Андрей Бильжо - Будьте здоровы и держите себя в руках
Будьте здоровы и держите себя в руках.
30. «…Страстью сгорая»
Она любила его страстно. Она не могла без него жить. На работе она думала только о нем. Только о нем. Она ждала, когда рабочий день закончится. И они встретятся. И вся ночь будет их.
Ночью она была под ним. И только в выходные днем – сверху.
Она знала все его складочки, все его дырочки, все его швы. Гладить его и ласкать его ей доставляло невероятное удовольствие.
Об этой ее страсти знакомые ничего не ведали. Да и знакомых у нее не было – так, сослуживцы.
А вот родственники – родственники стали замечать, что с ней происходит что-то неладное. Особенно когда она перестала ходить на работу, боясь расстаться с ним. Боясь оставить его в одиночестве лежать на большом раздвижном диване.
Она сидела в кабинете напротив меня раздавленная горем – в состоянии депрессии, со слезами на глазах. Голос ее был тихим. Говорила она медленно, делая большие паузы.
“Мысли о том, чтобы покончить с собой? Да, были. В первый момент… Когда я, придя с работы, увидела, что его дома нет… Представляете мое состояние? Я металась по квартире и не могла найти себе места. Потом позвонила мама… Оказалось, что мама с братом выбросили его… На помойку… Я бросилась туда искать… Но… Но было уже поздно”.
В моей психиатрической практике такой случай единственный. Да и его, этого случая, могло не быть. Если бы у пациентки не случилась депрессия.
Эта женщина испытывала любовную страсть к… красному одеялу. Старому, стеганому, ватному, красному одеялу, под которым спала с детства.
Страсть – это, конечно, влюбленность, с которой, я надеюсь, знакомо большинство человечества. С этой яркой, ослепительной вспышкой. Когда ничего не видишь и ничего не понимаешь. Когда ни о чем не можешь думать. И никого не хочешь слышать. Только она в голове. Только он.
Однако известны случаи, когда эта ослепительная вспышка может оказаться длиною в жизнь. Такова история Адели Гюго – дочери великого французского писателя. Она прожила 85 лет и безответно любила одного английского офицера. Вся ее жизнь была заполнена только им – а закончилась в психиатрической больнице. Франсуа Трюффо снял про нее фильм “История Адели Г.”. Ее имя носит и симптом в психиатрии, когда речь идет о такой страстной, неразделенной, всепоглощающей любви.
Впрочем, страсть – это не только влюбленность. Хобби, в частности коллекционирование, невозможно без страсти.
Один подающий надежды молодой ученый собирал марки – он был страстным филателистом. После работы, приходя домой, первое, что он делал, – раскрывал кляссер и разглядывал с лупой в руках свои последние приобретения.
Как-то его дочь-первоклассница Таня заболела и не пошла в школу. Она была вполне самостоятельной девочкой, и дома ее оставили одну. Сделав домашнее задание – нарисовав в тетради для чистописания аккуратные прямые палочки, – Таня взялась разглядывать папины марки. Девочке показалось, что зубчики у марок очень неаккуратные. А палочки должны быть ровными и одинаковыми – так учила Марина Владимировна. А Марина Владимировна всегда говорит правильно – ведь она учительница.
Надо сказать, что в то время у Тани появилась страсть ко всему ровному, прямому и параллельному.
Девочка взяла ножницы и аккуратно стала срезать у каждой марки зубчики. Трудилась Таня увлеченно весь папин рабочий день. Потом она выбросила обрезанные зубчики в мусоропровод и поставила альбомы с уже бывшими марками обратно на полку. Таня была довольна своей работой.
Первое, что сделал папа Тани, когда пришел домой, – достал, как обычно, последний кляссер и открыл его, чтобы вставить за прозрачную ленточку новую марку.
Вопль молодого ученого, казалось, пронесся над столицей, заглушив шум города, проникнув в концертные залы и кинотеатры, сбив музыкантов с ритма, а актеров с роли.
Девочка, как ни странно, осталась жива. Эту историю уже взрослой рассказала мне она. Папа, хотя и был страстным коллекционером, но любил свою дочь все-таки больше, чем марки.
Страсть бывает очень разной – к разным объектам и по-разному проявляется.
Будьте здоровы и держите себя в руках.
31. Мои олимпийские победы. Сочи навеял
Вот уж с чем не сложилось у меня, так это со спортом. Никак.
Хотя я и боксом занимался, и борьбой самбо. Даже одна схватка у меня была.
Я вышел на ковер, забыл все приемы, которым меня учил тренер, схватил соперника за обе ноги и резко дернул. Чистая победа! Но дальше к соревнованиям тренер меня не допустил.
Еще я бегал на лыжах за сборную школы. В своей команде я приходил исключительно последним. Но именно по мне считалось командное время. Последний, а ответственный!
Через козла перепрыгивать не мог совсем. Просто садился на козла, и все.
Ну, в общем, не сложилось со спортом.
Впрочем, со спортом-то нет – а вот с олимпийским движением, как раз сложилось.
Я, между прочим, участвовал в строительстве Олимпийского дворца спорта, что на проспекте Мира. Это меня и еще группу младших научных сотрудников направили на прорыв. Строители не укладывались в сроки, и на помощь им была брошена “наука”.
Я представлял НИИ гигиены Водного транспорта.
В общем, я работал тогда в НИИ ГВТ – звучало это именно так, как вы услышали, – НИИ ГаВнаТэ. Впрочем, я не раз об этом писал.
Но вернемся на олимпийский объект. Была дождливая осень. Мы приходили рано утром, переодевались в вагончике, надевали резиновые сапоги и каски и шли что-то таскать либо снаружи, либо внутри уже построенного Олимпийского дворца спорта.
И вот однажды нам дали очень серьезное задание – я сказал бы, государственной важности. Дело в том, что в одной из комнат в полуподвальном помещении обнаружилась неизвестно как попавшая туда и кем-то забытая гигантская, неподъемная труба. Как она там оказалась, понять никто не мог – даже из научных сотрудников. В диаметре труба была больше метра. В длину – метров пять. На пол этой комнаты надо класть ковролин, а тут лежит полуржавая труба. Вынести ее было никак невозможно, и тогда прораб принял единственно правильное, мужественное решение: долбить дырку в стене. Заметьте, в уже готовой и облицованной плиткой с двух сторон стене. “Долбите!..” – сказал прораб, добавив еще несколько слов, никак не меняющих приказа.
И мы стали долбить. Дыра в стене должна была быть больше диаметра трубы. Мы долбили каждый день. Нас так и называли “бригада долбоебов”.
Долбили тем, что нам дали, – кувалдами.
И вот она – долгожданная, рваная, как пробоина в борту корабля, – дыра.
Трактор снаружи подцепил обвязанную проволокой злосчастную трубу, и она нехотя, медленно, со скрежетом поползла из комнаты прочь.
Объект к Олимпиаде-80 был готов!
Что там сейчас, в этой комнате, я не знаю. Но, что там нет трубы, я знаю точно, и в этом есть и моя заслуга тоже.
Будьте здоровы и держите себя в руках.
32. Парадокс
Мой второй водитель был улыбчивым, кудрявым и добрым человеком.
Он был большим философом. И очень уверенным в себе гражданином: “Мне хоть с генералом спорить, хоть с академиком. Все равно. У меня всегда есть своя точка зрения”.
О том, что нужны еще и знания, он не подозревал.
– В кризис пробок не будет, потому как многих уволят (не его самого, конечно). И в офисы на машинах будет ездить некому. А москвичи, Андрей Георгиевич, не пропадут (это он про себя) – они квартиры сдадут и в деревню уедут.
– А кому они квартиры сдадут? – спросил я.
– Как кому? Гастарбайтерам, конечно, – бодро ответил он.
– А откуда у них, у гастарбайтеров, в кризис будут деньги?
– А вот об этом я, Андрей Георгиевич, еще не подумал. Парадокс!
Он всегда удивлялся и говорил это слово “парадокс”, при этом разводя руками и бросая руль. Этого момента я всегда боялся.
– Вот я смотрю, Андрей Георгиевич, в Москве все дома разные. Интересно, это один архитектор строил или разные, – как-то задумчиво спросил он.
Услышав этот вопрос, я опешил. Даже не знал, что ответить.
– Не поверите, Сергей, это строили не только разные архитекторы, но и в разное время.
– Парадокс… – и опять он развел руками и бросил руль.
– Вот жара какая стоит. Землю поливаешь, поливаешь… поливаешь, поливаешь… копнешь – а она сухая! Парадокс!
Он всегда удивлял меня какими-то совсем неожиданными вопросами и утверждениями.
– Вы смотрели вчера хоккей, Андрей Георгиевич? Видели, как наши у канадцев выиграли? А знаете, в чем дело?
– Нет, Сергей, не знаю. Что, здесь есть какая-то загадка? – спросил настороженно я.
– Да какая загадка… Просто наши хорошо заплатили канадцам, – уверенно сказал он.
