Пелам Вудхаус - Несокрушимый Арчи
— Вернее сказать, чуть-чуть его отстранил.
— Ну, когда ты сделал то, что сделал, начались неприятности?
Мистер Бенхем пугливо поежился:
— Некоторое время она говорила, а потом ушла, уводя с собой собаку. Видишь ли, это случилось не впервые.
— Черт возьми! Так ты все время это проделывал?
— В первый раз был не я, а режиссер. Он не знал, чей это пес, а тот вперевалочку влез на сцену, ну и режиссер вроде бы его приласкал, похлопал…
— Взгрел?
— Нет, не взгрел, — твердо поправил мистер Бенхем. — Ну, можешь сказать, слегка шлепнул экземпляром пьесы. Тогда нам еле-еле удалось ее успокоить. Но все-таки удалось. Однако она сказала, что в случае повторения чего-либо подобного откажется от роли.
— Наверное, она по-настоящему любит этого пса, — сказал Арчи и впервые ощутил симпатию к этой даме.
— С ума по нему сходит. Вот почему и началась заварушка, когда я нечаянно, совершенно непреднамеренно, случайно чуть его подвинул. Ну, мы до ночи пытались дозвониться к ней домой и наконец узнали, что она уехала сюда. Я сел на следующий же поезд и попытался уговорить ее вернуться. Она даже слушать не стала. Boт как обстоят дела.
— Паршивенько! — сказал Арчи сочувственно.
— И еще как — для меня. Никого на эту роль больше нет. Как идиот, я писал пьесу с расчетом именно на нее. И значит, если она отказывается, пьеса поставлена не будет. Так что моя последняя надежда — ты.
Арчи, как раз закуривший сигарету, чуть было ее не проглотил.
— Я?
— Я подумал, что ты сумеешь ее уговорить. Объяснить ей, как важно, чтобы она вернулась. Умасли ее. Ты же в этом мастак!
— Но, мой дорогой старый друг, я же с ней не знаком!
Глаза мистера Бенхема выпучились за оградой стекол.
— Зато она тебя знает. Когда ты сейчас проходил по вестибюлю, она сказала, что ты единственный настоящий человек, которого ей доводилось повстречать.
— Ну, я действительно извлек мошку у нее из глаза, но…
— Да? Ну, тогда все очень просто. Тебе достаточно спросить у нее, как поживает ее глаз, и сказать, что других таких красивых глаз тебе видеть не доводилось, и немножечко поворковать.
— Но, мой дорогой старый стручок! — Жуткая программа, которую разработал его друг, оглушила Арчи. — Этого я никак не могу. Что угодно, чтобы оказать услугу, и все такое прочее, но когда дело доходит до воркования, решительное нет и нет!
— Чушь! Ворковать совсем не трудно.
— Ты не понимаешь, малышок. Ты ведь не женат. Я хочу сказать, что бы ты там ни говорил «за» или «против» брака — лично я всецело «за» и считаю его полновесным шоколадным набором, — но факт остается фактом: как воркователю он кладет типчику конец. Не хочу тебя подводить, старый стручок, но я решительно и абсолютно отказываюсь ворковать.
Мистер Бенхем встал и посмотрел на свои часы:
— Ну, мне пора. Я должен вернуться в Нью-Йорк и сообщить им. Скажу, что сам я ничего не добился, но оставил дело в надежных руках. Я же знаю, что ты приложишь все усилия.
— Но, малышок!
— Подумай, — с мрачной торжественностью произнес мистер Бенхем, — обо всем, что зависит от этого. Остальные актеры! Статисты, лишившиеся заработка! И я… но нет! Пожалуй, тебе лучше коснуться меня мимоходом или вовсе не касаться, никак не упоминать о моей причастности. Ну, ты сам знаешь, как с этим справиться. Я чувствую, что могу все предоставить тебе. Не жалей убеждений! До свидания, мой дорогой старикан, и тысяча благодарностей. В другой раз я отплачу тебе тем же. — Он направился к двери, а Арчи так и стоял, пригвожденный к месту. На полпути мистер Бенхем обернулся и шагнул назад. — Да! Мой завтрак. Запиши его на свой счет, хорошо? У меня нет времени задерживаться для уплаты. До свидания! До свидания!
Глава 13
Смыкаясь вокруг Перси
Весь долгий день Арчи ошеломленно размышлял о том, с какой быстротой и нежданностью могут тучи затянуть ясное и голубое небо и как внезапно человек, уверенный, что его ноги крепко стоят на твердой земле, оказывается погруженным в липкое варево Судьбы. Он вспоминал — с обычной для подобных воспоминаний горечью, — что утром встал, не ведая забот, и его солнечное настроение не смущала даже мысль, что Люсиль ненадолго его покинет. Он распевал в ванной. Да, он щебетал, как распроклятая малиновка. А теперь…
Некоторые люди отмахнулись бы от горестей мистера Джорджа Бенхема как от не имеющих к ним никакого отношения, но Арчи был скроен из менее прочного материала. Пусть мистер Бенхем, если не считать того, что с ним было приятно поболтать и подзакусить в Hью-Йорке, и не имел никаких прав на помощь Арчи, этот факт на него не воздействовал. Видеть ближнего в беде Арчи было нестерпимо. С другой стороны, что, собственно, он мог сделать? Найти мисс Сильвертон и воззвать к ней — пусть даже не воркуя, — несомненно значит установить между ними определенную близость, каковая, нашептывал ему инстинкт, возможно, после возвращения Люсиль начнет сквозить в манере мисс Сильвертон, создавая впечатление именно той старой дружбы между ними, которая придает ситуации особую неловкость.
Все его существо страшилось протянуть мисс Сильвертон палец, который женский артистический темперамент с такой легкостью превращает в целую руку. И когда, собираясь войти в обеденный зал, он встретил ее в вестибюле и она, осияв его улыбкой, сообщила, что ее глаз вновь в совершенном порядке, Арчи рванулся вбок, будто испуганный мустанг в просторах прерии, отказался от намерения допекать метрдотеля в одном помещении с этой любезностью в облике женщины и, шатаясь, укрылся в курительной, где постарался заглушить аппетит с помощью бутербродов и кофе.
Кое-как скоротав время до одиннадцати часов, он отправился спать.
Номер, который ему и Люсиль отвела администрация, находился на втором этаже, приятно солнечный с утра, а по вечерам овеваемый прохладным и бодрящим благоуханием сосен. До этого дня Арчи наслаждался последней сигаретой на балконе, обращенном к лесу, но в тот вечер он был настолько душевно угнетен, что вознамерился лечь в постель, как только закрыл за собой дверь, и сразу же направился к гардеробу за пижамой.
Когда пижама не обнаружилась даже после второго осмотра, первой его мыслью было, что ничего другого и не следует ожидать в те дни, когда жизнь упрямо идет наперекосяк. Он в третий раз порылся в гардеробе уже с раздражением. Со всех крючков и плечиков свисали те или иные одежды Люсиль, а вот его пижамы не было. Он выдохнул еле слышное проклятие, готовясь к обстоятельной охоте на свою исчезнувшую собственность, но тут что-то в гардеробе привлекло его внимание и ввергло в недоумение.
Он готов был под присягой показать, что Люсиль никогда не носила бордового неглиже. И ведь она не раз объясняла ему, что не любит бордовый цвет. Он недоуменно нахмурился, и тут со стороны окна донеслось покашливание.
Арчи стремительно обернулся и подверг комнату такому же придирчивому осмотру, как перед тем гардероб. Но ничего не обнаружил. Дверь на балкон зияла во всю свою ширину. Балкон был подчеркнуто пуст.
— Уррф?
Тут уж ошибки быть не могло. Кашель раздался в непосредственной близости к балконной двери.
Ощущая покалывание у корней коротко подстриженных волос на затылке, Арчи осторожно прокрался через комнату. Дело оборачивалось чем-то потусторонним, и пока он на цыпочках приближался к балконной двери, старинные истории о привидениях, прочитанные в светлые минуты перед весело пылающим огнем в хорошо освещенной комнате, поочередно возникали у него в памяти. Его преследовало ощущение — точно так же, как главных типчиков в этих историях, — что в комнате он не один.
И он был в ней не один! В корзине за креслом, свернувшись, положив массивную нижнюю челюсть на переплетенные прутья, лежал великолепный бульдог.
— Уррф! — сказал бульдог.
— Бог мой! — сказал Арчи.
Наступила продолжительная пауза, в течение которой бульдог придирчиво смотрел на Арчи, а Арчи придирчиво смотрел на бульдога.
В обычных обстоятельствах Арчи относился к собакам с любовью. Как бы он ни торопился, но, повстречав на улице собаку, обязательно останавливался, чтобы представиться ей. В чужом доме он начинал с того, что собирал местное собачье население, валил его на спину — или на спины — и тыкал в ребра. Мальчиком он грезил о том, чтобы пойти в ветеринары, и, хотя годы заставили его свернуть с этого благого пути, он знал о собаках все — их достоинства, их привычки, их обычаи и как с ними обходиться в болезни и здравии. Короче говоря, он любил собак, и, произойди их встреча в более подходящей обстановке, без сомнения, не прошло бы и минуты, как он был бы уже в наипрекраснейших отношениях с этой псиной. Но при данном положении вещей он воздержался от братания и продолжал немо таращить глаза.
