Ярослав Гашек - Похождения бравого солдата Швейка
У конвоиров Швейка никаких воспоминаний подобного рода не было. Для них всё было внове. Им тут начинало нравиться. Маленький толстяк первым почувствовал себя здесь как рыба в воде. Ведь толстяки, кроме своего оптимизма, отличаются ещё большой склонностью к эпикурейству. Верзила с минуту колебался, но, отбросив свой скептицизм, мало-помалу стал терять и сдержанность и последние остатки рассудительности.
— Пойду станцую, — сказал он после пятой кружки пива, увидав, как пары пляшут «шляпака».{57}
Маленький полностью отдался радостям жизни. Возле него уже сидела какая-то барышня и несла похабщину. Глаза у него так и блестели.
Швейк пил.
Верзила, кончив танцевать, вернулся к столу с партнёршей. Потом конвойные пели, снова танцевали, не переставая пили и похлопывали своих компаньонок. В атмосфере продажной любви, никотина и алкоголя незримо витал старый девиз: «После нас — хоть потоп».
После обеда к ним подсел какой-то солдат и предложил сделать за пять крон флегмону и заражение крови. Шприц для подкожного впрыскивания у него при себе, и он может впрыснуть им в ногу или в руку керосин 33. После этого они пролежат не менее двух месяцев, а если будут смачивать рану слюнями, то и все полгода, и их вынуждены будут совсем освободить от военной службы.
Верзила, потерявший всякое душевное равновесие, пошёл с солдатом в уборную впрыскивать себе под кожу керосин.
Когда время подошло к вечеру, Швейк внёс предложение отправиться в путь к фельдкурату. Но маленький толстяк, у которого язык уже начал заплетаться, упрашивал Швейка остаться ещё. Верзила тоже придерживался того мнения, что фельдкурат может подождать.
Однако Швейку в «Куклике» уже надоело, и он пригрозил, что пойдёт один.
Тронулись в путь, однако Швейку пришлось пообещать, что они сделают ещё один привал.
Остановились они за «Флоренцией», в маленьком кафе, где толстяк продал свои серебряные часы, чтобы они могли ещё поразвлечься.
Оттуда конвоиров под руки вёл уже Швейк. Это стоило ему большого труда. Ноги у них всё время подкашивались, солдат беспрестанно тянуло ещё куда-нибудь зайти. Маленький толстяк чуть было не потерял пакет, предназначенный для фельдкурата, и Швейку пришлось нести пакет самому. Всякий раз, когда навстречу им попадался офицер или унтер, Швейк должен был предупреждать своих стражей. Сверхчеловеческими усилиями ему удалось наконец дотащить их до Краловской площади, где жил фельдкурат. Швейк собственноручно примкнул к винтовкам штыки и, подталкивая конвоиров под рёбра, добился, чтобы они вели его, а не он их.
Во втором этаже, где на дверях висела визитная карточка «Отто Кац — фельдкурат», им вышел отворить какой-то солдат. Из соседней комнаты доносились голоса, звон бутылок и бокалов.
— Wir… rneldem… gehorsam… Herr… Feldkurat, — с трудом выговорил верзила, отдавая честь солдату, — ein… Paket… und ein Mann gebracht 34.
— Влезайте, — сказал солдат. — Где это вы так нализались? Господин фельдкурат тоже… — И солдат сплюнул.
Солдат ушёл с пакетом. Пришедшие долго ждали его в передней, пока наконец не открылась дверь и в переднюю не вошёл, а как бомба влетел фельдкурат. Он был в одной жилетке и в руке держал сигару.
— Так вы уже здесь, — сказал он, обращаясь к Швейку. — А, это вас привели. Э… нет ли у вас спичек?
— Никак нет, господин фельдкурат, — ответил Швейк.
— А… а почему у вас нет спичек? Каждый солдат должен иметь спички, чтобы закурить. Солдат, не имеющий спичек, является… является… Ну?
— Осмелюсь доложить, является без спичек, — подсказал Швейк.
— Совершенно верно, является без спичек и не может дать никому закурить. Это во-первых. А теперь, во-вторых. У вас ноги не воняют, Швейк?
— Никак нет, не воняют.
— Так. Это во-вторых. А теперь, в-третьих. Водку пьёте?
— Никак нет, водки не пью, только ром.
— Отлично! Вот посмотрите на этого солдата. Я одолжил его на денёк у поручика Фельдгубера, это его денщик. Он ни черта не пьёт, такой pp… тр… трезвенник, а потому отправится с маршевой ротой. По… потому что такой человек мне не нужен. Это не денщик, а корова. Та тоже пьёт одну воду и мычит как бык.
— Ты т… т… резвенник! — обратился он к солдату. — Не… не стыдно тебе! Дурррак! Достукаешься — получишь в морду.
Тут фельдкурат обратил своё внимание на солдат, которые привели Швейка и, несмотря на то что изо всех сил старались стоять ровно, качались из стороны в сторону, тщетно пытаясь опереться на свои ружья.
— Вы п… пьяны!.. — сказал фельдкурат. — Вы напились при исполнении служебных обязанностей! За это я поса… садить велю вас! Швейк, отберите у них ружья, отведите на кухню и сторожите, пока не придёт патруль. Я сейчас п… позвоню в казармы.
Итак, слова Наполеона: «На войне ситуация меняется каждое мгновение», — нашли здесь своё полное подтверждение — утром конвоиры вели под штыками Швейка и боялись, как бы он не сбежал, а под вечер оказалось, что Швейк привёл их к месту назначения и ему пришлось их караулить. Они не сразу сообразили, как обернулось дело, но когда, сидя на кухне, увидели в дверях Швейка с ружьём и примкнутым штыком, то поняли всё.
— Я бы чего-нибудь выпил, — вздохнул маленький оптимист.
Но верзилу опять одолел приступ скептицизма. Он заявил, что всё это — низкое предательство, и громко принялся обвинять Швейка за то, что по его вине они попали в такое положение. Он укорял его, вспоминая, как Швейк им обещал, что завтра его повесят, а теперь выходит, что исповедь, как и виселица, одно надувательство.
Швейк молча расхаживал около двери.
— Ослы мы были! — вопил верзила.
Выслушав все обвинения, Швейк сказал:
— Теперь вы по крайней мере видите, что военная служба — не фунт изюма. Я только исполняю свой долг. Влип я в это дело случайно, как и вы, но мне, как говорится, «улыбнулась фортуна».
— Я бы чего-нибудь выпил! — в отчаянии повторял оптимист.
Верзила встал и, пошатываясь, подошёл к двери.
— Пусти нас домой, — сказал он Швейку, — брось дурачиться, голубчик!
— Отойди! — ответил Швейк. — Я должен вас караулить. Отныне мы незнакомы.
В дверях появился фельдкурат.
— Я… я никак не могу дозвониться в эти самые казармы. А потому ступайте домой да по… помните у меня, что на службе пьянствовать не… нельзя! Марш отсюда!
К чести господина фельдкурата будь сказано, что в казармы он не звонил, так как телефона у него не было, а просто говорил в настольную электрическую лампу.
II
Уже третий день Швейк служил в денщиках у фельдкурата Отто Каца и за это время видел его только один раз. На третий день пришёл денщик поручика Гельмиха и сказал Швейку, чтобы тот шёл к ним за фельдкуратом.
По дороге денщик рассказал Швейку, что фельдкурат поссорился с поручиком Гельмихом и разбил пианино. Фельдкурат в доску пьян и не хочет идти домой, а поручик Гельмих, тоже пьяный, всё-таки выкинул его на лестницу, и тот сидит у двери на полу и дремлет.
Прибыв на место, Швейк как следует встряхнул фельдкурата. Тот замычал и открыл глаза. Швейк взял под козырёк и отрапортовал:
— Честь имею явиться, господин фельдкурат!
— А что… вам… здесь надо?
— Осмелюсь доложить, я пришёл за вами, господа фельдкурат. Я должен был прийти.
— Должны были прийти за мной? А куда мы пойдём?
— Домой, господин фельдкурат.
— А зачем мне идти домой? Разве я не дома?
— Никак нет, господин фельдкурат, вы — на лестнице в чужом доме.
— А как… как я… сюда попал?
— Осмелюсь доложить, вы были в гостях.
— В… гостях… в го… гостях я не… не был. Вы… о… ошибаетесь…
Швейк приподнял фельдкурата и прислонил его к стене. Фельдкурат шатался из стороны в сторону, наваливался на Швейка и всё время повторял, глупо улыбаясь:
— Я у вас сейчас упаду…
Наконец Швейку удалось прислонить его к стене, но в этом новом положении фельдкурат опять задремал.
Швейк разбудил его.
— Что вам угодно? — спросил фельдкурат, делая тщетную попытку съехать по стене и сесть на пол.
— Кто вы такой?
— Осмелюсь доложить, господин фельдкурат, — ответил Швейк, снова прислоняя фельдкурата к стене, — я ваш денщик.
— Нет у меня никаких денщиков, — с трудом выговаривал фельдкурат, пытаясь упасть на Швейка, — и я не фельдкурат. Я свинья!.. — прибавил он с пьяной откровенностью. — Пустите меня, сударь, я с вами не знаком!
Короткая борьба окончилась решительной победой Швейка, который воспользовался этим для того, чтобы стащить фельдкурата с лестницы в парадное, где тот, однако, оказал серьёзное сопротивление, не желая, чтобы его вытащили на улицу.
