Лана Туулли - Любовь зла
Сделка состоялась; через полгода Павел Петрович благополучно перекупил у Филимонова четверть акций в одном многообещающем проекте, а Чаплина — Сигизмунда стала белым мальтийским ангелом семьи и бизнеса Столяровых.
Теперь уже другие, менее удачливые, молодые и амбициозные дельцы добивались расположения Павла Петровича и делали многозначительные заходы в адрес Чаплины. Да, можно подождать, пока у Столяровых родится дочь, и действовать наверняка; но и через болонку породнится бизнесом, оказывается, тоже бывает неплохо.
Стоит признать, что первое время красавица Камилла нервно косилась на пушистую соперницу, даже, признаться, иногда жалела, что муж тратит на ее ошейники едва ли не больше, чем на колье для любимой жены. Потом привыкла, особенно когда поняла, что хрупкая маленькая болонка выгодно подчеркивает ее собственную, Камиллы, женственность и изящество, а украшения и наряды можно подбирать в комплекте.
Чаплина жила, как в раю. В особняке Столяровых у нее была отдельная комната, отделанная в серебристых и розовых тонах. У нее была персональная корзинка со сменными перинками всех цветов радуги и восемнадцать ошейников для прогулок, плюс четыре колье для особо важных случаев. Ее одежки занимали полтора шкафа. Трижды в неделю Чаплина посещала косметический салон, на ее питание Шура тратила в три раза больше усилий, чем на прокорм господ Столяровых вкупе с тещей; милая мальтийская болоночка не просто жила, как сыр в масле каталась — это был сыр рокфор, а маслице получено от золотого тельца. В смысле, коровы…
Когда Чаплина пришла в расцвет юности, Павел Петрович и Камилла провели немало приятных часов, строя планы относительно будущей жизни своей чудо–доченьки. Выставки, медали, дипломы, пройтись стройными лапками по хвостам конкуренток, выщипать им шерсть на ушах — само собой. Главное, — ворковал Павел Петрович на ушко Камилле, — для женщины главное — замужество. Пусть наша девочка будет счастлива, — продолжал Павел Петрович, не зная, что почти дословно повторяет слова Натальи Андреевны, — а щенков мы пристроим. Я уже знаю, кому…
Чаплина выбирала женихов с мудростью, прозорливостью и капризами настоящей принцессы. И вот, наконец, Он — сияющий золотой медалью чемпион породы по версиям ближайшей заграницы, — был выбран. Камилла, плача от сдерживаемых чувств, посадила Чаплину в замшевую, с золотым тиснением, сумку и отвезла с гостиницу «Корона», где для молодоженов был заказан номер люкс. Павел Петрович был рад сам сопроводить свою девочку на торжественную, так сказать, церемонию, — увы, вмешался алчный златой телец. Бизнес, что б его…
На несколько недель в семействе Столяровых поселился доктор Миллер, самый известный в городе ветеринар. Это было гораздо проще, чем вызывать его каждые пятнадцать минут, потому, что Чаплина–де отказывается кушать паштет из гусиной печенки, воротит нос от котлет де–воляй, и погрызла соболиный полушубок Натальи Андреевны.
Миллер принял собачьи роды; прежде, чем допустить хозяев проведать счастливую мать, получил чек за свои услуги и быстро смотался прочь.
Вот так и получилось, что все свои вопросы Павел Петрович задавал жене и теще, а никак не специалисту.
— Я такого позора прощать не собираюсь, — решительно и грозно сообщил Павел Петрович и в подтверждение своих слов жестоко расправился с омлетом. — У Чаплины должны были родиться красивые, породистые дети! А родилось… фи, какая гадость! даже вспоминать противно!..
Павел Петрович резко отбросил в сторону столовый прибор. Шура услужливо убрала тарелку и поставила хозяину чашечку кофе.
— Они еще узнают, кто таков Павел Столяров! — погрозился Павел Петрович, обжигаясь напитком. — Они еще узнают…
— Как скажешь, дорогой, — дипломатично согласилась Камилла.
Павел Петрович подхватил портфель, наскоро поцеловал жену и отправился на выход.
Пока он поправлял перед зеркалом галстук и остатки прически, в прихожую, звеня коготками, прибежала Чапа. Отчаянно махая хвостиком, всем своим видом показывая восторг и радость, она положила на ботинки хозяина своего щенка — того самого, голенького и розового.
— Какая гадость! Шура, Шура! — запричитал бизнесмен. — Убери эту гадость от меня подальше! А ты, гулёна, ты…
По хорошему, гулящую дочь следовало отчитать. Даже больше — наказать и лишить удовольствий. Увы, Чаплина — Сигизмунда были слишком красива — это признавали не только госпожа Филимонова и ее мальтийские боло… в смысле, члены клуба; это признавали все — плюс характер у нее был действительно ангельский, и сердце обиженного мужчины тут же растаяло.
Павел Петрович наклонился и поднял любимицу:
— Где ж ты, Сигизмунда этакая, потомство свое нагуляла? Эх, пороть бы тебя…Ну хорошая, хорошая; — Чапа покусала хозяина за пальцы, лизнула в щеку и еще сильнее завиляла хвостиком. — Хорошая девочка, — еще раз повторил Павел Петрович, поцеловал Чаплину и ушел на работу.
Чаплина тут же бросилась к детям.
***Прошло четыре месяца.
За это время в семье Столяровых и вокруг нее произошло множество событий, и хороших, и всяких. Например, Павел Петрович утаил налогов на два миллиона евро, после чего, на радостях, купил для Камиллы изумрудное колье. Колье чудно сочеталось с внешностью мадам Столяровой: подчеркивало блеск зеленых глаз, царственность осанки и идеально подходило к новому зеленому «Ягуару», тоже подаренному жене на день рождения.
Потом «Ягуар» угнали, и Павел Петрович рвал и метал, орал на жену, на тещу, топал ногами и давал взятки милиции. Потом Наталье Андреевне потребовалось спешно вставить зуб — зять–лицемер тут же сказал, что не планировал тратиться на стоматолога в ближайшем квартале, и вообще — финансовый кризис подобрался вплотную к его кошельку и уже пощелкивает за спиной голодными акульими челюстями. Чтоб теща поверила, Павел Петрович не только не стал покупать жене новую машину, он и свою продал, и даже две недели ездил на работу в общественном транспорте.
Последнее, кстати, имело неожиданный эффект: увидев Столярова, притиснутого к окну переполненного автобуса, его конкуренты заподозрили, что дела на фирме Павла Петровича идут хуже некуда, передумали нанимать для него киллера и даже преждевременно списали его со счетов. В результате Павел Петрович провернул сделку еще на полтора миллиона, подарил Шуре переносной телевизор, чтоб не отвлекалась от сериалов, велел не выдавать его теще и чувствовал себя прекрасно. Со стороны вообще казалось, что Павел Петрович — счастливейший из смертных, и горизонт его жизни лишен черных пятен.
Впрочем, не такой человек был Павел Петрович, чтоб забывать о незаконченных делах и останавливаться на достигнутом. Нет–нет да и проскальзывали в вечерних разговорах угрозы, которые господин Столяров озвучивал в адрес тех негодяев, которые посмели лишить чудо-Чаплину радости воспитывать красивых и породистых детей.
Сама Чаплина на детей не жаловалась. Она энергично вылизывала трех сыновей и двух дочек, перетаскивала их с места на место, приносила тапочки Натальи Андреевны и учила детей точить зубы не обо что–нибудь, а исключительно о кожу сетчатого питона. Наталья Андреевна иногда ворчала, что зря этих уродцев не утопили, на что Камилла всегда возражала и цитировала отрывки из гламурных журналов — об инстинктах вообще и о инстинктах мальтийских болонок в частности. Если честно, поведение госпожи Столяровой очень напоминало поведение африканских страусов, твердо убежденных в том, что, если они не видят опасностей, то и опасность не видит их. Матери Камилла возражала по привычке, а сама считала произошедшее с Чаплиной — Сигизмундой исключительно житейским делом, искренне не понимала, из–за чего муж не может спокойно спать, и выбросила историю с рождением щенков–монстров из головы, как только Чаплина заняла свое законное место в замшевой, с золотым тиснением сумочке и отправилась вместе с хозяйкой за покупками.
Шура добросовестно кормила подрастающее хвостатое поколение и воспитывала шустриков свернутой газетой. Теперь она могла выводить Чаплину и ее семейство на прогулку, при этом не отвлекаясь от страданий Луиса — Рохелио и донны Кумпарситы, считала себя счастливым человеком, а хозяина, который до сих пор жаждал поквитаться с кобелем, наградившим прелестную блондинку (не путать Чаплину с Камиллой) пятикратным нервным стрессом, — тихопомешанным.
Так, за делами и хлопотами, четыре месяца пролетели, как один день.
***И вот однажды в фойе гостиницы «Корона» ворвалась прелестная молодая дама. Она была поистине хороша — высока, стройна, белокурые волосы уложены в замысловатую прическу, в изящных ушках сверкают изумрудные серьги, — а вдобавок дама была разгневана. Длинная, до пят, норковая шубка цвета топленого молока просто не успевала лететь вслед за своей хозяйкой — вот как быстро дама подскочила к гостиничной стойке и напустилась на портье.
