Леонид Богданов - Без социалистического реализма (рассказы)
Запальский смилостивился и говорит:
— Хорошо, так и быть, сыграю Ленина!
Но тут выступил актер Мамалыгов, всегда игравший самые положительные роли, а поэтому оскорбленный, нелюбимый публикой, и говорит таким утробно-медовым голосом:
— Товарищи, это политическая ошибка! Как можно Сергею Сергеевичу Запальскому, исполнителю отрицательных персонажей, давать роль самого товарища Ленина?.. А не истолкуют ли это, как…
И пошло, пошло!.. Мамалыгов договорился до такой диалектики, что художественного руководителя Ник. Помпеева, в свое время реабилитированного, начали прошибать озноб и икота.
Но Запальский не растерялся, не впал в малодушие и панику, и когда Мамалыгов окончил, он встал и заговорил:
— Товарищи, дорогой мой друг Мамалыгов высказал много здравых и разумных мыслей, а вот слона-то и не приметил. Роль Отелло, например, можно играть и толстому и тонкому, и высокому, и низкому. Если у автора рожа на боку, если у него флюс и раздуло щеку, все это терпимо. Мавр Отелло может иметь какую угодно физию, потому что он жил в эпоху феодализма. Кому намажут морду сажей, тот и может быть Отелло. А вот Ленин — это другое дело. В этом случае сажей дела не исправишь, а только напортишь. Надо иметь фактуру…
И тут все вдруг заметили, что Запальский маленького роста, невзрачный, плюгавенький, что у него природная лысина, а по бокам рыжие волосы, и что он говорит нарочито картавя и держит голову этак криво, словно ему по шее съездили. А когда гример прикинул Запальскому усы и бороду, Ник. Помпеев заключил Запальского в объятия, чмокнул в щеку и не мог нарадоваться:
— Сереженька, сукин сын ты милый! — говорил Ник. Помпеев. — И до чего, подлец, на Ленина похож! Убить тебя мало, до чего натуральный Ленин! Просто хоть на стенку вешай!..
В общем, закрепили за Запальским роль Ленина, хотя и не обошлось без натурального в таких случаях подсиживания и хамства. Мамалыгов, поняв, что ему не светит сыграть роль вождя мирового пролетариата, долго и невразумительно что-то мычал о школе Станиславского, а потом ввернул, что Запальскому следовало бы заняться изучением трудов Ленина для того, чтобы войти как следует в роль. Когда Мамалыгов говорил, по лицу его блуждала ехидная улыбочка, словно ему удалось подсыпать в борщ ближнего какой-то нечисти.
Запальский удар этот принял, устоял и даже не пошатнулся. Он и сам решил именно с изучения творений Владимира Ильича постигнуть его гениальную душу и тем самым создать образ потрясающей правдивости и силы.
С этого-то все происшествие и началось.
Поначалу Запальский мучился, как грешник в аду. Возьмет том Ленина и еще не начнет читать, а на него уже зевота нападает, все у него чешется, животом даже хворал, какие-то нервные тики у него появились, головные боли. Потом ничего, привык. Человек такая скотина, что ко всему привыкнуть может. Йоги, говорят, на гвоздях привыкают спать. Спят, и когда им приснится мягкая перина, просыпаются в холодном поту, как от кошмара, как обыкновенные люди, которым вдруг приснится, что они спят на гвоздях.
В общем, Запальский постепенно втянулся. Мог, ни разу не зевнув, страниц пятьдесят за один присест из Ленина прочитать. Начал кое-что запоминать, пересказывать. Дальше — больше. Запальский отпустил себе усы и бородку и уж не только внешне, но и внутренне стал походить на великого Ильича. День и ночь читает, из Маркса выписки делает, целые трактаты с цифрами и диаграммами стал, бродяга, писать. Да все так серьезно, с такими безапелляционными по-ленински утверждениями, что парторг театра Кобылякин, как-то просмотрев труды Запальского, заскучал, впал в уныние и подал заявление о предоставлении ему возможности поехать на целину, притом как можно скорее и как можно дальше.
Политически чуткий товарищ Кобылякин укатил на целину, а на следующий день, в день премьеры, и произошло это дикое и странное происшествие.
Надо сказать, что все время репетиций и политического совершенствования Запальский, вычитав где-то, что Ленин не пил, не курил, имел только одну жену и только одну любовницу, с большим трудом заставил себя подражать такому спартанскому образу жизни. Но в день премьеры Запальский не выдержал. Может быть он сильно волновался, может быть традиции взяли верх, кто там сейчас разберет, почему, однако по пути в театр Запальский во всем своем ленинском виде зашел в пивную.
Насосник, тот, который качает пиво, долго смотрел, разинув рот, на Запальского, потом от растерянности высморкался в фартук и говорит:
— Гражданин, у вас такой недозволенный вид, что пива вам не могу отпустить!
— То есть, почему это недозволенный?! — законно возмутился Запальский. — Ваше дело накачивать прибавочную стоимость на пене и не рассуждать о видах.
— Вы, гражданин, — повысил голос насосник, — мне тут политграмоту не читайте, я сам партийный и завсегда честно борюсь за перевыполнение плана по пиву и вобле. Вы лучше смывайтесь, пока я вас в шею не вытолкал!
В общем, между ними завелась словесная перебранка. Народ, конечно, стал на шумок подходить. Одни вступаются за Запальского, мол, ничего в этом преступного нет, если человек похож на Ленина, и не убивать же за такое сходство человека еще в младенчестве. Другие говорят обратное, что, мол, никому не дано право выглядеть, как Ленин, и что это сущее хулиганство так выглядеть. Нашлись и такие, которые проявили нездоровое любопытство: дергали Запальского за бороду — не приклеена ли? А один сильно ослабевший гражданин уцепился Запальскому в петельки и спросил:
— Ты что, ангел, пива хочешь, а в мамзолей не хочешь?..
Тут из задней комнаты появился милиционер, на ходу что-то дожевывая. Увидел он Запальского и сразу за свисток. Свиснул и говорит:
— Граждане, давайте не будем!.. Пойдемте у раион! Подчинись, говорю!
Не успел Запальский какую-то цитату в свое оправдание промычать, как милиционер ему руку скрутил, поддал для резвости коленком и поволок. На улице, конечно, народ не знал о пивном первоисточнике скандала. Видят — тащит представитель закона знакомое безжизненное тело. Начали делать разные догадки, мол, ага! и до него очередь дошла! Ну и в районном отделении милиции дежурный старший лейтенант первым долгом подергал Запальского за бороду, а потом изрек: дело это, мол, можно отнести к разряду политических и поэтому Запальскому следовало бы набить шею и отправить в комитет госбезопасности для дальнейшей обработки.
В этот момент в милицию ввалился сам товарищ Архимайский, первый секретарь горкома партии. Откуда успел пронюхать — уму не постижимо!
— Ага, — говорит товарищ Архимайский, — узнаю вас, вы недавно спекулянта Ночкина играли. Вполне талантливо изобразили. Однако, на этот раз вам грозят большие неприятности.
— Помилуйте! — взмолился Запальский. — Ну что я такого преступного сделал? Что же в том ужасного, что я похож на Ленина?
— Удивляюсь вам, как это вы не понимаете, — пожал плечами Архимайский. — Может у вас хватит наглости не только мордой копировать великого Ленина? Если вам сегодня безнаказанно разрешить выглядеть, как Ленин, то завтра вы может попробуете писать, как Ленин?
— Зачем завтра, когда я уже давно пишу, как Ленин? — похвастался Запальский.
Товарищ Архимайский от удивления хрюкнул, а потом проговорил:
— Как можно даже думать об этом?! Ведь это хуже семи смертных грехов!
— Ошибаетесь. Никакого греха я в этом не вижу, а, наоборот, — невозмутимо так говорит Запальский. — Почему Ленин мог переделывать Маркса и это не было грехом? И почему Запальскому нельзя переделывать Ленина?
— Да, но то был Ленин!
— А это я, Запальский. Или может быть вы считаете, что после Ленина не может родиться на свет второй классик марксизма? Почему никому не запрещено поднять больше тяжести, чем поднял самый классический рекордсмен? Почему можно сделать улучшения в любой машине самого гениального конструктора? И почему никому нельзя переплюнуть или исправить Ленина?
От таких слов товарищу Архимайскому сделалось совсем не по себе.
— Берите его! — воскликнул он. — Тащите его прямиком в сумасшедший дом, потому что он говорит совершенно здравые вещи! Нам таких мазуриков не надо!
И потащили Запальского.
А на премьере Ленина играл Мамалыгов. И так как роли он не знал, ни разу не репетировал, то может быть он даже не из Ленина говорил, а повторял что-нибудь из заблуждений Троцкого. Может быть он так и цитировал ошибки Маха, хлестал из речей ренегата Каутского. Но поскольку Мамалыгов изображал Ленина, то все считали, что все политически верно и что он говорит гениальные вещи. Товарищ Архимайский, сидевший в первом ряду, говорят, даже отбил себе ладони, аплодируя всей этой чуши и дичи.
Запальский же сидит в сумасшедшем доме поныне. Хорошо, хоть в сумасшедшем, могло быть и хуже.
