Григорий Волчек - Дедушка русской авиации
Незаметно прошло больше часа. Полторацкий оторвался от книги и выглянул из комнаты. Кочегары дремали. В топке бушевал яркий белый огонь. Куча угля выросла метра на полтора. Гоша вернулся в казарму, где было теплее, чем обычно, лег в койку и попытался заснуть, но сон не шел.
«Неужели бессонница? — подумал Полторацкий. — Интересное дело, раньше за мной этого не замечалось».
За окнами бушевал снежный круговорот. Метель усилилась и сейчас бесперебойно кидала в стекла пригоршни мелкого снежного песка. Вой ветра отчетливо слышался в кубрике, и, смешиваясь с характерными казарменными звуками, создавал неприятный звуковой фон. Игорь нажал на подсветку и посмотрел на часы: полчетвертого ночи. Два с половиной часа до подъема.
Глава I
Июнь — октябрь
Готов к труду и обороне
Учебка была «детским садом». Безусловно, отдельные стороны армейской жизни воплощались в ней стопроцентно (как известно, кто в учебке не бывал, тот службы не видал), и все же… Занятия проходили по преимуществу в классах, распорядок дня соблюдался с точностью до минут. Дедовщина, пьянство, наркомания, самоволки, неуставняк — ничего этого здесь не было.
Итак, учебка, школа младших авиационных специалистов, сокращенно — ШМАС. Тысяча духов, тридцать застаревших бойцов из взвода обеспечения, столько же сержантов и сотня офицеров и прапорщиков, компактно сосредоточенных на территории бывшего владения какого-то оборотистого купца-промышленника. В центре — большое пятиэтажное здание (здесь — казармы), по всему периметру, как крепостная стена — двухэтажка (здесь — все остальное). За воротами — учебный аэродром и свалка.
Как ни странно, Полторацкий вспоминал учебку со смутной благодарностью. Правда, было от чего и содрогнуться. Например, первый день службы — самый длинный, самый тяжелый, самый памятный. Еще бы — до обеда ты еще гражданский человек, в цивильной одежде, с сумочкой «Крым» на плече, а после…
…Стоит на плацу, под жарким летним солнцем, здоровенный, почти двухметровый парень, в общем-то, симпатичный, но… Крепкие квадратные плечи, рельефные бицепсы, трицепсы, грудные, дельтовидные, широчайшие и прочие мышцы утопают в безразмерной гимнастерке, плотные ляжки потерялись в галифе, паскудно обезображенную голову венчает огромная пилотка, налезающая на уши. Складки под ремнем не подобраны, сам ремень — затянут, крючок на воротнике застегнут. Короче, человек полностью готов к труду и обороне.
Полторацкий до армии армией не интересовался. Солдатские байки своих великовозрастных сотоварищей пропускал мимо ушей, с военнослужащими контактов не имел (уроки НВП — не в счет), фильмов и телепередач, посвященных армии и флоту, не смотрел из принципа, печатной продукцией аналогичной тематики решительно пренебрегал. К стыду своему (а может — и к гордости) он не различал даже воинских званий, не представлял воинской иерархии частей и подразделений. Вот и поступил Игорь в распоряжение министра обороны СССР Маршала Советского Союза товарища Соколова С. Л. совсем-совсем зеленым — как в прямом, так и в переносном смысле.
Кто такой Владимир Ильич Ленин?
Иногда в учебке было весело, и даже очень. Вот, например, самое первое политзанятие. Командир-преподаватель 57-го учебного взвода капитан-инженер Синявский по кличке «Кощей» вызывает к доске рядового Якшиликова. На доске висят две большие политические карты — мира и СССР. «Якшиликов, покажи Советский Союз». Якшиликов лезет в Северную Америку, рыскает по Магрибу, смещается в сторону Бангладеш, сползает по маршруту Индонезия-Австралия-Тасмания-Новая Зеландия и останавливается на Антарктиде. Кончик стальной указки, переделанной из рапиры (ею Синявский частенько прохаживался по рукам, спинам и задницам нерадивых курсантов) останавливается на береговом шельфе Земли королевы Мод.
— Нашел? — спокойно вопрошает Синявский, тяжелым взглядом подавляя позывы смеха, наметившиеся у личного состава взвода.
— Нашел, таващ каптан, — радостно извещает непросвещенный Якшиликов.
— Переходи к соседней карте. Вот это — Советский Союз. Все это, серым цветом — это не СССР, а цветное — это СССР. Понял?
— Понял, таващ каптан!
— Покажи границу СССР.
Якшиликов чертит указкой спираль. В центре спирали — город Новосибирск.
— Якшиликов, а ты вообще-то знаешь, что такое граница?
— Нет, таващ каптан!
— А что такое Советский Союз?
— Таки тошно, таващ каптан!
— Скажи, будь любезен.
— Это …страна.
— Правильно. А Узбекистан родной знаешь?
— Знаю.
— Отлично! Вот Узбекистан, вот Ташкент, вот Фергана, вот Маргилан. Покажи, где примерно находится твой родной кишлак. Читать умеешь?
— Таки тошно, таващ каптан!
— Ищи кишлак.
Якшиликов ищет, но увы, не находит.
— Ладно, Якшиликов, не мучайся, отойди от карты. Задаю тебе два легких вопроса. Ответишь — значит, будем считать, что ты у нас политически грамотный. Итак, кто такой Владимир Ильич Ленин?
— Это… Это…
— Последний вопрос. Кто у нас в стране, в Советском Союзе, самый-самый главный?
— Это… Рузметов Салим Кабирович!
— Вот те на! Кто такой Рузметов?
— Это… раис… колхоз!
— Садись Якшиликов, пять баллов!
(К слову сказать, Якшиликов до самого конца своего пребывания в учебке думал, что находится совсем недалеко от своего кишлака. Что ж, его заблуждение объяснимо. Во-первых, здесь так же жарко, а во-вторых, всю их боевую команду везли из Ферганы, откуда призвался Якшиликов, до приволжского города, где находится учебка, на самолете. Якшиликов, первый раз в жизни летевший по воздуху, сразу же после набора высоты сладостно задремал, а проснулся уже перед самой посадкой. Таким образом, расстояние между Узбекистаном и Средней Волгой в сознании Якшиликова было совершенно минимальным).
Полковник Попов
Еще случай. Командиром части был полковник Попов. Невысокий такой мужчина, худощавый, чернявый, смуглый. В учебке его очень уважали и боялись. Никогда товарищ полковник голоса не повышал. Курсантов он практически не трогал, да это было и не нужно. Затюканные солдатики, завидев сразу шесть больших звезд (3 × 2 = 6), моментально впадали в состояние оцепенения и застывали в позе под названием «отдание воинской чести старшему начальнику на месте». Мурыжить и без того замотанных курсантов полковник, видимо, считал ниже своего достоинства. А вот офицеров, прапорщиков и сержантов долбал почем зря. Излюбленным наказанием Попова была не губа, не наряды, и не выговоры — он карал устными предупреждениями. «Капитан Фролов, я делаю вам первое предупреждение». Допустим, злосчастный Фролов проштрафился и во второй раз. Аналогично: «Делаю вам второе предупреждение». И вот, наконец, третье нарушение. Попов вообще ничего не говорит, а вызывает начальника строевой части и приказывает: «Откомандировать капитана Фролова в распоряжение генерал-майора Гордеева с сопроводительным письмом». И бедный Фролов едет к генералу Гордееву (начальнику инженерно-авиационной службы армии ПВО), а тот, заранее получив крайне негативную аттестацию, затыкает капитаном Фроловым самую глухую и беспросветную дыру в своем обширном хозяйстве. Примерно то же самое происходит и с нерадивыми прапорщиками. А с сержантами все гораздо проще — их Попов за залеты своей властью безжалостно списывает в боевые полки. Это — худшее из наказаний: в полках с чрезвычайно чванливых и борзых учебкинских сержантов сбивают спесь в течение считанных минут.
И вот в один прекрасный вечер Попов заступает ответственным офицером части и приходит в казарму пятой роты. Рота — на вечерней прогулке (горланит песни и мочалит ефрейторским шагом булыжник по периметру учебки), в казарме только внутренний наряд — дежурный по роте курсант Чатов и свободный дневальный Костаки (оба — греки из Причерноморья). Возле ближайшей койки полковник останавливается и откидывает матрас с одеялом. На подматраснике — скомканные и грязные носки. Грубейшее нарушение устава и соответствующих инструкций! Попов указывает пальцем на позорные носки: «Выкинуть!» Костаки тихо по-гречески говорит: «Это мои носки». Чатов по-гречески отвечает: «Пока спрячь, а когда этот придурок уйдет, положишь на место».
Далее события развиваются несколько неожиданно. Отказавшись от дальнейшего осмотра казармы, полковник Попов приглашает дневального и дежурного в Ленинскую комнату. Стены Ленкомнаты пятой учебной роты никогда еще не слышали такого отборного греческого, турецкого, армянского и русского мата. Исчерпав свои интернациональные словарные запасы, полковник Попов запальчиво объяснил умирающим от страха курсантам, что он чистокровный грек родом из-под Туапсе, и что настоящая фамилия его Попидис, и что весь их разговор он понял как нельзя лучше, и что поступать так, как поступили они, его земляки, которыми он, по идее, должен гордиться, очень даже неправильно.
