Аркадий Аверченко - Кипящий котел
Ну, что ж… Теперь вы в силе, вертгеймовское исчадие…
Что ж… Лезьте вперед, расталкивайте нас, занимайте места — это вам не поможет, — так жить, как мы, вы все равно не умеете.
Может быть, многим из нас место не в теперешней толчее а где-нибудь на полузабытой пыльной полке антиквара, но лучше забытая полка в углу, в полумгле, робко пронизанной светом синей лампадки перед потемневшим образом, — чем бойкий каторжный майдан…
Бал у графини X…
…Графиня вошла в бальную залу — и ропот восхищения пробежал среди блестящих гостей…
Она была одета в платье из серебристого фая, отделанного валансьенскими кружевами и лионским бархатом… На мраморной шее сверкало и переливалось роскошное бриллиантовое колье, в ушах мерцали теплым светом две розовых жемчужины, царственная головка венчалась многотысячным паради из перьев райской птицы.
Два молодых человека в черных фраках с огромными вырезами белых шелковых жилетов, стоя у колонны, тихо беседовали о графине:
— Вероятно, она дьявольски богата?
— О, да. Отец дает за ней пятьсот тысяч. Кроме того, у нее тряпок — шелковых платьев, белья самого тонкого, батистового, похожего на паутинку (мне, как другу семьи, показывали), — всего этого тряпья наберется тысяч на 50. Три сундука и шкаф битком набиты…
— Parbleu! — вскричал молодой щеголь, небрежно вынимая из кармана плоские золотые часы с жемчужной монограммой:
— Я, вероятно, еще успею пригласить ее на вальс!
И было время: оркестр, невидимо скрытый на хорах, заиграл в этот момент упоительный вальс — и благоухающие пары закружились…
Так романисты писали раньше.
* * *
А вот так романисты должны писать теперь…
…Графиня вошла в бальный сарай — и ропот восхищения пробежал среди блестящих гостей…
На графине было платье из роскошного зеленого ситца, отделанное настоящими костяными пуговицами… На алебастровой шее сверкало и переливалось роскошное колье из кусочков каменного угля, в крохотные ушки были продеты две изящных, еще не использованных, спички, а царственная головка венчалась пером настоящей многотысячной домашней курицы.
Два молодых человека в изящных фраках, сшитых из мучных мешков, тихо беседовали о графине:
— Да! Отец дает за ней 18 миллионов деньгами, 2 пары шерстяных чулок и флакон из-под французских духов!
— Ничего подобного, — вмешался третий, одетый в кретоновый смокинг из обивки кресла, лорнируя графиню в осколок пивной бутылки, вделанный в щипцы для завивки. — Отец дает за графиней гораздо больше 18 миллионов!!
— Именно?
— Он дает за ней корову с теленком и двух уток.
— Parbleu! — вскричал молодой щеголь в рединготе из четырех склеенных номеров вчерашней газеты. — Я, вероятно, еще успею пригласить ее на вальс!..
Он вынул из кармана будильник на дверной цепочке, бросил на него косой взгляд и помчался к графине.
И было время: граммофон хрипло заревел упоительный вальс, танцующие сняли ботинки, чтобы зря не трепать подметок, — и пары, шлепая изящными пятками, закружились…
Страна без мошенников
Три человека собрались на пустынном каменистом берегу моря, под тенью, отбрасываемой огромной скалой; три человека удостоверились — не подслушивают ли их, и тогда старший из них начал:
— Именем мошенничества и преступления — я открываю заседание! Мы все трое, бывшие завсегдатаи тюрьмы и украшение каторги, — собрались здесь затем, чтобы с сего числа учредить преступное сообщество для совершения краж, грабежей и, вообще, всяких мошенничеств. Но… — насмешливо усмехнулся председатель, — может быть, за то время, что мы не виделись, — вы уже раскаялись и хотите начать честную жизнь?
— Что ты! — укоризненно вскричали двое, бросая на председателя обиженные взгляды. — Мошенниками мы были мошенниками, надеюсь, и умрем!
— Приятно видеть таких стойких негодяев, — одобрительно сказал председатель.
— Да! И в особенности под руководством такого мерзавца, как ты.
— Господа, господа! Мы здесь собрались не для того, чтобы расшаркиваться друг перед другом и отвешивать поклоны и комплименты. К делу! Что вы можете мне предложить?
Тогда встал самый младший мошенник и, цинично ухмыляясь, сказал:
— Я знаю, что теперь сливочное масло на базаре нарасхват. Давайте подделывать сливочное масло!
— А из чего его делать?
— Из маргарина, желтой краски, свечного сала… Председатель усмехнулся:
— А известно ли моему уважаемому товарищу, что сейчас свечное сало и краска — дороже сливочного масла?
— В таком случае, простите. Я провалился. Тогда говори ты.
Встал второй:
— Я знаю, господа, что в одном торговом предприятии, в конторе, в несгораемом шкафу всегда лежат несколько миллионов!
— А как мы вскроем несгораемый шкаф?
— Как обыкновенно: баллон с кислотой, электричество, ацетилен, автоматические сверла…
— Где же мы их достанем?
— Раньше всегда покупали в Лондоне.
— Ну, подумай ты сам; сколько будет стоить — поехать одному из нас в Лондон, купить всю эту штуку на валюту, погрузиться, заплатить фрахт, выгрузить на месте, доставить на извозчике… Я уверен, это влетит фунтов в 80, т. е. миллионов в восемь! А если в шкафу всего пять миллионов? Если три? Да если даже и десять — я не согласен работать из 20 процентов. Тогда уж прямо отдать свой оборотный капитал под первую закладную.
— Мне интересно, что же в таком случае предложит председатель — так жестоко бракующий наши предложения?
— А вот что! Я предлагаю подделывать пятисотрублевки. Во-первых, они одноцветные, голубые, во-вторых, рисунок не сложный, в-третьих…
— А что для этого нужно?
— Медная доска для гравировки, кислота, краска, бумага, пресс для печатания.
— Сколько же мы в месяц напечатаем таких фальшивок?
— Тысяч десять штук! Средний мошенник взял карандаш и погрузился в вычисления…
— Сейчас вам скажу, во что обойдется одна штука.
— Ну, что же?
— Н-да-с… Дело любопытное, но едва ли выгодное, Одна пятисотрублевка будет нам стоить 720 рублей!
— Черт возьми! А как же правительство печатает?
— Как, как?! У них бумага и краска еще старого запаса.
Долго сидели молча, угрюмые, раздавленные суровой действительностью.
— Ну, и страна! — крякнул председатель. — За какое мошенничество ни возьмись — все невыгодно!
— А что, если, — робко начал самый младший мошенник, — что, если на те деньги, которые у нас есть, — купить две-три кипы мануфактуры, да сложить ее в укромное местечко, да, выждав недели три, продать.
— Что ж из этого получится?
— Большие деньги наживем.
— Постой, какое же это мошенничество?
— Никакого. Зато выгодно.
— Постой! Да ведь мы мошенники! Ведь нам как-то неприлично такими делами заниматься!
— Почему?
— Ну, вот предположим, полиция узнает о нашей мануфактуре — что она нам сделает?
— Ничего.
— Вот видишь… Как-то неудобно. Я не привык такими темными делами заниматься.
— Но ведь не виноваты же мы, что это выгоднее, чем фальсификация продуктов, фальшивые бумажки и взлом кассы!
— Бож-же! — вскричал председатель, хватаясь за голову, — до какого мы дошли падения, до какого унижения. С души воротит, тошнит, а придется заняться этой гадостью
И они встали, пошли в город. Занялись.
Вот почему теперь так мало мошенников и так много спекулянтов…
Русская сказка
Отец прижал голову крохотного сына к груди и начал сказку:
— В одном лесу жил мальчик и жила Баба-Яга Костяная Нога… Впрочем, ну ее, эту Бабу-Ягу, правда?
— Ну ее, — охотно согласился ребенок.
— Вот какую сказку я лучше расскажу: жили да были дед и баба, у них была курочка ряба… Хотя скучно это! Пусть она провалится, эта курочка!
— И дед с бабой пусть провалятся! — сверкая глазами, согласился мальчик, обуреваемый столь свойственным детям инстинктом разрушения…
— Верно. Пусть они лопнут — и дед и баба. А вот эта — так замечательная сказка: у отца было три сына, старший умный был детина, средний был и так и сяк…
— Пусть они тоже лопнут… — внес категорическое предложение малютка, улыбаясь с веселой свирепостью.
— И верно, сын мой. Туда им и дорога. Это все, конечно, чепуха, труха. Хорошая сказка рассказывается после соответствующего разбега. А так как я уже достаточно разбежался, то… слушай!
* * *
…Жил-был твой папа, и у папы была твоя мама, и была она потому, что тогда не было сыпного тифа. И жили твои папа с мамой в квартирке из шести комнат, и даже для сына была отдельная комнатка, где стояла его колыбелька. Теперь мы с тобой и дядей Сашей живем в одной комнате, а тогда у меня было шесть.
