Олег Дивов - Мы идём на Кюрасао
Волобуев спиной изобразил недоверие, но больше ничего не сказал.
Команда, против ожидания, не роптала. Экипаж воодушевила лёгкость победы, а редкая меткость канонира вселяла надежду на новые успехи. А хрен… Всё равно редьки не слаще. Да и награбленная мелочь была хоть мелочь, однако живые деньги.
На следующий день «Чайка» атаковала ещё баржу, которую тянули против ветра бечевой. Наученный горьким опытом, Пётр приказал открыть огонь загодя. Оглоедов виртуозно накрыл горохом бурлаков, затем влепил гвоздями по палубной надстройке — строго говоря, шалашу.
— Будешь у меня на фрегате главным канониром, — пообещал Пётр.
Команда баржи трусливо покинула судно и убежала по берегу, как метко заметил дед Шугай, очень далеко.
На барже оказались мало того, что всякая мануфактура и провиант, так ещё пара ружей с припасом и водки полведра.
Тизенгаузен закусил губу. Приз был что надо, но увести его за собой означало потерять скорость.
— Жалко, не фрегат у нас, — расстроился Оглоедов. — Сейчас бы всё забрали.
Стоявший рядом дед Шугай метко заметил, что фрегату в Волге-матушке было бы тесно.
— Петли амбарные за борт, — приказал Тизенгаузен. — Грузите ткань. Ох, сколько же её! Кто хочет, может намотать себе бархатные онучи. Хм… А не поставить ли нам алые паруса?
Дед Шугай метко заметил, что хотя тряпья красного полно, но команда устанет шить.
— Ты прав, мужественный старик! — согласился Тизенгаузен. — Что бы мы без тебя делали?
Дед Шугай объяснил, что.
*****Утром пиратская шняга подошла к убогому селению Малые Концы. Капитан послал Волобуева с людьми на разведку.
— Ну, ты расспроси там, — туманно объяснил он Волобуеву.
Люди ушли и пропали. Канонир Оглоедов скучал у пушчонки, дед Шугай травил морские байки, Тизенгаузен разглядывал берег в подзорную трубу.
— Сходите за ними кто-нибудь, — распорядился он.
И остатки команды затерялись среди покосившихся домишек.
Через некоторое время с берега донеслась унылая пиратская песня:
По-над Волгой, да над Волгой,Да над Волгой, Волгой ой!Раздаётся по-над ВолгойТо ли песня, то ли вой!
Этот вой зовётся песнейПо-над Волгой, Волгой ой,Потому что хоть ты тресни,А помру я молодой!
— Перепились, сволочи, — понял Тизенгаузен.
— А то из пушчонки жахнуть? — с надеждой спросил Оглоедов, сглатывая слюну. Глаза у него едва не слезились, вероятно, от сострадания к поющим. — Глядишь, прибегут. Или лучше прикажите, я за ними смотаюсь?
— Всем оставаться на борту! Стрелять не будем, припаса жалко. Подождём ещё.
Команда вернулась на борт только утром. Вид у пиратов был виноватый, дышали они в сторону.
Дед Шугай за неимением боцманской дудки обошёлся словами. Команда послушно изобразила подобие строя во фрунт. Канонир Оглоедов, справедливо полагая, что его это всё не касается, остался у пушчонки, недобро щуря левый глаз.
— Зачинщики — шаг вперёд! — приказал Тизенгаузен. — Перепорю негодяев!
Пираты дружно, как один, шагнули.
Капитан Тизенгаузен впервые в жизни опустился до непечатных выражений. Как после метко заметил дед Шугай, капитану ещё было, чему учиться, но для начала выступил он неплохо.
— …А тебя, паразита, — сказал в заключение капитан, тыча пальцем в грудь огромному рыжему Волобуеву, — я с этого дня назначаю старшим помощником!
— За что, барин?! — взмолился Волобуев.
— А вот будешь моей правой рукой. И за каждое прегрешение этих обормотов мохнорылых схлопочешь горячих!
— Может, не надо? — попросил Волобуев. — Вон же, боцман есть…
Тизенгаузен покосился на деда.
Дед Шугай сказал, что он уже стар для всего этого, а Волобуев в самый раз.
*****С новообретённым старпомом шняга понеслась выискивать добычу, как укушенная. Казалось, она летела быстрее ветра. Может, у Волобуева и не было таланта моряка, зато он умел убеждать.
— Что там было-то хоть, в деревне? — спросил Тизенгаузен у боцмана.
Из объяснения деда Шугая следовало, что в деревне нашлась бражка, и ничего больше интересного.
— И как пиратствовать с такой командой, а? — Пётр вздохнул.
Дед Шугай сказал, как.
Через пару часов впереди показалась такая же шняга, идущая галсами навстречу. Пётр схватил подзорную трубу. Команда приободрилась. Но Тизенгаузен увидел что-то такое, отчего сел под мачтой и загрустил.
— Отставить, — сказал он. — Разойдёмся.
Встречное судно приближалось. Вот уже стало видно, как над ним вьётся дымок самовара.
— Эй! — раздалось над Волгой-матушкой.
Тизенгаузен вобрал голову в плечи.
— Да это же Петя! Тизенгаузен! Петюнчик! Эй, на барже! Лом не проплывал?! Ха-ха-ха-ха-ха!!!
Пираты заскрипели зубами. Капитан молчал.
— Петюнчик! Ты ли это? Спускай паруса! Давай к нам чай пить! Ой, глядите! Да у него флаг пиратский! Эй, Петюня! Дружище! Гроза морей! Ха-ха-ха!!!
Тизенгаузен сидел красный, как варёный рак.
— Капитан! — прошептал канонир Оглоедов. — А то жахнуть?
Пётр молча показал ему кулак.
Шняги сходились под свист и улюлюканье с одной и гробовое молчание с другой.
— Адмиралу Тизенгаузену — ура! — надрывались на встречном судне.
А вот этого не надо было. Потому что Пётр переменился в лице, вскочил на ноги, прошёл к рулевому, отодвинул его и взял управление.
— К повороту, — сухо приказал он. — Слушай меня. Абордажа не будет. Оглоедов! Бей картечью по парусам. Бери выше, если кого там зацепишь — не пощажу.
Пиратский экипаж, до этого переносивший унижение стоически, теперь с горящими глазами бросился по местам. «Чайка» пошла на сближение.
— Давай, Оглоедов, — сказал Пётр. — Покажи им. Пали!
Жах! У пушчонки засуетились, заряжая. Жах! На встречной шняге поднялась суматоха, там махали руками, истошно орали, кто-то сиганул за борт.
Паруса у встречного были уже как решето, а Тизенгаузен целил острым носом «Чайки» ему под корму.
— К повороту!
В последний момент «Чайка» легла на бок. Хрясь! Мелькнули белые лица, раззявленные рты, воздетые кулаки — и промелькнули.
— Пусть теперь походят по матушке по Волге, без руля-то, да без ветрил, — сказал Тизенгаузен. — Чего молчим, пиратские морды?
— Ура капитану Тизенгаузену!!! — раздалось над великой русской рекой. — Ура! Ура! Ура!
Пётр Тизенгаузен стоял на корме, твёрдой рукой направляя «Чайку» к великим свершениям. Над коротко стриженой головой капитана развевался пиратский флаг.
*****Водный приступ к богатому торговому селу Большие Концы стерегла крепостица. Это ветхое сооружение, возведённое, сказывали, аж при царе Горохе, было в новейшие времена оснащено российским штандартом и пушечной батареей при инвалидном расчёте. Сейчас штандарт грустно висел книзу, пушки убедительно торчали из бойниц, инвалиды безалаберно покуривали на крепостной стене.
«Чайка» заблаговременно спустила пиратский флаг, прикидываясь гражданской посудиной. Тизенгаузен рассчитывал сбыть в Больших Концах награбленную мануфактуру, пополнить запас провианта да разузнать новости.
Не тут-то было. Едва шняга приблизилась к крепостице на выстрел, одна из четырёх пушек окуталась дымом, шарахнула, и по курсу «Чайки» поднялся водяной столб.
— Ну-у, началось… — бросил Пётр, стараясь не подавать виду, что на душе заскребли кошки.
Он послюнил палец и высоко поднял его над головой. Ветер дул еле-еле, впору было сажать команду на вёсла.
— Проскочим? Или не проскочим? — подумал вслух Пётр.
— На таком ходу не проскочим, — уверенно сказал канонир Оглоедов. — Там в наводчиках Фёдор Кривой. Ему, заразе, целиться самое милое дело: лишний глаз не мешает. Сейчас ещё далековато, а чуть ближе подползём — утопит нас с одного залпа.
— Откуда знаешь? — удивился Пётр.
— Так Фёдор мой учитель, — гордо сообщил Оглоедов. — Я на этой самой батарее служил малость, пока в острог не загремел.
— За что посадили-то?
— За страсть к пальбе, — непонятно объяснил Оглоедов.
— Понятно, — сказал Тизенгаузен. — Эй, старпом! Ложимся пока в дрейф, а там видно будет.
— Боцман! — рявкнул Волобуев. — Ложимся пока в дрейф, а там видно будет!
Дед Шугай метко заметил, что кричат людям прямо на ухо только глухие и тупые.
От крепости отвалил ялик и неспешно погрёб к «Чайке».
Тизенгаузен, заложив руки за пояс, стоял под мачтой и размышлял, не поднять ли снова пиратский флаг, раз уж такое дело, но не мог решиться. Теплилась ещё надежда, что им отсигналили по ошибке. А может, вышло предписание каждое судно так встречать в Больших Концах — ради предотвращения.
Ялик подвалил к борту. В лодчонке оказался красномордый прапорщик, неопрятный и пахнущий сивухой.
