Джером Джером - Трое на прогулке
«Для любителей парусного спорта. Уникальная возможность. „Гончая“, 28-тонный ял. В связи со срочным отъездом сдается на любой срок быстроходная яхта с великолепной оснасткой. Две каюты и салон; пианино фирмы „Воффенкопф“; новое прачечное оборудование. Условия: десять гиней в неделю. Обращаться по адресу: Пертви и К°, д. 3а, Баклсбери».
Все складывалось как нельзя лучше. «Новое прачечное оборудование» меня мало волновало, со стиркой можно подождать. Но «пианино фирмы Воффенкопф» звучало заманчиво. Я представил себе летний вечер, уютный салон, Этельберту, сидящую за инструментом; вот она берет первые аккорды — и тут вступает хор матросов (предварительно порепетировав); а наша яхта мчится на всех парусах в родной порт.
Я сел в кеб и поехал прямо в Баклсбери, д. 3а. В мистере Пертви не было ничего примечательного; скромная контора помешалась на четвертом этаже. Мистер Пертви показал мне цветную акварель, на которой была изображена «Гончая», обгоняющая ветер. Палуба вздымалась под углом девяносто пять градусов. Людей на палубе не было, они, должно быть, попадали за борт. И действительно, трудно было понять, как матросы могли держаться на ногах, не приколотив себя к палубе.
Я поделился своими соображениями на этот счет с хозяином, но он мне объяснил, что на картине изображено, как «Гончая» обходит кого-то там на повороте — факт, как известно, имевший место на гонках в Медуэйе. Мистер Пертви был настолько уверен в том, что все подробности той регаты мне досконально известны, что я постеснялся задавать вопросы. Два цветных пятнышка у рамки, которые я по наивности принял за бабочек, оказались, как выяснилось, вторым и третьим призерами престижных гонок. Фотография яхты, стоящей на якоре близ Грейвсэнда, производила меньшее впечатление, зато яхта на ней казалась более устойчивой. Удовлетворившись ответами на все мои вопросы, я нанял яхту на две недели. Оказалось, мне крайне повезло, что яхта требуется только на две недели (позднее я понял, что это действительно так): эти сроки устраивали другого нанимателя. Потребуйся яхта мне на три недели, мистеру Пертви пришлось бы отказать.
Когда мы договорились об условиях найма, мистер Пертви поинтересовался, нет ли у меня на примете шкипера. Я сказал, что нет, и оказалось, что мне опять страшно повезло (похоже, счастье само шло мне в руки в тот день): мистер Пертви был уверен, что вряд ли мне удастся найти шкипера лучшего, чем м-р Гойлиз, на чье попечение оставлена яхта. Это отличный моряк, — заверил меня мистер Пертви, — море он знает как свои пять пальцев и никогда понапрасну не рискует.
Времени было еще немного, а яхта стояла в Харвидже. Я сел на поезд в десять сорок пять и примерно в час стоял уже на борту яхты и беседовал с м-ром Гойлизом. Во всех чертах этого толстяка сквозила какая-то отеческая заботливость. Я рассказал ему о своих планах: мы проходим Голландские острова и идем на Норвегию. Он ответил: «Есть, сэр!» — и, как мне показалось, с энтузиазмом воспринял это предложение; он сказал, что такое плавание придется ему по душе. Стали решать продовольственную проблему, и энтузиазм его вспыхнул с новой силой. Однако раскладка, предложенная м-ром Гойлизом, меня, признаться, несколько смутила. Живи мы во времена Дрейка и Испанских морей, я бы заподозрил, что затевается бунт и захват корабля. Но его добродушный смех рассеял мои опасения. Лишку, заверил он меня, не будет; если что и останется, то парни поделят между собой и возьмут домой — есть, кажется, такой морской закон. Мне показалось, что «лишку» хватит команде на зиму, но, не желая показаться скаредным, я промолчал. Количество спиртного потрясло меня в не меньшей степени. Я прикинул, сколько нам потребуется самим, и назвал цифру; затем м-р Гойлиз выступил от имени команды. К чести его замечу, что о своих людях он заботился.
— Пьянства, мистер Гойлиз, я не допущу, — сказал я.
— Пьянства? — удивился м-р Гойлиз. — Да какое это пьянство, если моряк плеснет себе в чай малость рому?
Он объяснил, что его девиз — «Набери хорошую команду и обращайся с людьми по-человечески».
— Они будут лучше работать, — сказал м-р Гойлиз, — и они к вам вернутся.
Мне не хотелось, чтобы они возвращались. Еще не видя, я возненавидел их: они рисовались мне обжорами и пьяницами. Но м-р Гойлиз говорил так убедительно, а я был так неопытен, что и тут я пошел у него на поводу. Он заверил меня, что лично проследит, чтобы по этой статье остатков не оказалось.
Набором команды м-р Гойлиз решил заняться самолично. Пара матросов и юнга — больше нам не потребуйся. Команда с делом управится. Если речь шла об уничтожении запасов еды и спиртного, то, по-моему, он несколько преувеличивал возможности человека, но, кто знает, может, имелось в виду управление яхтой.
По пути домой я заскочил к портному и заказал спортивный костюм, который мне пообещали сшить срочно, а затем поехал к Этельберте и поведал обо всем, что успел натворить. Восторг ее был беспределен, и беспокоило лишь одно: успеет ли портниха сшить ей новое платье. Ох уж эти женщины!
Мы недавно вернулись из свадебного путешествия, но оно было непродолжительным, и мы решили никого не приглашать, а провести время на яхте вдвоем. И слава Богу, что так решили.
В понедельник мы выехали. Костюмы были готовы в срок. Не помню, в чем была Этельберта, но выглядела она очаровательно. На мне был темно-синий костюм, отороченный белой тесьмой, что, как мне кажется, весьма эффектно.
М-р Гойлиз встретил нас на палубе и отрапортовал, что обед готов. Должен заметить, что с обязанностями кока он справлялся великолепно. Оценить по достоинству сноровку других членов команды мне так и не удалось — в деле я их не видел, — но, когда у меня хорошее настроение, я уклончиво говорю, что это были славные ребята.
День я планировал так: как только команда отобедает, мы поднимаем якорь; я закуриваю сигару, мы с Этельбертой облокачиваемся о фальшборт и смотрим, как белые скалы отчизны милой медленно исчезают за горизонтом. Свою часть программы мы с Этельбертой выполнили и стали ждать. Поднять якорь никто не спешил.
— Что-то они долго копаются, — заметила Этельберта.
— За четырнадцать дней, — сказал я, — им необходимо прикончить хотя бы половину всех припасов. Естественно, обед у них затянулся. Но лучше их не торопить, а то они не осилят и четверти.
— Скорее всего, они пошли спать, — сказала Этельберта немного погодя. — Уже пора пить чай.
Они определенно не спешили. Я прошел на ют и позвал м-ра Гойлиза. Кричать пришлось трижды, и лишь после этого он чинно поднялся на палубу. За то время, как мы не виделись, он как-то погрузнел и обрюзг. В зубах он сжимал окурок сигары.
— Доложите, когда вы будете готовы, капитан Гойлиз, — сказал я. — Мы выходим в море.
Капитан Гойлиз вынул изо рта окурок.
— С вашего позволения, сэр, — ответил он, — сегодня ничего не выйдет.
— Почему? Чем вам не нравится сегодняшний день? — удивился я.
Как известно, моряки — народ суеверный, а понедельник — день тяжелый.
— День как день, сэр, — ответил капитан Гойлиз. — Да вот ветер мне не нравится. Не похоже, что он переменится.
— Как? — удивился я. — Разве нам нужен другой ветер? По-моему, он дует как раз туда, куда нам надо.
— Вот-вот, — сказал капитан Гойлиз. — Это вы правильно выразились: «куда нам надо». Все мы там будем, но спешить не надо. А если мы выйдем в море при таком ветре, то там и будем. Понимаете, сэр, — объяснил он, заметив мое недоумение, — это, по-нашему, «береговой ветер», то есть дует он вроде как бы с берега.
Поразмыслив, я пришел к выводу, что он прав: ветер и в самом деле дул с берега.
— Может, к утру он и переменится, — утешил меня капитан Гойлиз. — В любом случае ветер не сильный, а якорь у нас крепкий.
Капитан водрузил окурок на прежнее место, а я пошел к Этельберте и объяснил ей, почему мы стоим. Восторг Этельберты за то время, что мы пробыли на борту яла, слегка поостыл, и она захотела узнать, что мешает нам выйти в море при ветре с берега.
— Если ветер дует с берега, то он будет гнать яхту в море, — сказала Этельберта. — Если же ветер будет дуть с моря, он отгонит нас к берегу. По-моему, дует как раз тот ветер, который нам нужен.
Я стал объяснять:
— Ты ничего не понимаешь, дорогая моя. На первый взгляд, это тот ветер, а на самом деле — не тот. Это, по-нашему, по-морскому, — береговой ветер, а нет ничего опаснее берегового ветра.
Этельберте захотелось узнать, чем опасен береговой ветер.
Ее занудство начинало раздражать, кажется, я даже повысил голос — однообразные покачивания яхты, стоящей на приколе, любого доведут до белого каления.
— Объяснять это слишком долго, — ответил я (мне и жизни бы не хватило — я и сам ничего не понимал), — но пускаться в плавание, когда дует такой ветер, — верх беспечности, а я слишком тебя люблю, дорогая, чтобы подвергать твою жизнь бессмысленному риску.
