Сергей Юрский - Выборы со старухой

Зинаида приоткрыла дверь, заглянула и снова закрыла. Я перелистывал свои паспорта и только ахал — там же все, ну, все про человека рассказано. Только видеть надо.

«Какая у вас Елена Герасимовна наблюдательная».

«О-о! Конечно, — сказала Зинаида. — Елена Герасимовна уникум. Колоссальный опыт. — И добавила, помолчав: — Она здесь еще при Гробовщикове работала».

«Понятно», — сказал я и опять на себя обозлился. Что ты все подлаживаешься, подлизываешься, говорил я сам себе внутри себя, ну что тебе «понятно», к чему ты это сказал? Веди себя независимее, развязнее… Как я мог эту Герасимовну с женой пьяницы-художника спутать? Ну, ничего же общего! Ничего! Эта красится, а та совсем седая, и лицо у той в два раза шире, и зовут ту, теперь вспомнил, кажется, Нина с чем-то. Это ж надо, какая рассеянность, невнимательность, когда рядом есть люди, которые прямо рраз — и вся твоя жизнь отпечаталась.

Зинаида приоткрыла дверь: «Ну, что, Вера Тимофеевна, заканчиваем?».

За дверью что-то проскрипели.

«Ну, ладно, — сказала Зинаида и посмотрела на меня. — Что ж вам так стоять… входите, присаживайтесь, я схожу за вашими реквизитами».

В 201-й стояли три стола и по стулу возле каждого. За правым столом сидела старуха в сером потертом пальто и зеленоватых резиновых ботах. Голову покрывал сильно свалявшийся оренбургский платок. Перед старухой лежали листы. В руке она держала шариковую ручку, и держала каким-то особым манером… как художник, наверное, держит кисть, примеряясь, куда бы посадить пятно.

Я сел за левый стол. А третий стол был пуст. На нем только стояли графин и цветок в горшке. Я было спохватился, что теряю время, а мне завтра уезжать, но почувствовал вдруг, что устал ходить и стоять и что посидеть на стуле очень даже приятно.

«Чеботарев?..» — вопросительно произнесла старуха.

«Что?»

«Конечно… сей месяц… и прошлый… пенсию носят. Но май… и август… и задержки, и грубости такие…»

«Не вмешивайся! — сказал я сам себе внутри себя. — Не твое дело». А старуха и не со мной вовсе говорила, а с бумагами или, может, с этим Чеботаревым, над фамилией которого она сейчас трясла шариковой ручкой. Но знака так и не поставила.

«Если мэр и вице-мэр… что ж они, как склеенные?.. А если вице-мэра от другого?.. Пол прогнил совсем… в прихожей возле двери прямо дыра, и там пробегает кто-то… может, мышь или крыса… а может, еще кто хуже…Даже писали вице-мэру… на РЭУ-5 для передачи… ну, и где пиломатериалы?.. Жжем… второй год… все жжем… А нонешний мэр от какой партии?» — подняла она на меня круглые неглупые глаза.

«У него своя партия, он ее и возглавляет. Если смотреть объективно, то наш мэр…»

«Этого нельзя! Пожалуйста, никакой агитации в кабине. Молча, молча! Вера Тимофеевна сама должна… без давления… — это показалась в дверях Зинаида. Я уже заказала, сейчас принесут ваши реквизиты, буквально через две минуты… Я пока покурю на лестнице. Только, пожалуйста, вы без разговоров».

Я стал листать свои паспорта. Да-а… Мексика… Как еще будет в Мексике-то? Там сейчас жарко, наверное… в Мексике. Но вообще-то, это ж надо додуматься — купили в Мексике какую-то машину… шлифовальную, что ли… В Мексике!!! Это наш главный только спьяну мог, его там, наверное, поили неделю на переговорах, вот он и… Или взятку дали… Мексиканская шлифовальная машина… в шести ящиках. Она не то что ни одного дня, она ни одной минуты у нас не работала. Она даже не завелась. Может, там напряжение другое… И вот теперь оттуда вызывать наладчика дорого — долларов нет. А по перечислению доллары есть. Значит, везем машину обратно… уже в восьми ящиках… она в свои шесть почему-то ни за что не влезла… Ремонт четыре недели… И опять едет главный… и я, значит, приставлен, чтоб он там совсем с рельсов не сошел… Месяц в Мексике… Может, и повезло… а может, и нет… тут дел много… выборы вот пропускаем…

«Зубов, написано, от партии «Яблоко»… — произнесла старуха, — с 60-го года рождения… в Сокольниках живет… это ж далеко, если что… телевизор вдруг… и звук хриплый, и рябит… на всех каналах кроме Канал Культура… Тоже плохо видно, но не рябит… и всегда бывает под выходные… звоним, звоним… говорят, в понедельник мастер придет, заменит что-то, вставит… украли важную деталь на цветные металлы… А еще суббота — воскресенье… все жжем, жжем… а как ждать без телевизора, сериал прерывается…..Если деталь, то почему тогда Канал Культура не рябит? А тут… Сокольники! Это сколько ехать! Не знаю… что они там думают… в партии «Яблоко»?..»

«Ну, вот, — вошла Зинаида и выложила передо мной обширные листы хорошей качественной бумаги. — Вот это за мэра, вице-мэра, а это за советников. Тут надо одну галочку, а здесь четыре. Разберетесь?.. — повернулась к правому столу: — Ну что, Вера Тимофеевна, будем заканчивать или как?»

«Назамсон Ефим Борисович, — прочла старуха, — это как?»

«Давайте, давайте за Назамсона. Решайтесь. Я не агитирую, но если вы выбрали, то ставьте крестик или галочку».

«За Назамсона?»

«Нет, вы меня не спрашивайте, вы сами. Я только создаю вам условия для свободного волеизъявления».

«Сказали, как выборы пройдут, поднимут опять за электричество… и за телефон… в полтора раза поднимут».

«Кто сказал?»

«В угловом магазине… А вообще-то нонешний мэр неплохой… неплохой… представительный…»

«Ну и давайте за него», — сказала Зинаида.

«Но он же вместе с вице-мэром… прямо не знаю. Вице-мэра я, считай, ни разу не видела… не показывали… или телевизор плохой… по Канал Культура симфония все время…»

«Я закончил», — сказал я.

«Вот и чудесно. Сложите листы вдвое. Я не смотрю. А теперь этот в этот конверт, а этот в этот».

«Шикарная бумага. И конверты какие… большие, белые, с самоклеем».

«Ой, не говорите, — вздохнула Зинаида. — Я ведь тут совмещаю, а так я в мединституте работаю. У нас же совсем бумаги нет, карту больному на обрывках школьных тетрадок пишем. А тут… смотреть больно».

«Сколько ж надо таких листов, таких конвертов?»

«Да миллионы! Миллионы, поверьте!.. Так, подождите. Теперь я заклеиваю… и вы распишитесь… прямо на сгибе… а здесь я распишусь… Сейчас… Теперь на подписях две печати… И… то же самое со вторым конвертом… это, значит, за советников…»

«У ней шумят в неположенное время, — сказала старуха. — И гости, и магнитофон… выпивка, конечно, хохот. Я писала на нее и ей говорила — уймись…Смеется, водку предлагает. Я, говорит, скоро магнитофон продам, а куплю СИ-ДИ, звук будет чище и мягче… Чего СИ-ДИ? Как понять — СИ-ДИ?.. А если за Чеботарева… он вообще влияние имеет?»

Мне показалось, что время умерло и стало неподвижным. Я подумал: ну, ладно, я в Мексику уезжаю… по важному делу… а старуха-то эта в зеленых резиновых ботах и сплющенном платке оренбургском, она почему раньше времени голосует? Она-то куда уезжает? Она ж тут вросла. Никуда она не может уезжать! Значит, это какое-то незаконное предварительное голосование. Хотел у Зинаиды спросить, но опыт подсказал: не вмешивайся! Не вмешивайся, Игорь, не в свои дела! И людям не поможешь, и сам запутаешься… Уже четвертый час. Надо на участок бежать — там открыто уже. Не решена же ни одна проблема — опять и открепляться надо, и подкрепляться. В животе бурчит.

Я распрощался с обеими женщинами. Зинаиде даже ручку поцеловал. Поклонился Вере Тимофеевне, но она нависла над бюллетенями, трясла шариковой ручкой и поклона моего не заметила.

На улице уже темнело. Некоторые машины зажгли фары. Куда денешься декабрь! Стою. Передо мной магистраль. За спиной фасад дворца князей Гагариных-Запесоцких. Я вдохнул сырого прохладного воздуха. И вдруг отчасти даже как-то радостно удивился: смотри-ка, все-таки еще что-то движется. Троллейбус поехал. Машины в очередь на поворот стали. Девка в расстегнутой дубленке яблоками из ведра торгует. И кто-то покупает. Человек с бородой цветы понес быстрым шагом. Дети безобразничают около тумбы. Даже аккордеон слышится — это, наверное, нищий около метро. Я вот в Мексику еду. Жизнь.

Я вспомнил, как быстро провел я свое голосование. И правильно — чего тянуть! А с другой стороны… я ведь галочек понаставил, потому что мне уже все равно. Я завтра в Мексике. А старуха… старуха еще надеется, что кто-то что-то переменить может.

Теперь уже все машины шли с зажженными огнями. И люди побежали быстрее. Торопятся люди. Дорогу друг другу перебегают.

Куда бегут? Непонятно.