Йозеф Лада - Картинки похождений бравого солдата Швейка
Конвоир вел Швейка по Спаленой улице, где перед высочайшим манифестом об объявлении войны толпился народ. «Я это предсказывал, — сказал Швейк. — А вот в сумасшедшем доме об этом ничего не знали, хотя там должны бы знать раньше всех!» Когда они подошли к толпе, Швейк выкрикнул: «Императору Францу-Иосифу ура! Эту войну мы выиграем!» Кто-то из восторженной толпы насадил ему котелок на уши, и в таком виде на глазах сбежавшихся зевак бравый солдат Швейк вновь вступил в ворота полицейского управления, где был немедленно препровожден к одному черно-желтому хищнику, как тогда по цветам государственного флага Австро-Венгрии называли этих господ.
«Нет, вы мне только скажите, пан Швейк, кто вас, собственно, подбивает на такие глупости? — набросился он, не мешкая, на Швейка. — Ну, разве это не глупость, подстрекать толпу выкриками: «Да здравствует император Франц-Иосиф?» — «Я не мог равнодушно смотреть, — заявил Швейк, — я вскипел, когда увидел, что никто не проявляет радости!» — «Швейк, — рявкнула чиновничья пасть, — если вы еще раз попадете сюда, а отправлю вас прямиком в военный суд!» Не успел он перевести дух, как Швейк поцеловал ему руку и сказал: «Господь вам воздаст сторицею! Если вам когда-нибудь понадобится собачка, не откажите в милости обратиться ко мне!»
Как только Швейка выпустили, он тут же отправился в пивную «У чаши». Там сидело несколько посетителей и среди них церковный сторож из костела святого Апполинария. — «Вот я и вернулся, — объявил Швейк пани Паливцевой. — Пан Паливец уже тоже дома?» В ответ его жена только простонала: «Дали ему… десять… лет!» — «Ну, видите, — сказал Швейк, — стало быть, семь дней он уже отсидел!» — «Вчера у нас было двое похорон», — перевел речь на другое церковный сторож. — «Интересно, — заметил Швейк, — какие теперь будут похороны на войне?» Посетители поднялись, расплатились и тихонько вышли.
Дома Швейка ожидал небольшой сюрприз. В его кровати спал швейцар из одного ночного кафе. Нашему герою пришлось-таки немало потрудиться, пока он его вышвырнул из своей постели. Затем Швейк попытался найти пани Мюллерову, чтобы с ней тоже поговорить по душам. Однако нашел он только записку от нее: «Простите, сударь, я брошусь из окна!» — «Брешет», — сказал Швейк и стал ждать. Через полчаса пани Мюллерова вползла в кухню с видом побитой собачонки. «Если хотите броситься из окна, — посоветовал ей Швейк, — идите в комнату, окна я уже отворил. Отсюда из кухни вы свалитесь в палисадник, розы поломаете!» Пани Мюллерова закрыла окно и сказала: «Что-то уж больно дует!»
Чтобы у Швейка хоть что-нибудь выведать, агент тайной полиции Бретшнейдер ходил к нему покупать собак. Но удача не сопутствовала ему. Даже самые изощренные политические разговоры Швейк переводил на лечение собачьей чумы у щенят, а кончались они обыкновенно тем, что сыщик уводил с собой новую ужасную помесь, невообразимое чудовище. Когда таких ублюдков у Бретшнейдера уже было семь штук, он заперся с ними в комнате и не давал им ничего есть до тех пор, пока они не сожрали его самого. Он оказался настолько честным, что сэкономил казне расходы на похороны. Швейк же, узнав об этом, сказал: «Не соображу только, как его соберут для страшного суда!»
Швейк не на шутку хворал ревматизмом, когда ему принесли повестку на медицинскую комиссию. Обзаведясь, согласно традиции, рекрутским букетиком цветов и форменной фуражкой с кокардой, он покатил на осмотр в одолженной коляске. Коляску толкала перед собой измученная пани Мюллерова. Размахивая костылями, Швейк выкрикивал: «На Белград, на Белград!» За ним валила толпа, полицейские отдавали честь. На углу Краковской улицы помяли какого-то бурша, кричавшего Швейку: «Nieder mit den Serben! Долой сербов!»
И вот в памятный день медицинского осмотра Швейк предстал перед старшим врачом Баутце. «Освобожден от военной службы ввиду полного идиотизма», — доложил фельдфебель. «Еще на что-нибудь жалуетесь?» — спросил Баутце. «Осмелюсь доложить, у меня ревматизм. Но служить государю императору буду до последнего издыхания», — скромно сказал Швейк. Баутце свирепо посмотрел на Швейка и заорал по-немецки: «Вы симулянт!» Затем, повернувшись к фельдфебелю, с ледяным спокойствием изрек: «Этого молодчика немедленно под арест!»
Двое конвоиров с примкнутыми штыками уводили Швейка в гарнизонную тюрьму. Швейк шел на костылях и с ужасом чувствовал, что его ревматизм начинает проходить. Пани Мюллерова, которая поджидала Швейка с коляской наверху у моста, увидев его под сенью штыков, заплакала и пошла от коляски прочь, чтобы никогда к ней больше не возвращаться. А бравый солдат Швейк, эскортируемый доблестными защитниками государства, шествовал в гарнизонную тюрьму.
В тюрьме Швейка поместили в больничный барак к симулянтам. Там лежали чахоточные, люди с грыжей, больными почками, тифом, воспалением легких и другими хворями. «У меня ревматизм», — объявил им Швейк; в ответ последовал взрыв откровенного хохота. «С ревматизмом сюда лучше не суйся, — серьезно предупредил Швейка один тучный дядя, — ревматизм для них, что твои мозоли! Вот у меня, к примеру, малокровие, половины желудка не хватает, пяти ребер нет, а все равно мне никто не верит».
Несколько дней Швейка лечили голодом и клистиром, пока он не изголодался как волк. И вот как раз тогда его пришла проведать вдова генерала от инфантерии баронесса фон Боценгейм, которая прочла в «Богемии», как Швейк в коляске ехал призываться на войну. «Ческий зольдат — кароши зольдат! Я читать из газет, я приносить кушать, кусать, сосать, кароши зольдат! Иоганн, kommen Sie her, подходить сюда!» Компаньонша баронессы поддерживала сидящего Швейка, когда он, помолившись, с аппетитом принялся за цыпленка. Обе дамы от умиления плакали.
На следующий день в бараке появилась военно-медицинская комиссия. «Покажите язык!» Швейк, высунул язык настолько, что его лицо скорчилось в дурацкой гримасе: «Осмелюсь доложить, господин штабной врач, дальше уже не высовывается!» — «Чтоб мне сквозь землю провалиться, если мы вас не выведем на чистую воду! — заорал на Швейка председатель комиссии. — Никакой вы не идиот, Швейк, вы слишком большой умник, вы продувная бестия, босяк, гнида! Но, Himmelheirgot, черт подери! В гарнизонной тюрьме вам покажут, Швейк, что военная служба — это вам не в бирюльки играть!»
В гарнизонной тюрьме Швейка принимал штабной надзиратель Славик. «Мы тебе здесь, детка, устроим сладкую жизнь, — сказал он. — Как всем, кто к нам угодит!» И чтобы придать своим словам больше веса, сунул свой большой кулак Швейку под нос: «Понюхай, сволочь, чем пахнет!» Швейк понюхал и уважительно отметил: «Таким кулаком я бы не хотел получить по носу, это пахнет могилой!» Спокойная рассудительная речь понравилась штабному надзирателю.
На первой проповеди фельдкурата Каца в часовне гарнизонной тюрьмы Швейк пустил слезу. Окончив проповедь, фельдкурат приказал привести Швейка к себе в ризницу. Теребя Швейка за плечо, Кац кричал на него: «Признайся, сволочь, что ты плакал просто так, для смеха?!» — «Осмелюсь доложить, пан фельдкурат, я вам, факт, хотел доставить радость. Чтоб вы не думали, что уже нет порядочных людей на свете!» — «Вы мне начинаете нравиться», — сказал фельдкурат Кац и взял Швейка к себе в денщики.
Эскортируемый двумя солдатами с иримкнутыми штыками, Швейк вновь проследовал по улицам Праги; на этот раз на квартиру к фельдкурату Кацу. «Не знаешь, чего мы тебя ведем к фельдкурату?» — спросил Швейка толстяк-конвоир. «Исповедываться, — небрежно обронил Швейк, — завтра меня вздернут!» — «А за что тебя… того?..» — сострадательно вопросил долговязый. «Не знаю, видать судьба такая…» — добродушно ответил Швейк и заявил, что умирает от жажды. «Пошли в „Куклик“», — предложил он солдатам, и те не заставили себя долго упрашивать.
В уютном кабачке «Куклик» было весело. Играла гармошка и скрипка. Солдаты вошли во вкус. Тощий конвойный после пятой кружки пива пустился в пляс, а маленький толстяк самозабвенно отдался наслаждениям иного рода. В атмосфере незримо витал девиз: «После нас хоть потоп!» Близилось к вечеру, когда компания тронулась дальше. Обоих пьяных солдат Швейку пришлось волочить под руки. Приложив сверхчеловеческие усилия, он, наконец, все-таки добился, что конвоиры «привели» его к фельдкурату.
«Вы… вы… на-п-пились, — сказал фельдкурат. — Швейк, уведите их на кухню и держите под стражей, пока за ними не придет патруль. Я… я немедленно по-по-звоню в казармы!» Так и сделали. Солдаты расположились в кухне на лавке, а Швейк, расхаживая взад и вперед, нес караул у дверей. Солдаты упрекали его, что он их разыграл насчет виселицы. «Отпусти нас домой, — сказал Швейку долговязый, — не валяй дурака, приятель!» — «Отстань, теперь я вас знать не знаю!» — строго ответил Швейк.
