Геннадий Емельянов - Арабская стенка
— Хрен с ней, — ответил Боря совсем равнодушно и даже зевнул, прикрывая рот ладошкой. — Скучно с вами, Аким Никифорович.
— Зачем тогда ходишь сюда?
— Из любопытства.
— Какое еще любопытство? Зоопарк тебе здесь, что ли?
— Нечто вроде зоопарка.
— Дурак!
— Всего хорошего, Аким Никифорович, — Боря хохотнул и, качая головой с упреком, покинул кабинет, плотно прикрыл за собой дверь. Бублик осерчал не на шутку, поворошил, чтобы успокоиться, бумаги на столе, потом стал смотреть в окно. Трестовский двор был еще темен и пуст. Вдоль мостовой важно прогуливались голуби. Асфальт просыхал, высветливался, местами слегка задымленный парком. Ничего интересного в трестовском дворе не наблюдалось, и Аким Никифорович подался по кабинетам развеяться с видом деловой отрешенности. В кабинетах обсуждался в подробностях приезд чрезвычайной комиссии, по коридорам рысью бегали чиновники с канцелярскими папками наперевес, сновали красногубые секретарши. Повсюду стоял тревожный гул, хотя при ближайшем рассмотрении тревожиться было особенно не о чем: план квартала был выполнен, капитальные вложения освоены и так далее. К начальнику снабжения Бублик не заглянул намеренно: чего доброго, начальник, подвернись ему под горячую руку, мигом спроворит командировку в Омск за битумом и смазочными материалами, а в данный момент покидать город никак нельзя — ведь еще не куплена и не привезена домой арабская стенка. Мимо двери своего непосредственного шефа Бублик проскользнул чуть ли не на цыпочках, и у него даже слегка вспотела спина. В следующие минуты Аким Никифорович вдруг развил буйную деятельность, потому что его осенила одна важная мысль. Он без жалости бил себя ладошкой по лбу, восклицая со стоном: «И как это я раньше не додумался, дундук темный!» Только что ему в голову пришло соображение такого порядка: а почему бы не порадовать рыжего заместителя Зорина? Почему не пойти к нему тотчас же, вручить книжку «Женская сексопатология», которой так домогался Боря Силкин, и заодно прямо спросить, кому платить за арабскую стенку и откудова ее везти? Совсем ведь просто! Аким Никифорович представил свою квартиру с новой мебелью, пахнувшую грецким орехом, и сердце его томно покатилось вниз. Правда, жена Шурочка велела ждать развития событий и не высовываться, но как это говорят: «Жену слушай, но делай все наоборот». И правильно говорят!
Аким Никифорович взял свой чемоданчик «дипломат», открыл сейф и достал книжку, коротко поразмыслив, скидал в чемоданчик несколько скоросшивателей — для солидности и пущей важности, для того, чтобы Зорин усвоил, что имеет дело с человеком исключительной деловитости. Однако не ведал наш герой, пускаясь на штурм твердыни, какое впереди его подкарауливает разочарование. Ему бы свернуть в кафе «Колосок», куда с утра забросили свежее пиво (соблазн такой был), но он попер прямым ходом в горисполком. Ему бы погодить денек-другой, пока заместитель председателя избавится от мучительных переживаний, связанных с московской командировкой, а он жены своей Шурочки не послушался и песню испортил, недотепа!
Олег Владимирович Зорин вернулся из Москвы, как отметила его секретарша, еще больше вроде бы порыжевшим, хотя рыжеть дальше было и некуда. Троллейбус заместитель выбил, но поздравления принимал с вялостью, было видно, что его точат какие-то заботы высшего порядка. Пробился даже слушок, будто Зорина собираются переместить по должности немного вниз, как не оправдавшего доверия, или поднять немного вверх с прицелом на головокружительную карьеру. Однако при ближайшем рассмотрении никакого таинства и никакой интриги тут не присутствовало: просто Зорин, человек легко ранимый, занимался в эти дни самоанализом, он вспоминал, краснея, как орал в аэропорту, как хвастал своим положением и сулился ради дружка сердечного горы свернуть, вспоминал, что друг его сердечный Курбан в спешке забыл надеть штаны и шлындал на виду многотысячного люда в мятой пижаме, демонстрируя ноги ужасной волосатости, потом безжалостно и в подробностях возникала картина, как он, семеня, с помощью двух сострадательных женщин и тонконогого старичка профессорского обличья волок к трапу страховидные мешки с урюком, яблоками и еще чем-то там (мешки, кстати, до сих пор стоят в прихожей нераспакованные, и жена Катерина брезгливо их обходит), как стюардесса не пускала груз в самолет… «А люди-то видели! — думал Зорин. — Люди-то наши, городские все!» Жена Катерина держалась отчужденно, молчала вот уже два дня кряду и не принимала извинений, не слушала оправдательных слов. Два раза звонил уже директор металлургического завода, напоминал официальным тоном, что уголок в Туркмению отправлен, и счет еще не оплачен.
— Операция незаконная, учти. Чуть чего, к ответственности нас вместе потянут.
— Пусть тянут!
На работу заместитель председателя ходил пешком, и ему казалось, что встречные смотрят в лицо ему подозрительно пристально, оборачиваются даже: тот самый летел с мешками на самолете от Москвы или не тот самый? Тот самый лобзался в аэропорту с восточным человеком или не тот самый?
Олег Владимирович Зорин пил у себя в кабинете кофе из маленькой чашечки перед тем, как начать рабочий день, и напряженно размышлял, почему и как залихачил в Москве. Ведь не было еще случая, чтобы он так вдруг распустился. В жизни не было. Разве вот по молодости грешилось, так на то молодость и дается, она многое списывает и прощает.
Были выпиты две чашки кофе, но ответ на весьма важный вопрос, заданный самому себе, как-то не вырисовывался до той минуты, пока в кабинет не ворвался круглолицый блондин с плоским чемоданчиком в руке. На блондине чуть ли не висела секретарша. Она повторяла с капризным выражением на лице: «Нельзя сюда! Я же вам говорю — нельзя!»
— Мне можно! — отвечал блондин и, благодушно улыбаясь, сбрасывал со своего плеча секретаршу Галю, точно мешок. — Ведь можно мне, Олег Владимирович?
Зорин смолчал, хмурясь.
Секретарша, повинуясь кивку, отступила к двери и исчезла в приемной, блондин же округлил губы, поправил галстук, глядя на заместителя, будто в зеркало, и на ходу щелкнул замком чемодана, открыл его, распахнул на уголке стола, словно коробейник перед лукавой бабенкой на заднем дворе. Зорин шумно задышал, осеняясь по малости догадкой, что с этим вот суетливым блондином и связаны его московские неприятности. Зорин вспомнил, что еще до командировки блондин так же развязно ворвался к нему и с той же дурацкой улыбкой просил от имени Быкова вырешить ему арабскую стенку и звонки в московскую гостиницу тоже, выходит, организовал он, бездельник и прохиндей. А звонки-то как раз и вывели Зорина из равновесия. Всё ясно.
— Вы где работать изволите? — елейным тоном осведомился заместитель.
Бублик возился с чемоданом и никак не мог отыскать тонкую книжицу, затерявшуюся в бумагах, и беззаботно ответил:
— Я на снабжении. Вы разве меня не узнали, мы же коньяк вместе пили у Быковых? Я вам тут подарочек принес, книжку редкую принес. И весьма любопытную.
Щеки Зорина занялись багрянцем, он шибко задышал и придавил окурок в большой хрустальной пепельнице.
— Вас не ждут на работе, приятель?
— Работа, Олег Владимирович, не медведь, в лес не убежит. Вот, нашел! — Незваный гость протянул хозяину подарок. Протянул благодушно и без почтения, по-прежнему не замечая, что в Зорине, словно в котле, накапливается мощь, готовая взорвать не только просторный кабинет, но и окрестности.
— За что мне такой дорогой подарок?
— Спасибо, Олег Владимирович, вы ж мне крепко посодействовали. Без вас мне стенки не видать, как своих ушей.
Зорин слегка подергал себя за чуб, чтобы успокоиться, но ярость подмывала тотчас же совершить не по рангу глупый поступок. Зорин на всякий случай решил не выходить из-за стола и не махать руками.
— Я и говорю, Олег Владимирович, без вас бы не видать мне стенки, как своих ушей.
Заместитель опять ничего не ответил, косясь на книжку, лежавшую перед ним.
Бублика молчание это нисколько не смутило, он продолжал, странно приплясывая:
— В наше время главное — помогать друг дружке, иначе никакого дефицита не достать. Я ведь тоже когда вам и пригожусь. Должность моя, конечно, маленькая, но и я при случае кое-что могу, не без того.
Зорин вспомнил вдруг, что этот самый малый, который плясал перед ним с таким видом, будто его приперла нужда срочно сбегать до ветра, год назад в деревне Пихтачи свалился с откоса, имея в одном интересном месте березовый веник. Стоило только представить эту картину, как сразу стало маленько легче на душе.
— Вот что, уважаемый, — разделяя слова, сказал заместитель. — Шел бы ты отсюда скорым шагом и больше сюда не возвращался.
— Как это? — Бублик слегка наклонился и приставил к уху ладошку. — Я не понял вас, Олег Владимирович.
