул мистер Кэмбридж, потирая сухонькие ладошки. Скажите мне, о достойнейшие молодые люди, как вас зовут?

За супом последовал ссохшийся, похожий на мумию палтус в саване из сморщенных креветок; вслед за ним подали цыплят, всю свою недолгую жизнь страдавших от артрита, потом дряблую капусту, резиновую картошку и наконец жиденький чай с чем-то вроде компоста на тостах. После трапезы мы с истинно британским стоицизмом слушали речи, лишний раз напомнившие, что жизнь — не сахар. За традиционным ужином речи всегда растягивались почти на целый вечер, благо выступающие издавна привыкли читать в Св. Суизине часовые лекции без перерыва. Поначалу декан поведал нам, какие славные ребята здесь собрались, затем наш гость — пэр Англии, курировавший медицину, рассказал, какой славный парень наш декан, после чего Главный хирург воздал должное сразу всем остальным. Тогда нас отпустили в Готический зал орать старые студенческие песни под аккомпанемент фортепьяно, на котором вдохновенно наяривал декан, а пэр дирижировал длинным французским батоном. Мы спели про молодушку, про невзгоды сына булочника, припомнили добродетельную женщину и разбойника, надорвали глотки над промашками невезучего рыбака и вдоволь посмеялись над славной вечеринкой в Керриемуире. Невозможно было представить, чтобы среди этого пандемониума нашелся какой-то ненормальный, который напомнил бы, что алкоголь — страшное зло, что курить вредно, да и вообще со всякими вредными привычками нужно завязывать. И тем не менее уже завтра каждый из присутствующих — и все это прекрасно знали — будет высокопарно излагать именно эти истины.

Среди общего веселья и сумятицы я даже забыл о том, какая важная медико-коммерческая миссия нам предстоит. Лишь позже, когда я расплачивался с официантом за пиво, из моего кармана выпал конверт, и я тут же обо всем вспомнил. Уединившись у стены, я принялся сосредоточенно изучать письмо при свете канделябра Тюдоровской эпохи.

Гримсдайк во все горло ревел «Молодушку Мэри», когда я осторожно похлопал его по плечу и извлек из-за стола.

— Чего тебе, старичок? — жизнерадостно пролаял он. — Выпить хочешь?

— Ты уверен, что прочел письмо с условиями завещания до конца? спросил я.

— Ну конечно, — обиженно фыркнул Гримсдайк. — До последней буквы. Всю эту муру насчет того, какой я замечательный врач и все такое прочее.

Я кивнул.

— Тогда ты не откажешься ещё разок перечесть последнюю строчку?

— Последнюю? А в чем дело, старичок? Подшутить, что ли, надо мной решил? — Он взял письмо. — Все чин по чину. «В знак признания Вашей преданности и Ваших выдающихся заслуг завещаю Вам десять тысяч фунтов…» Его голос предательски оборвался. Словно уже болтающийся на виселице повешенный, он, силясь выдавить последние слова, натужно проквакал: «чтобы Вы в течение полугода, по своему выбору, пожертвовали всю эту сумму достойнейшему из своих коллег, ведущему научные изыскания.»

Письмо выпало из его бесчувственных пальцев на пол.

— Да, малость не повезло, Грим, — сочувственно произнес я, жестом подзывая официанта. — На твоем месте, я бы проглотил остатки хлорофилла.

Глава 13

И тем не менее завершился вечер встреч для нас с Гримсдайком как нельзя более благополучно. Уже много позже того, как мы с моим безутешным другом разбрелись по домам, Майк Келли, могучего сложения молодой человек, который в течение нескольких лет был капитаном нашей регбийной дружины, а теперь ассистировал самому Хьюберту Кэмбриджу, очутился на пустой улице в смокинге и десятипенсовиком в кармане. Обмозговав положение, он решил вернуться в Св. Суизин пешком, пройдя через Ковент-Гарден, где, как он слышал, пабы открывались уже рано утром, чтобы утолить жажду изнемогших торговцев фруктами. Увы, хмельные пары всегда оказывали дурную службу Майку Келли; вот и на сей раз после неудачной попытки купить пивка в больнице Св. Петра, которую он принял за отель «Стрэнд Палас», незадачливый хирург-регбист ухитрился перепутать здание Королевской оперы с общественным туалетом, и наряд полиции застал его как раз в тот миг, когда Келли демонстрировал свое заблуждение в открытую. На крик полицейского «Эй вы! Что вы вытворяете?» Майк Келли отмочил шуточку, показавшуюся его затуманенному сознанию верхом остроумия. Расплывшись до ушей, он весело пробормотал:

— Вы что не видите, констебль? Грибы собираю.

Майка препроводили на Боу-стрит и обвинили в пьянстве и непристойном поведении. По мере того, как в голове его прояснялось, Майку удалось припомнить весьма полезную заповедь, почерпнутую из лекций ещё в студенческие годы: если полиция считает, что вы пьяны, вы вправе пригласить для освидетельствования своего личного врача.

— С неприш-стойным поведением я ш-согласен, — пьяно пробормотал он. Что же касается п-пьянштва — об этом и речи быть не может. Бьюш-сь об приклад… то есть об заклад, что в моей крови и десятой доли процента алкоголя нет. Я требую немедленно вызвать сюда официан… то есть, моего личного врача.

— Бога ради, — охотно согласился сержант. — Нам хотя бы не придется своего врача из постели вытаскивать. А кто ваш врач?

— Мой врач, — Майк Келли втянул воздух, придавая торжественности своим словам, — Джон Харкурт Пьянчугоу, магистр Кембриджского университета, лиценциат Королевского колледжа терапевтов, член Королевского хирургического общества…

— Достаточно, достаточно… Как его найти?

— Позвоните в медицинскую резиденцию клиники Св. Суизина, высокопарно произнес Майк. — Попросите позвать младшего ассистента главного анестезиолога.

Джон Харкурт Пьянчугоу, продолжавший с друзьями вечеринку в своей комнате на верхнем этаже здания персонала, высказал крайнее негодование по поводу полицейских подозрений. Он говорил пылко и страстно, требуя немедленных извинений и строгого наказания виновных. Затем, пригрозив написать своему парламентарию, пьяно рыгнул и добавил, что немедленно выезжает на такси. В результате его вмешательства обвинение в пьянстве было предъявлено не одному, а сразу двум врачам Св. Суизина.

Это было уже чересчур даже для Св. Суизина, персонал и администрация которого всегда славились пониманием и терпеливо сносили размалеванные краской статуи, залитые пивом скамьи и женские трусики, свешивающиеся с флагштока наутро после празднования 9 ноября[9]. Чтобы спасти свою репутацию, руководство клиники отправило Келли с Пьянчугоу в неоплачиваемый отпуск до истечения срока их службы. Таким образом, в рядах персонала клиники образовались две бреши, заполнить которые собственные студенты могли лишь три месяца спустя, сдав экзамены. Узнав от Келли о случившемся, мы с Гримсдайком поспешили в Св. Суизин к мистеру Кэмбриджу и напомнили, что мы те самые славные молодые парни, которые так восторженно оценили накануне полученные от него знания. В итоге уже на следующий день я временно сделался его старшим ассистентом, а Гримсдайк заполучил должность Пьянчугоу.

— Надо же, я — и какой-то ассистент, — возмущался Гримсдайк. — С другой стороны, в нашем положении надо и за это быть благодарным. Где ещё сейчас работу найдешь. Хотя Майка, конечно, жалко.

Я тоже от души сочувствовал нашим бывшим коллегам, но был несказанно рад возможности снова очутиться в родных пенатах. От старых обид и разочарований не осталось и следа. Наконец-то я стал старшим ассистентом, пусть и на временной должности; как-никак мне выпала не только возможность возобновить карьеру хирурга, но и утереть нос Бингхэму.

Мой кабинет находился теперь в административном здании, высоком и мрачном строении, располагавшемся между прачечной и моргом. Прежде в нем размещалась больница уха, горла и носа, но затем, по указанию свыше, больницу закрыли как непригодную для содержания больных. Комната Майка Келли оказалась по соседству с комнатой Бингхэма. И — надо же такому случиться, что именно Бингхэм в неизменном белом халате попался мне навстречу, когда я шествовал по коридору, увешанный сумками и чемоданами.

Увидев меня, Бингхэм остановился как вкопанный. После истории с лифтом мы с ним больше не виделись. Стоя с отвисшей челюстью, бедняга не знал, что сказать. Его пухлая физиономия стала ещё более мальчишеской и прыщавой, а огромный стетоскоп, похоже, ещё вырос в размерах и теперь обвивался вокруг шеи, как боа-констриктор.

— Здорово, Бингхэм, — сказал я.

Он судорожно сглотнул.

— Привет, старина. Я уже слышал, что ты возвращаешься.

— Послушай, — промолвил я, поставив чемоданы на пол и протягивая Бингхэму руку. — Извини за ту выходку с бананами. Жуткое свинство с моей стороны. Я не имел права так поступать, но был просто очень огорчен, что не получил места… Сам понимаешь. Ты, конечно, заслуживал повышения.