Эфроим Севела - Остановите самолёт – я слезу

Причём началось это не сейчас, в эпоху, если можно так выразиться, русского сионизма, а намного раньше, в конце пятидесятых годов. Тогда появилась первая легальная возможность выскочить из СССР, не лишившись по пути головы.

Когда-то, в 39 году Гитлер и Сталин поделили между собой Польшу, и Советам досталась добрая половина: Вильно, Львов, Гродно, Брест. Лет через двадцать разрешили бывшим польским гражданам репатриироваться в западный остаток Польши. Для бывших польских евреев открылась чудесная лазейка – из Варшавы, где был полный кавардак, и всё продавалось и покупалось, улепетнуть в Тель-Авив не составляло большого труда.

Но что же делать евреям, которым не посчастливилось быть когда-то польскими гражданами, и они родились не в Ковеле, Ровно, а в Жмеринке и Мелитополе?

Я вижу, вы улыбаетесь, а это значит, что догадались. Конечно. Брак по расчёту. С бывшей польской гражданкой. Любого возраста. И даже, если у неё физиономия козы.

Фиктивный брак. Который за пределами СССР не имеет силы. Во Львове и Вильнюсе даже заработали брачные биржи. Средняя цена невесты (возраст не в счёт) 10 тысяч рублей. Старыми деньгами. Тоже, скажу я вам, сумма не маленькая. Но и не большая, если учесть, что ею покупалась свобода.

Какие на этой почве разыгрались драмы, комедии и трагикомедии – ещё ни один писатель не описал. Возможно, потому что уже нет еврейских писателей. А может быть, от того, что скоро исчезнут и читатели. Ведь мы вымираем, как мамонты.

Но две истории из той поры я вам всё же расскажу. Ну, хотя бы потому, что вы уже знаете героев этих историй. Миша и Сеня, москвичи-сионисты, что сидели со мной когда-то в лагере, а потом помогли мне осесть в Москве с помошью вышеописанной женитьбы.

Они, как и я тогда, были холостыми, и не собирались жениться, пока не прослышали о виленских и львовских невестах, у которых приданое – заграничная виза. Они тут же бросились на ярмарку невест, чтобы не проворонить этот быстро растущий в цене товар. Я на правах приятеля сопровождал их в этой поездке, и поэтому знаю всё из первых рук. Мы направили свои стопы в Вильнюс. Потому что Львов – это Галиция, а еврей-галицианин – это, мягко выражаясь, не лучший еврей, и он тебя обдерёт как липку и ещё не разрешит поплакать. А Вильно – это всё же еврейские традиции, еврейская сердечность и доброта, и там хоть можно поторговаться, немножко сбить цену за невесту.

И действительно, для Сени мы выторговали невесту за девять тысяч, а Мише пришлось выложить все десять.

Невест предлагали в синагоге, в парикмахерских, на базаре, даже в бане, в парном отделении. Одним словом, в любом месте, где собиралось больше двух евреев. И, пересчитывая деньги, виленские папаши и мамаши, фиктивные тести и тёщи, со вздохом оправдывались:

– Мы помогаем вам осуществить вашу вековую мечту, а наша бедная девочка купит себе холодильник и пылесос, и у неё будет хоть какое-нибудь приданое, когда она подберёт себе там, в Эрец Исраэль, настоящего порядочного человека, а не фиктивного мужа.

Миша и Сеня продали в Москве всё, что имели, чтобы наскрести этот калым за невесту на выезд. Даже влезли в долги. Своим невестам они и в лица не заглянули. Ударили по рукам, не глядя. Эти невесты их интересовали как прошлогодний снег. Только бы пересечь границу, а там – поминай как звали. Вам, невестам, – холодильник и пылесос, а нам – свободу.

Так думали они. То есть Миша и Сеня. Но совсем другое копошилось в головках у проданных невест. Послушайте, послушайте. Такое нарочно не придумаешь. Начнём с Сени. Который очень гордился, что отторговал тысячу и отделался дешевле Миши. Его невеста была не из самого Вильнюса, а из предместья. Местечковая еврейка, и, если верить ей, только на пять лет старше Сени. Но кому какое дело до её возраста, если всё это не всерьёз, а так, лишь бы выехать.

Как только они с Сеней оформили законный брак, и все девять тысяч перекочевали в карман её мамаши, новобрачная изъявила желание съездить в Москву, где она прежде никогда не бывала, и познакомиться перед расставанием навсегда с родственниками своего хоть фиктивного, но всё же мужа.

Сеня не смог ей в этом отказать и смеха ради назвал эту поездку свадебным путешествием. Он смеялся последний раз в жизни.

Этой, так сказать, жене очень даже понравилось в Москве. После местечка-то. И она наотрез отказалась покинуть горячо любимую советскую родину. Прописалась на сениной жилплощади, купила на его деньги холодильник, пылесос, а Сене и его родне, которых она крепко потеснила, заявила категорически:

– Нет больше фиктивного брака! Забудьте! Я – член вашей, семьи. Прошу любить и жаловать!

И для пущей ясности тонко намекнула, что случится с их Сеней, – она пойдёт куда следует и выложит всю правду, что это был за брак и с какой целью этот бывший арестант на ней фиктивно женился.

Родня прикусила язык. Сеня тоже.

Сейчас у них сын кончает консерваторию по классу виолончели. А холодильник стоит всё тот же. Пылесос, правда, пришлось сменить. Сломался.

А родня благополучно вымерла от огорчения и других неприятностей, освободив жилую плошаль. Сеня жив ещё.

Теперь перейдём к Мише. С ним всё было иначе. Ему досталась невеста тихая, скромная, очень застенчивая. Девушка лет семнадцати из приличной еврейской семьи. Семьи настолько приличной, что Мише поверили в долг и зарегистрировали брак, не подержав в руке ни одной живой копейки. Миша сказал, что все десять тысяч дожидаются в Москве. Это было полуправдой. В Москве у мишиной мамы под подушкой лежали семь тысяч, остальные три надо было ещё достать.

Они поженились в Вильнюсе и, естественно, и двух минут не провели вместе. Родители охраняли фиктивную жену от Миши, как от опаснейшего соблазнителя, а она ему была нужна, как дырка в голове. Ночевал он в их доме, и его укладывали на полу в кухне, как можно подальше от новобрачной, и для большей верности папаша ложился спать рядом с Мишей и мёртвой хваткой держал его всю ночь за руку.

Все эти меры не помогли.

Нужно было ехать в Москву за деньгами, и чтоб Миша не сбежал, её родители ничего лучшего не придумали, как отправить её вместе с Мишей. Заодно, благоразумно прикинули они, ребёнок посмотрит Москву, побывает в музеях, сходит в Большой театр. Когда ещё представится случай из заграницы съездить в Москву? И платить за это долларами?

В поезде, между Вильнюсом и Москвой, подвыпивший на прощальном ужине Миша, увлёкшись на минуточку, лишил свою спутницу невинности, а для еврейской девушки из приличной семьи этого оказалось более, чем достаточно, чтобы забеременеть. Фундаментально, без всяк сомнений.

Она родила, пока они были в Польше. Второй ребёнок появился на свет в Израиле, где они задержались не больше года. Этого срока для сиониста Миши оказалось достаточно, чтоб полностью растрясти свои юношеские иллюзии и бежать с двумя детьми и бывшей фиктивной женой под мышкой, куда глаза глядят.

Я встретил его в Америке. У него трёхэтажный дом, своё дело. По-английски чешет, как будто Гарвард кончил. Детей уже пятеро. Последние трое – уроженцы Америки, то есть стопроцентные янки. Могут выставлять свою кандидатуру в президенты США.

Весь дом держится на жене. Она, кстати сказать, оказалась особой очень даже предприимчивой, и их процветающий бизнес – дело её хрупких рук. Кроме того, она прекрасная мать и преданная жена. И похорошела, расцвела на американских хлебах. Почти секс-бомба.

Теперь скажите мне, что ещё человеку надо? И по какой самой горячей и пылкой любви нашёл бы себе Миша такую жену?

Вот вам и брак по расчёту.

Дай Бог нам с вами так угадать в жизни.

Пока я у них гостил, я всё время не сводил с неё глаз и завидовал Мише самой здоровой завистью. Ей нравилось моё внимание, и она, прощаясь, пригласила меня почаще навещать их. Миша же ничего не говорил, хотя друзьями мы были с ним, а не с ней. Она была главой дома, и все решения принимались ею. Единолично, без консультаций.

Ведя меня под руку через лужайку к автомобилю, она со смехом сказала, шаловливо покосившись на шедшего сзади Мишу:

– А те десять тысяч он мне так и не уплатил. Сделал вид, что забыл уговор с моими родителями. Я уехала без холодильника и без пылесоса. Зато с мужем, который свою собственную жену обсчитал.

И сказала это, клянусь вам, с гордостью за своего благоверного, который ещё в Москве проявил некоторые американские черты.

Что ни говорите, а во всём нужна высокая квалификация. Я – за профессионализм и терпеть не могу любителей, всяких там дилетантов. Скажем, вот я – парикмахер. Можно, конечно, оболванить любую голову, тяп-ляп – и готово. Освободите кресло. Следующий! Я никогда не опускался до халтуры, и поэтому, где бы я ни работал, все знали Аркадий Рубинчик – мастер высшего разряда, золотые руки, серебряные пальчики. Собственно говоря, это и есть профессионал.

Но встречали ли вы профессиональную вдову? Или профессионального сироту? Или ещё лучше, профессионального голодаюшего?