Феликс Кривин - Антология Сатиры и Юмора России ХХ века
Памятник героям гетто закрыт на ремонт. Он окружен решеткой лесов, и герои словно бы рвутся выйти из-за решетки, чтобы напомнить о себе живым.
Памятники нуждаются в ремонте. Памятники смертны, как люди. И что было бы с памятниками, если бы их не поддерживала бессмертная память людей?
Фредерик Шопен. Он сидит свободно, и даже камень не сковывает его. Огромный, но совсем не величественный. Лысый толстяк с портфелем величественный, но далеко не огромный — фотографируется на фоне Шопена, вернее, внизу, у пьедестала, с трудом доставая до ног. Небольшие люди должны бы иметь при себе постаменты.
— Скоро Быдгощ, — говорит мой друг, — там и заправимся.
Пан Пратхавец спешит на службу. Он работает у Тритона, который совсем не разбирается в делах, и за него разбирается в делах пан Пратхавец. Но он старается делать вид, что не очень разбирается, во всяком случае — хуже пана Тритона. Иначе можно потерять место, а кто тогда будет содержать Гирудину? Конечно, Гирудину найдется кому содержать, но хотелось бы, чтобы это был он, пан Пратхавец.
— Ну, что там у нас в болоте? — спрашивает его Тритон, плохо разбираясь в делах.
— В болоте как в болоте, — отвечает пан Пратхавец, хорошо разбираясь в делах.
— А как вам понравилась моя идея? — спрашивает Тритон, имея в виду идею пана Пратхавца.
— Очень понравилась, — отвечает пан Пратхавец, имея в виду то же самое.
Потом он садится и начинает служить.
Он пишет письма, которые подпишет потом Тритон, и сочиняет указания, которые получит потом от Тритона. А в перерыве между письмами и указаниями он вспоминает город Краков, в котором его принимали в Королевском дворце. Кажется, он приехал туда на белом коне. На белом или на каком-то другом? Теперь уже трудно припомнить…
История — моя поздняя любовь, в школе мы с ней не понимали друг друга. Я не выносил этих деятелей, которых нужно запоминать вместе с датами рождения и смерти, а также значением, которое они имели для последующих деятелей. Может быть, человек, который не имеет еще своего прошлого, не способен вообще думать о прошлом?
Теперь я люблю прошлое. Прошлое — это будущее, которое уже позади. Это пройденный материал, который надо всегда повторять, чтобы правильно усваивать новое. Краков — это история. Освенцим — это история. На старом еврейском кладбище в Кракове стоит большая стена, сложенная из осколков разрушенных гитлеровцами надгробий. На каждом осколке — обрывки слов: память умершим и поруганным. Кому полслова, кому одна буква… Эта стена тоже история…
Щецин. Польский город, который долго принадлежал Пруссии. Метрового роста слова: МЫ СЮДА НЕ ПРИШЛИ, МЫ СЮДА ВЕРНУЛИСЬ. В Щецине мне показали дом, в котором жила принцесса Ангальт-Цербстская — до того, как стала русской царицей Екатериной II.
Новый Старый город, построенный на месте разрушенного в войну Старого города. Никто не даст ему его лет, от него веет действительной стариной, которая в данном случае предпочтительней молодости. Потому что старина это история…
Быдгощ давно позади, ночь позади — она сошла на какой-то там станции. И сразу стало видней — и смотреть, и думать…
— А все же этот Пратхавец никчемный тип. И Гирудина его вздорная баба…
— Ну что вы, как можно так говорить? Вы совсем не знаете пана Пратхавца!
Пан Пратхавец — это рыцарь на белом коне. Он воевал за свою страну, защищая ее от иглокожих и двоякодышащих. А потом пришли рептилии, которые задумали всех превратить в пресмыкающихся. Они опутали землю колючей проволокой, и пан Пратхавец оказался с той, внутренней, стороны. Но он все равно боролся.
Сейчас он далеко и, наверно, тоскует по своей стране, по своему любимому городу Кракову. Он вспоминает, как бродил по его улицам, когда все уже спали, а он не хотел уснуть, потому что для этого нужно было закрыть глаза — а как закрыть глаза перед такой красотой? Может быть, сейчас в той, чужой стороне он затевает войну с хищными иглокожими, может, спасает беззащитных моллюсков, которые сами не могут за себя постоять?
Мне стыдно. Я действительно плохо подумал о пане Пратхавце. Нет, он не дружит с Мечехвостом и не служит Тритону, он воюет с ними, как подобает благородному рыцарю.
Пан Пратхавец, рыцарь на белом коне. Это ничего, что о нем пишут в учебниках зоологии. Ведь когда дело идет о доблести, о верности и любви, нельзя слишком доверять зоологии. В конце-то концов не в ней счастье.
ВЕРНЕМСЯ К НАШИМ БАРАНАМ
МУРАВЕЙ
— Почему вы не носите очки? — спросили у Муравья.
— Как вам сказать… — замялся он. — Мне нужно видеть солнце и небо, и эту дорогу, которая неизвестно куда ведет. Мне нужно видеть улыбки моих друзей… Мелочи меня не интересуют.
ТРУДНЫЙ ЦЫПЛЕНОК
Не успел Цыпленок вылупиться, как тотчас получил замечание за то, что он разбил яйцо. Бог ты мой, откуда у него такие манеры? Очевидно, это что-то наследственное…
ПЕТУХ-МАССОВИК
На штатную должность в курятник был назначен Петух-массовик.
Это был дельный, опытный Петух. В свое время он подвизался в качестве штатного поэта в популярной газете «Быка за рога», потом возглавлял какую-то спортивную организацию, и вот теперь, в связи с развернувшейся кампанией за повышение вылупляемости цыплят, был брошен в курятник.
Петух собрал вокруг себя наседок и принялся разучивать с ними песню. Куры, взявшись за крылышки, ходили по кругу и пели:
Мы выполним, высидим долг до конца,Яйцо — нашей жизни опора.И если наседка уйдет от яйцаОна не уйдет от позора!
Культурно-массовая работа была в полном разгаре.
Правда, куры с трудом выкраивали минутку, чтобы посидеть на яйце; правда и то, что цыплят с каждым днем вылуплялось все меньше.
Но это был единственный недостаток успешной борьбы за повышение вылупляемости.
КОМАРИННАЯ НОЧЬ
В комариную ночьМне сказал мой малыш,Раскрывая большойКомариный секрет,Отчего комары,Комариную тишьПротыкая насквозь,Прилетают на свет.Вы не смейтесь, пожалуйста,Будьте добры!Все великие истиныОчень просты.Отчего они к свету летят,Комары?Потому что боятся ониТемноты.
ПОЧЕМУ КОШКИ НЕ ЛЮБЯТ КУПАТЬСЯ
Из тех, кто живет на суше, самый большой — слон. Он весит столько, сколько весят два бегемота, каждый из которых весит столько, сколько весят три буйвола, каждый из которых весит столько, сколько весят четыре лошади, каждая из которых весит столько, сколько весят пять баранов, каждый из которых весит столько, сколько весят двадцать пять кошек.
Допустим, кошка весит два килограмма. Теперь легко подсчитать, сколько весит слон. Чтобы уравновесить одного слона, понадобится не меньше трех тысяч кошек.
А чтобы уравновесить одного кита, понадобится двадцать пять слонов.
Переведем слонов в кошки. Что у нас получится?
Чтобы уравновесить одного кита, понадобится семьдесят пять тысяч кошек.
Таких тяжелых животных на суше не водится. В отдельности семьдесят пять тысяч кошек набрать еще можно, но животное водоизмещением семьдесят пять тысяч кошек можно встретить только в воде.
Почему только в воде? Потому что в воде все кажется легче.
Когда слон погружается в воду, он чувствует себя таким легким, как бегемот. А когда бегемот погружается в воду, он чувствует себя таким легким, как буйвол. А когда буйвол погружается в воду, он чувствует себя таким легким, как лошадь.
Обратите внимание: и слоны, и бегемоты, и буйволы очень любят купаться. Им хочется придать себе легкости.
А кто у нас не любит купаться? Ну-ка давайте вспомним: кто у нас не любит купаться?
Кошки! Больше всего не любят купаться кошки!
И это понятно: какие-то два килограмма — это не вес. Зачем кошке купаться, когда она и без того легкая?
ХИТРАЯ КОШКА
Бежит Мышка по коридору, вдруг кто-то ее цап за шиворот! Скосила Мышка глаза, глядь — Кошка. От Кошки добра не жди, и решила Мышка сделать вид, будто она не узнала Кошку.
— Скажите, пожалуйста, вы не видели Кошку?
Кошка прищурилась:
— А вам что — нужна Кошка?
— Д-да, — пискнула Мышка.
«Что-то тут не то, — подумала Кошка. — На всякий случай правды говорить не следует».
— Кошка сидит в кабинете, — схитрила Кошка. — Она там всегда сидит… У нее там работа.
— Может, мне ее там поискать? — предложила Мышка, не совсем уверенная, что ее отпустят.
— Что ж, поищите, — разрешила Кошка, а про себя подумала: «Беги, беги, так ты ее и найдешь! Вот так дураков учат!»
