Владимир Марченко - Этапы большого пути. Сатира без юмора
Накопав червей под старой ивой, Миша Кадушкини его школьный приятель Макарка Куинджин, по прозвищу Люкс, с провизией и котелком потопали на другую сторону речки. Речкой называли в деревне этот самый старый пруд. Называли в детстве, но когда мальчишки вырастали, название оставалось у них в памяти прочно и на века.
Миша восторгался, как и каждый горожанин, увидев бабочку, паутину, увешанную каплями росы, а Макарка, сняв полосатую кофту, сопел и курил. Он не был городским, а всю жизнь проработал на ферме, и этих паутин перевидал. — Мише и не снилось. Но рассказ не об этом — это ещё начало.
Ловят друзья обитателей пруда, разговоры степенно ведут, курят самосад и природой наслаждаются. Талоны кончились на курево ещё в марте Перебои с табаком принудили сельских маркетологов разводить махорку. Махорка — не Золотое руно и не Капитанский и даже не Турецкий, но без добавок и примесей. Макар в махру сухие цветы донника добавляет. Запах идёт от цигарок приятный, не хуже, чем от Нептуна. Миша, будто, между прочим, сказал:
— Давай телят возьмём, ферму откроем.
— Пасти ты их, где будешь? — смачно плюнул Люкс в воду. — Подпахали под крыльцо.
— Кто подпахал? — усмехнулся Кадушкини. — Ты. Ну, твои братья. Вдоль каждой лесополосы дорог накатали. Хозяева так не делают.
— Вы и накатали, — сказал весело Макарка-Люкс. — Чужие тут не ездят. Из города чешете облепиху ломать, смородину драть. Злодеи какие-то. По посевам шуруете.
— Ты прав, Макарыч. По-свински живём. Дальше своего кармана не смотрим.
Долго одноклассники говорили о кооперативном строительстве, о налогах, о земельной аренде. О многом теперь можно говорить без стеснения и без оглядки, но ходят слухи, что перестройка вот-вот будет отменена и говорунов станут демократично перевоспитывать, применяя обычные меры и методы.
Опускаю подробности, как варилась уха, как Миша убирал нефтяные пятна из котелка, как резали сало и луковицу, а малосольные огурцы выложили на газетку. Не успели друзья принять по первой, но лишь налили в стаканы или в кружки. Макар прихватил из дома баночку собственного и экологически чистого продукта, как за кустами шелюги зарыкал чужой мотор. И на берегу, а может быть, и чуть подальше остановился весёленький «Жигулёнок». Из транспортного средства, разминаясь и потягиваясь, выдавились две женского пола особы. Одна женщина полная, а другая чуть пожиже, но рыженькая и в очках на конопатом остроносом лице.
— Давайте отсюда чешите, — словно нашкодившим пацанам, сказала толстенькая дама. Друзья не оторопели от такого приветствия, дружно подумав, что бабёнки шутят и желают таким путём завести знакомство с двумя молодыми мужчинами в трусиках и панамах. Они обрадовано сняли с костра котелок и замахали трудовыми руками, приглашая гостей.
— Живо! — приказала баском рыженькая, и грозно сняла очки. Макар оглянулся, ожидая увидеть тех, кому так строго говорят подъехавшие горожанки. Миша тоже сообразил, что в рабочее время могут подъезжать к озеру только тётки из ближайшего городка. Селянки в огородах с тяпками и с восторгом отдыхают.
— Присаживайтесь, — сказал он. — Только ложки прихватите и стаканы.
— Что это такое? Сказано, чтобы убирались. Это наше место. Мы купаться будем. Брысь, алкаши. — Полная дама зло пнула беленькой туфлёй из ремешков рюкзак Кадушкини, купленный недавно. Друзья поняли, что уха этих туристок не интересует.
— Тут никто не купается, — сказал Макар. — Тут бутылки битые. У нас всегда вон там купаются.
— Тебя никто не допрашивает. Собирайте вещички и — на выход. — Сказала рыженькая, снимая тапочки и, надевая очки.
— Пошли, — прошептал Люкс. — Нехай закупаются.
— С чего это. Мы пришли первыми. Обозвала алкашами. …Мы с детского сада рыбачим. Наша речка. С трёх лет пупы греем. И никто так по-хамски не разговаривал с нами. Перестройка повлияла? Не пойду никуда. Не нравится, ищите другое место, господа из города.
— Пойдёшь, — покачала головой толстая баба и полезла в машину. Вынула из прозрачного пакета красное удостоверение и начала перед лицом Мишки размахивать. — Сматывай удочки, а то и протокол можно составить…
— Стоп, стоп. Фамилию не разобрал и звание. Не мотай шибко. Вот это да. Старший лейтенант приехал в рабочее время на деревенский пруд, загаженный коровами и дохлыми поросятами. Засада тут у вас в озере? — стал насмешничать Мишка, пытаясь свести злое настроение тёток в шутку. — Мы отвернёмся. Купайте свои тела в этом помойном водоёме, если приличного озера недостойны ваши тела.
Люкс принялся спешно собирать в газету огурцы, пахнущие укропом и смородиновыми листьями, выливал из мисок уху в котелок, а Мишка продолжал выкобениваться. Он тоже горожанин, у него такие права на сидение на берегу пруда.
— Вы случайно своё служебное удостоверение в баньку не берёте, чтобы шайку и скамейку отнять у какой-нибудь бабульки. Стесняетесь. Чего стесняться, если вы офицер, да ещё и такая красивая, как Венерка Милосская.
Женщины что-то кричали, а Кадушкини продолжал:
— Мешочек с удостоверением некуда пристроить? Привязать можно к ноге или ещё куда подвесить. Я б на шее носил…
Как набросились на Мишку дамочки. У обоих оказались удостоверения. Только рыженькая оказалась старшиной. Тут из автомашины выкатился колобок-боровичок. Тоже стал тыкать в нос Мишке своим удостоверением. «Ой, запугали! — дурашливо заорал Мишка, — простите господа офицеры, дурака сантехника, плотника, каменщика и маляра. У меня даже справки нет, что я состою в обществе охраны памятников истории и культуры».
— Вот тебе и демократия, вот тебе и перестройка. Вот тебе и гласность. Напишу-ка я самому высокому начальству, пусть разберётся с этими лахудрами, — говорил зло Мишка, хлебая уху. Друзья сдались под напором краснокорых удостоверений. И покинули излюбленное место.
— Думаешь, я б ушёл, будь у меня коньяк, а не самогон? Отца судили, когда я малышом был. За самогоноварение. …С родной земли согнали. Всякую совесть потеряли. Поехали отдыхать и начали удостоверениями махать. Нахапали корочек.
Выпили друзья, похрустели огурцами, закурили. Новое место им понравилось. Кругом сосёнки, а перед ними — глубокий провал, будто тут метеорит упал, но не тунгусский. Солнце светит, пахнет смолкой. Забыли одноклассники об инценденте, но слышат, воет автомобиль мотором, как собака на привязи. Люкс рукой махнул и криво усмехнулся.
— Врюхались. Там зыбко. Самосвал Лёвка мыл, потонул недавно, в понедельник. Теперь по самые мосты увязнут. — Только он проговорил, как из сосенок выкатилась полненькая в коротком халате, и рыженькая, а на лицах доброта и такая ласка наклеена, что и придумать невозможно.
— Толкните нас, мужчины, пожалуйста. Помогите. Мы, были в расстройстве, забудьте то, что мы болтали. — Сказала рыженькая, снимая очки.
— Буксуете, — грустно сказал Люкс. — Вы нам тут жалость не показывайте, а покажите свои корочки. Я просто сражён красотой. Такие они красненькие. Вы их покажите песку, в который зарюхались. Он вас отпустит с перепугу.
— Пойдём и поможем, — сказал Мишка. Он с детства не помнил зла. Всех прощал. Наступят ему на ноги в автобусе, а он извинится, что его ноги большого размера оказались на пути пассажира. Другой бы орал, хамил, а Кадушкини — никогда. Скривится и рукой махнёт. Он плохое вмах забывает. Такая у него свойство памяти.
— Пусть удостоверенья под колёса подкладывают, — сказал, ехидствуя Куинджин по прозвищу Люкс. Он так и не пошёл выталкивать машину. После операции — грыжу вырезали. Хотел идти. Миша не пустил. Сказал, что один справится. Он у нас такой. Телега застрянет, а лошадь упарилась. Зовут Мишку. Ему раз плюнуть на сапоги себе. Такой уродился в нашем селе. Он не великан, но, если упрётся, трактор перетянет.
Что там было, не сказал Миша. Только щеки у него оказались выпачканные чем-то красным. Просто какие-то пятна. Стёр их платком. Жена у него не особо ревнивая, но может скалкой приложить по спине или ниже. Поставил он у холодной ухи бутылку водки и ничего не сказал. Конечно, выпили одноклассники. Что добро станет портиться на жаре. Не всю и не сразу выпили, а пошли мордушку проверять. Макарка ставил утром и забыл. Увидели на бережку мешочек полиэтиленовый и удостовереньеце в нём. Почитали, поудивлялись.
— За утерю не погладят по лысине. — Сказал Миша.
— Может, это в подарок оставили.
— Документ серьёзный и фамилия значится. Написано — «Ласковая», а приехала, и грубить стала.
Люкс кинул корочки в мешочек и полез в воду мордушку шарить. Когда выволок на берег плетёную ловушку, сказал отвлечённо:
— У них нынче этих документов, как подсолнечной шелухи в нашем клубе после индийского кино. Мы в деревне живём без удостовереньев. Зачем они нам? Мы друг дружку везде узнаём. У нас в колхозе не стали давать деньги, а теперь выдают кофтами, водолазками. Цех работает, а пряжа белая, красят её в чёрный цвет и вяжут в полоску, как тельники. Весь колхоз ходит в полоску, даже пацаны. Учителя их путают. На переменке выбегут полосатики. Разберись мальчик или девочка. В город приеду, свои на базаре узнают своих. По одёжке. Зачем нам удостоверения личности? Коли у нас своя среда обитания.
