Антология Сатиры и Юмора России XX века. Том 51. Марк Розовский - Лесина
Конечно, Марк — прежде всего человек театральный. Он основал несколько театров, его «История лошади» обошла полмира, игралась на самом Бродвее, «Амадей» с Табаковым уже двадцать пять лет идет во МХАТе… Но это мы прибережем для «Театральной антологии». Розовский композитор и певец, дает сольные концерты, — что оставим для «Музыкальной энциклопедии»… Из всего этого нам важно одно: Марк — человек игровой, что отчетливо видно в его юмористических произведениях, коими, кроме рассказов, пародий, фельетонов, являются и две его знаменитые литературные мистификации: Галка Галкина в журнале «Юность» и Евгений Сазонов в «Литературной газете». Якобы наивная девочка с ядовитым язычком и надутый классик советской литературы, по одной «самовитой» фразе, но в каждом номере газеты печатающий свой безразмерный роман «Бурный поток». Живые персонажи со своими характерами, лексикой, манерой поведения — хоть сейчас на сцену!.. Однажды Розовский написал для «Литературной газеты» фельетон о столетии изготовления стульев мастера Гамбса, которые, по утверждению Ильфа и Петрова, были изготовлены именно 1 апреля 18.. года. В связи с этим Марк предложил ввести в обиход День смеха. С тех пор Первое апреля стало всесоюзным праздником, а юмористы были приравнены к металлургам, строителям, рыбакам… «Юморина» тоже родилась из этого всенародно поддержанного почина.
Был у нас с Марком наш общий друг писатель Фридрих Горенштейн, который при каждой встрече вместо «здравствуй» говорил мне: «Ну, что Розовский?» Я думаю, задавал он этот вопрос, потому что за Марком трудно было уследить: не видишь его месяц, неделю, несколько дней, глядь — а он уже другой, затеял что-то совершенно новое… Горенштейн уехал в эмиграцию, мы не виделись лет десять, и, когда я наконец попал в Западный Берлин и позвонил ему по телефону, первое, что я услышал… Фридриха уже нет, видимся мы с Марком теперь реже, чем раньше, никогда, собственно, не расставались, и теперь, встречая наших друзей, уже я спрашиваю: «Ну, что Розовский?» И каждый раз ответ для меня является полной неожиданностью.
Виктор СЛАВКИН
Вместо автобиографии
Глаголом жги…
А.С.П.
Мне сказал редактор строго:
— О себе давай глаголь!
Благо, есть глаголов много,
В них вся жизнь моя… Изволь!
Долго прятали.
Родился.
Марк Розовский получился.
Встал.
Пошел.
Закончил.
Взял.
Получил и поступил.
Ну и сразу приступил…
Начал я писать и ставить.
Чтоб людей чуть позабавить.
Как Шекспир и как Мольер
(С той поры пятьсот премьер!).
Иногда я делал вид,
Будто я есть Еврипид.
Но мои трагедии
Были сплошь комедии.
Пьес моих штук сорок есть.
Я могу их дать прочесть.
Но, жалея очень вас.
Дам, конечно, не сейчас.
А пока прошу позволить
Мне вам о себе глаголить.
Спал.
Гулял.
Нашел.
Любил.
Много пел.
И много пил.
Рыл.
Орал.
Шептал.
Развелся.
Потерял.
И вдруг нашелся.
Жил.
Творил.
Громил.
Гремел.
Не скучал.
Скучал и тлел.
Иногда от счастья млел.
Мучил.
Мучился.
Молился.
Мчался.
Бился.
И бесился.
Перебился.
Мелочился.
Падал.
Дрался.
Колбасился.
Подымался.
Спотыкался.
Снова падал и вставал.
Рвал.
Рыдал.
Соединял.
Вновь развелся.
Вновь женился.
Странно, что не надорвался.
Странно, что не покосился.
Не заткнулся, не продался.
Важно, что не перебдел.
Молодел.
Плыл.
Тонул.
Не затонул.
Разве только нахлебался.
Но остался… Жить остался.
Самолет летел — разбился.
Я же в нем не оказался!
Раз в больнице очутился.
Выписался. Стал здоров.
Словно бык для тех коров.
Ах, не сыпьте соль на раны.
Трех детей от разных жен
Я рожал, вооружен
Мирным средством без охраны,
И с желанием одним:
«Ты любима — я любим».
А когда не мог любить —
Надо же такому быть! —
Я дурел.
Себя жалел.
Снова пил.
И снова пел.
Снова чуть не околел.
Врал.
Шутил.
Пилил.
Колол.
Оказался бос и гол.
Но опять чуток поднялся.
Испугался.
И опять Пал.
Пропал.
Пытался встать.
Сбился.
Сдулся.
Заблуждался.
Заблудился.
В зеркало любил смотреть
В первую от жизни треть.
Дальше — хуже: этот лик
В фильмах ужасов возник.
Не курю. Не тру косметик.
Все пороки, кроме этих.
Не храплю. Но это вот
Скоро и ко мне придет.
Я могуч. Могу расти
Вплоть до самой старости.
В молодости был ограблен.
Кто ограбил, тот на грабли
Эти сам же наступил.
Я стерпел. Но я не мстил.
Сказано: накажет Бог.
Он и сделал.
Как он мог.
Я же песенку пою
День за днем…
И лишь свою!
В хоре я не пел ни разу.
И перстней не выношу.
Не кидал окурков в вазу.
И грибов я не сушу.
Да, всегда я что-то делал.
Может, честно.
Может, смело.
Но заметьте, господа.
Я нигде и никогда
С подлецами не братался.
С суками не целовался.
Не лизал.
Не гладил их.
Получал за то в поддых.
Я мало верил коммунизму.
И швец, и на дуде игрец.
Свою ему я ставил клизму.
Чтоб он обделался вконец.
Я их парткомы ненавидел,
Я их ЦК не уважал.
Однажды я их так обидел,
Что целый год потом дрожал.
Но я не предал.
Не продал.
Я душу рвал. Я раздавал.
Я бился в стену головой.
Чтобы пробить ценой любой.
И что же? Голова цела.
Ну а стена…
Какой была.
Уже не будет.
Во дела!
Ах, жизнь!.. Зачем ты
