Елена Белова - Мать-ехидна лучше всех! Записки уборщицы-интеллектуалки
— Нет, нельзя, меня заругают! — испуганно засопротивлялась малышка. — Нам всем велели принести анализы в поликлинику обязательно в выданных бутылочках.
В бутылочках — так в бутылочках. Утром следующего дня я с бутылочкой в руке стояла в дверях районной поликлиники. Причем стояла в дверях не в фигуральном, а в буквальном смысле, поскольку именно там клубился хвост очереди, состоящей из желающих сдать анализы и дополнительно предоставить своего ребенка живьем в качестве источника материала для лабораторных исследований. Над родителями и детьми самых разных возрастов, от грудничков до подростков, витали самые разнообразные, но одинаково стойкие ароматы: от использованных памперсов до сигаретного дыма.
И я, как истинная российская мама, с честью отстояла и эту очередь.
А вы говорите: очередь на экспозицию в музей, очередь на экскурсию в Кремль, очередь на курсы вышивки золотым шелком по зеленому бархату…
Наше дело — это очередь сдать кал ребенка на анализ на яйцеглист!
Велели принести анализы обязательно в выданных бутылочках!
Как пули у виска
В последние дни развлекаюсь тем, что объясняю дочке тонкости использования единиц времени в непростой науке математике. Подобно многоопытным педагогам не ограничиваюсь сухими теоретическими выкладками и щедро сыплю практическими примерами.
— Сто лет складываются в столетие, или век. Сейчас на дворе бушует и резвится двадцать первый век. Вот ты родилась в двадцать первом веке, а я в двадцатом, ушедшем. И замечательно не только это: ты родилась в третьем тысячелетии, а я во втором.
— Ты родилась в прошлом тысячелетии? — ужаснулась дочка так, что я почувствовала себя ровесницей египетских мумий.
— Ну да. Ведь время — это просто условность. Отношение к нему и восприятие его сильно меняются с возрастом. Это в десять лет тебе кажется, что год или даже тысячелетие — это безумно много. На самом деле — это до обидного мало.
Детское время тянется лениво и неторопливо, сколько ни подгоняй. Я помню, что обещание родителей купить мне собаку через год восприняла как завуалированный вежливый безопасный отказ. Потому что девчоночий год — это бескрайние нагромождения бесконечно длинных и бессрочных вечных тысячелетий.
А еще я помню, как, будучи исключительно политически грамотной и морально устойчивой детсадовкой, приставала к родителям с наивными вопросами о том, видели ли они живьем дедушку Ленина. И мамин смех очень меня обидел.
Моя дочка — дитя своей эпохи — не терзала меня расспросами о личном возможном знакомстве с вождями мирового пролетариата, зато, проштудировав все тома энциклопедии Брэма о жизни животных, спрашивала, встречала ли я в дикой природе жирафов, гиппопотамов и мамонтов, причем последние интересовали ее больше остальных.
А у меня, как у каждой приличной дамы, переступившей возрастной порог, за которым жизнь только начинается, свои счеты со временем. Я смирилась с тем, что оно, когда-то текущее неторопливой раздумистой рекой, несется обезумевшим болидом. Я понимаю: чтобы выполнить все намеченное и закончить все начатое — вырастить дочь, достроить дом, посадить сад, отредактировать и скомпоновать в сборник лучшие эссе и рассказы, — я должна держать сумасшедший темп, ни на шаг не отставая от своего спутника.
Соперника?
Союзника?
И в то же время я физически ощущаю, что чем больше я работаю, чем больше успеваю сделать и написать, тем сильнее ускоряется время, и мне становится сложнее удержаться в его стремительно вертящемся колесе.
Тем меньше остается минуток для самых простых и прозаичных дел и безделиц, и тем важнее становятся простые мелочи. Поправить непослушную прядку, выбившуюся из дочкиной косы, перецеловать на ночь каждый детский пальчик, заглянуть в усталое лицо мужа, обнять маму… И я, торопясь изо всех сил, бережно нанизываю на суровую нитку бытия эти яркие бусины прекрасных мгновений моей жизни, собираю их в драгоценное памятное ожерелье, которое буду носить за порогом этого сложного, безумного и щедрого мира.
Там, где я буду одинокой, невидимой и свободной.
Школа на дому
В жизни ребенка будет много учителей: от школьных преподавателей-предметников и педагогов студий дополнительного образования до университетских профессоров. Они научат подрастающее чадо многим важным и полезным вещам: правописанию шипящих согласных на конце слова, неправильным английским глаголам, способам нахождения обратной матрицы и законам экономического развития. Но все же родители будут самыми главными учителями ребенка, преподающими ему сложнейшую науку — искусство жить.
Такие уроки одновременно просты и неимоверно сложны, ведь самые верные и справедливые слова мгновенно обесцениваются в глазах ребенка, когда он видит, что родители поступают по-другому.
Я учу дочку трудолюбию и уважению к любому занятию и ремеслу. Не позволяя прорасти сорнякам снобизма и высокомерия, я обращаю ее внимание на важность и тяжесть работы дворника, который чистит ступеньки возле подъезда, почтальона, который приносит газеты и письма, кондуктора, который продает билеты и следит за порядком в салоне автобуса. Конечно это не означает, что я жажду для дочки одну из указанных профессий, но я хочу, чтобы в будущем она не боялась неквалифицированного физического труда и не считала себя лучше людей, занимающихся им.
Я учу дочку не бояться экспериментировать, пробовать, ошибаться и разочаровываться, ведь только так можно приобрести ценный опыт. Читать новые книги, содержание которых может огорчить или не оправдать надежд; сближаться с новыми людьми, которые могут обмануть или поднять на смех; пробовать новый способ растушевки, который может испортить отличную, почти готовую работу — так люди взрослеют, так они познают мир.
Я учу дочку помогать тем, кто нуждается в поддержке и защите: собрать немного денег на собачий приют, сделать кормушку для птиц, отвезти подарки в детский дом и продукты — в центр социальной помощи малоимущим, — такие поступки помогают ребенку открыть свое сердце для ближнего.
Я учу дочку здоровому образу жизни. Не отказываться от радостей бытия, а наслаждаться прекрасным вкусом достойных блюд и уметь вовремя остановиться. Мы вместе выбираем продукты в супермаркете, детально изучаем надписи на упаковках, смотрим на срок годности, содержание жиров и пищевых добавок. Мы вместе готовим салаты, содержащие, по заверениям Интернета, минимум калорий и массу пользы.
Я учу дочку обращению с финансами: предлагаю сравнивать цены в магазинах на один и тот же товар, озвучиваю размеры ежемесячных коммунальных и налоговых платежей, сопоставляя их с общим семейным доходом, рекомендую самостоятельно распоряжаться карманными деньгами. Мы дружно участвуем во всевозможных маркетинговых мероприятиях: акциях, скидках и распродажах, радуясь возможности сэкономить и гордясь собственной домовитостью и бережливостью…
Уайльд писал, что образование — вещь хорошая, но надо помнить: ничему из того, что следует знать, научить нельзя. Но я все-таки смею надеяться, что на своем примере смогу научить дочку многим добрым и важным вещам.
Почти по Чехову
Настроение последних дней у меня почти чеховское, как у героев рассказа «Дама с собачкой»: кажется, еще чуть-чуть — и начнется новая прекрасная жизнь, но вместе с тем прекрасно понимаешь, что до настоящей легкости еще далеко и что самое сложное и тяжелое еще только начинается.
Я думаю, это от того, что на следующей неделе начнутся осенние каникулы. Целую неделю — всего неделю — не нужно будет просыпаться затемно, мучаться над задачами, лихорадочно искать по всему дому «природный материал» — шишки, ракушки и сухие листья, собранные еще летом.
Вчера я готовила соленое тесто, из которого сегодня в школе будут лепить птиц и зверей. Запись «принести соленое тесто» я увидела в дочкином дневнике в десятом часу вечера, и понеслась в магазин за мукой и солью (заодно на всякий случай купила спичек и восковых хозяйственных свечей). Я вымешивала соленое тесто в глубокой миске, услаждая свой слух дочкиным рассказом про флору и фауну тундры (задание к уроку по окружающему миру). А потом проверила, как Полина собрала рюкзак, есть ли у нее сменка, а заодно отутюжила белую блузку.
В голове столько разных мыслей и планов новых статей и рассказов! Я не успеваю их записывать, и они покидают меня, обидевшись на невнимание. Иногда они не уходят совсем, а остаются висеть в воздухе, заполняя пространство и делая его беспокойным и напряженным. Или наводняют мои сны, превращая их в остросюжетные фильмы, квинтэссенции латиноамериканских сериалов или в засахаренные полупрозрачные психоделические картинки потайных сторон каких-то явлений или событий. А самые упрямые из них так и остаются бродить по дому, шаркают воображаемыми ногами, хлопают реальными дверями, напоминают о брошенных мною недописанных деталях, невоплощенных идеях и непродуманных сюжетах.
