Александр Ливер - Рельсы и шпалы

Ведь на вагонных колесах мчались к нему триумф и временное облегчение.

Но тут один из пацанят заинтересовался, что это делает Виталик один, не придумал ли, мол, чего нового, а, увидев, обругал матерным словом и скинул несостоявшийся клинок в канаву. Наблюдательный товарищ еще чего-то говорил об авариях, крушениях и пионэрах-героях, но оскорбленный Виталик, захлебываясь от рыданий, заковылял прочь.

Он все равно пришел еще раз один, нашел костыль и положил его так, как задумал.

Геннадий любил собирать ракушки между шпалами и часами ковырялся на железнодорожной насыпи. А что из этого вышло? Костыли стали вечными спутниками Геннадия на весь остаток жизни.

Порой железнодорожному полотну случается встретить на своем пути холм. Тогда оно не взбирается на него, а рассекает на две части и вьется дальше меж двух рукотворных склонов.

Володя стоял на вершине такого склона и смотрел на грохотавший внизу поезд. Там он был совсем не страшный, не то, что смотришь снизу вверх.

Когда Володе случалось встретить на улице подбитую собаку, слепого кота или птицу со сломанным крылом, он не упускал случая ударить их палкой или запустить камнем. Оно и понятно — убогие твари были слабы и не могли дать сдачи или убежать. Обижал Володя и людей, в основном исподтишка.

Вот и сейчас, глядя на трясущийся внизу поезд, Володя понял, что сделает что-то нехорошее. Он всегда воплощал в жизнь такие свои предчувствия, всегда находил возможность для этого. На этот раз возможность оказалась увесистым куском щебня, который Володя с удовольствием запустил в окно последнего вагона. Как-то не по-настоящему вдребезги разлетелось стекло, кто-то даже завопил, но поезд уже унес все это за поворот — на станцию.

Вечером Володя возвращался домой. Позади был интересный и содержательный день. Он и на плоту на остров плавал, и в чужие сараи с товарищами лазал, и курил в школьном садике, и бутылки сдавал.

На подходе к подъезду ему встретились две пожилые женщины, одна из которых сказала другой:

— Вон он идет. Еще не знает, что его дома ждет-то.

А вторая то ли сокрушенно, то ли укоризненно покачала головой. Нехорошее предчувствие холодной жабой поселилось у Володи в груди. Сразу вспомнились и камень, и поезд. Трясясь от страха, открыл он дверь квартиры. А ужасная правда была такова — Володя влепил камень в лоб старшего брата, возвращавшегося из армии, и тот на всю жизнь остался идиотом, нарушив планы матери женить его на дочери начальника станции.

1-10 мая 1991 года Новосибирский Академгородок-Царское Село

Часть вторая

Утро в поезде. Всегда-то оно дарит новые впечатления, которые человек испытывает, просыпаясь на новом месте. А тут еще и не просто новое место, а поезд, мчащийся по железнодорожному полотну!

И ты не просто человек, а пассажир. Гораздо приятнее быть пассажиром, чем пешим странником.

За окошком зеленеет молодая листва, покрытая утренней росой, разговорчивые соседи по купе еще снят. Только колеса отстукивают свое «тудут-тудут». Прислушаемся же, о чем они нам поведают.

Василий проснулся оттого, что внезапно наступившую тишину прорезал хрипло каркающий иностранный голос. Василий потянулся сам, а затем потянул вниз и открыл окно купе. Теплый утренний воздух принес незнакомые запахи заграницы.

— Чисто у них, — заметил Василий. И еще вот что он заметил: на перроне лежал песий кал, но мухи не вились над ним. Одна, правда, потом прилетела. Затем наблюдательный путешественник с завистью увидел, как ушлый соотечественник поскакал отовариваться заграничными напитками. Платформы были низкие, и это позволяло ушлому соотечественнику легко вспрыгивать на них. С третьего пути виднелись ряды ярких и красочных баночек в вокзальном киоске.

«Малой привезу таких вот», — вспомнил о дочери Василий. С картинки на одной из баночек степенный мужичок протягивал крупную кружку пива, и Василию явственно почудился шепот:

— С приездом! Не хочешь ли выпить?

— Что, что? — напряг слух Василий, но тут каркающий голос опять что-то проквакал в репродукторах. И неожиданно, без шума и стука, поезд стал быстро набирать ход. Ушлый обладатель валюты запрыгал через платформы обратно к поезду, не обращая внимания на свистки полицейского. А поезд очень уж быстро прибавил ходу, и Василию пришлось высунуться в окно, чтобы узнать все до конца. И вот что он увидел: соотечественник, очевидно решил красиво запрыгнуть на платформу, но ему помешали баночки, прижатые к груди, и незадачливый покоритель платформ со всей силы въехал голенью по бетонному ребру. Крик боли и отчаяния испустил обладатель баночек. Боль была следствием перелома голени, а отчаялся он оттого, что где ему, увечному, догнать поезд. Еще Василий успел заметить недоброжелательного полицейского, направляющегося к любителю иностранного литья, а затем все это скрылось за поворотом, и состав стал углубляться в заграницу….

А соседи по купе спали, даже и, не узнав о драме, только что разыгравшейся так близко.

Я скоростной поезд «ЭР-200». Я уже не молод, и у меня нет будущего. Жизнь оказалась жестока ко мне. А ведь начиналось все так многообещающе.

Помню, вокзальная публика долго аплодировала мне, когда я вынырнул из массы обычных составов и занял свое почетное место на первой платформе. А мои пассажиры и вовсе были в восторге, дети то и дело бегали смотреть на табло скорости — уж там было на что посмотреть, у-ууу! За это мой портрет поместили на железнодорожном сахаре.

Теперь мои показатели никого не удивляют. Я езжу все реже и все медленнее. Все потому, что меня не любят рабочие депо и чинят плохо.

Мои создатели произвели меня на свет только ради собственной выгоды, а я теперь мучаюсь и не нахожу себе места на железнодорожных просторах. Собратья-поезда тоже меня ненавидят — ведь во времена моей молодости все они должны были уступать мне. Сейчас уже никто мне не дает дорогу-уу.

Да — а. Я уродлив, и я знаю это. Мне хочется уехать туда, где кончаются пути, лишиться колес, забыть о железнодорожном прошлом и дать людям крышу над головой. Пусть живут — ведь внутри я еще довольно комфортабелен.

Но, боюсь, меня скоро отправят на переплавку — у. А жаль. Хотелось бы еще послужить людям. Пускай хотя бы растащат на садовые домики. Это было бы так прекрасно — из огромного у — урода превратиться в маленькие и уютные садовые домики.

Егору подарили баян за хорошую работу в КМЛ. Он ехал на поезде домой, чтобы порадовать родных и близких. А почему на поезде? Ведь он мог воспользоваться междугородним автобусом — расстояние было невелики. Километров сто пятьдесят. Для междугороднего автобуса дело плевое. Им случается преодолевать расстояния куда большие. Но разве может сравниться некрупный автобус «ЛИАЗ» с темно-зеленым красавцем экспрессом, несущимся к цели как стрела, как птица.

«Какие у меня все-таки музыкальные пальцы», — размышлял Егор.

«У меня и слух неплохой», — думалось ему уже у окна в коридоре вагона. Егор вытянул руки и растопырил пальцы, ловя ими сильный поток воздуха за окном. Затем стал наклонять и подымать ребра ладоней, и они наглядно демонстрировали ему работу элеронов на крыльях самолета.

Тем временем за окном начались заросли лещины. А дело было осенью, и аппетитные грозди лесных орешков так и просились быть сорванными. «Они и для слуха полезные», — вспомнил Егор и, решив, что нет предела для совершенствования, попробовал сорвать одну гроздь.

Для этого пришлось высунуться чуть-чуть подальше. «Вот крупная какая. Сейчас схвачу».

А дальше произошло нечто непонятное. Орешки вроде были схвачены, но оторвались не они, а пальцы. Быстро, очень быстро отдернул Егор руки, но было поздно — юный музыкант продолжил путешествие отдельно от музыкальных пальцев. Они остались лежать у семафорного столба, притаившегося за густой веткой лещины.

В июле Вадик впервые ехал на море, в Крым. Это было для него очень крупным событием. Тем более что туда предстояло лететь на самолете. В аэропорту народу было — не протолкнуться, и это сильно поразило воображение, будущего отдыхающего, ведь он ни разу не бывал в крупных городах. В толпе авиапассажиров Вадик сразу заметил долговязого парня, который стоял, небрежно облокотившись на стойку табачного ларька, закрытого на ремонт. Парень курил папиросу, и на нем были темные очки заграничного вида. Вадик решил стать таким же, когда вырастет.

Объявили посадку. И тут оказалось, что долговязый курильщик пошел садиться на тот же самолет, что и Вадик с матерью. Но как смело и роскошно он это сделал! Подошел сразу к стойке, минуя толпу садящихся, а на робкие возражения женщин сказал небрежно, но с достоинством: