Джером Джером - Леди и джентльмены
Я протянул руку и снял портрет с полки. Теперь уже ничто не мешало узнать имя безутешной героини. Я стоял посреди комнаты до тех пор, пока хозяйка не пришла накрывать на стол.
— Вот, нашел случайно, когда хотел достать кое-какие книги, — честно признался я. — Лицо определенно знакомое, но имя вспомнить никак не могу. Вы не подскажете, кто это?
Мисс Чолмондли взяла миниатюру, и на бесцветном лице расцвел румянец.
— Я ее потеряла, — ответила она. — Ни разу не пришло в голову посмотреть в шкафу. Этот портрет много лет назад написал мой друг.
Я перевел взгляд на миниатюру, потом снова посмотрел на хозяйку. На лицо упал свет от лампы, и я впервые увидел мисс Чолмондли по-настоящему.
— Как же я сразу не догадался? Сходство действительно потрясающее.
Неравнодушный
Знающие люди рассказывали — и я вполне могу поверить, — что девятнадцати месяцев от роду он плакал потому, что бабушка не позволяла кормить ее с ложечки, а в три с половиной года его, измученного, вытащили из бочки с водой, куда он забрался, чтобы научить лягушку плавать.
Спустя пару лет он постоянно ходил с поцарапанным левым глазом, потому что упорно пытался продемонстрировать кошке, как надо носить котят, чтобы им не было больно. Примерно в то же время его опасно укусила пчела — в тот самый момент, когда он пытался пересадить труженицу с цветка, на котором, по его мнению, она напрасно тратила время, на другой, более медоносный.
Он всегда стремился опекать других. Мог провести все утро, объясняя пожилым курицам, как следует откладывать яйца, и мог отказаться от похода за ягодами ради того, чтобы сидеть дома и колоть орехи для любимой белки. В семь лет он уже спорил с матерью о методах ведения хозяйства и упрекал отца за неправильный подход к вопросам воспитания.
Когда он немного подрос, ничто не радовало его больше, чем возможность «присмотреть» за другими детьми. Он по доброй воле брал на себя эту утомительную обязанность, даже не рассчитывая на награду или хотя бы на благодарность. Не имело значения, оказывались ли подопечные сильнее или слабее, старше или моложе; где бы он с ними ни встречался, сразу начинал «присматривать». Однажды во время школьной экскурсии из глубины леса донеслись жалобные вопли. Вскоре его обнаружили распростертым на земле, в то время как кузен, мальчик раза в два тяжелее, сидел на нем верхом и упорно его дубасил. Избавив жертву от мук, учитель спросил:
— Почему ты не играешь с мальчиками своего возраста? Что общего может быть у тебя с ним?
— Прошу вас, сэр, не сердитесь — последовал ответ, — я за ним присматривал.
Он прекрасно «присмотрел» бы за кузеном, если бы смог справиться.
Он отличался добродушием и в школе охотно позволял одноклассникам списывать — точнее, даже призывал и настаивал. Разумеется, делалось это из лучших побуждений, однако, поскольку ответы всегда были неправильными и содержали характерные, почти уникальные ошибки, последователи неизменно получали крайне неудовлетворительные оценки. В итоге с юношеской бесцеремонностью, склонной игнорировать мотивы и судить исключительно по результатам, товарищи поджидали его после уроков и щедро награждали тумаками.
Вся его энергия уходила на обучение других, в то время как на собственные нужды не оставалось почти ничего. Он приводил в свою комнату младших и принимался обучать их боксу.
— Ну, теперь попробуй ударить меня в нос, — требовал он, принимая оборонительную позу. — Не бойся, бей со всей силы.
И соперники били. Через некоторое время, придя в себя и немного уняв кровь, он принимался терпеливо объяснять, что было сделано не так и с какой легкостью можно было бы отразить удар, нанесенный по всем правилам.
Дважды ему приходилось по неделе лежать в постели из-за того, что на поле для гольфа он показывал новичку коронные удары, а во время крикетного матча я собственными глазами видел, как столбик его калитки опрокинулся, словно кегля, в тот самый момент, когда он объяснял подающему, как правильно бить по мячу. Стоит ли удивляться, что затем состоялся длительный спор с судьей относительно возможности продолжать игру?..
Говорят, однажды во время шторма в проливе Ла-Манш он взволнованно бросился в рубку, чтобы сообщить капитану, что пару секунд назад «видел свет примерно в двух милях слева по борту». Если же он едет в омнибусе, то непременно садится рядом с водителем и указывает на различные объекты, угрожающие безопасности движения.
В омнибусе и состоялось мое с ним знакомство. Я сидел рядом с двумя дамами, когда кондуктор подошел, чтобы собрать плату за проезд. Одна из дам протянула шесть пенсов и попросила билет до Пиккадилли-серкус, в то время как маршрут стоил два пенса.
— Нет, — возразила вторая леди, отдавая шиллинг. — Я тебе должна шесть пенсов. Дай мне четыре пенса, а я заплачу за двоих.
Кондуктор взял шиллинг, оторвал два билета по два пенса и задумался.
— Все правильно, — заметила вторая леди. — Верните моей подруге четыре пенса.
Кондуктор так и сделал.
— А ты отдай их мне. Подруга послушалась. — Теперь, — снова обратилась леди к кондуктору, — вы должны мне восемь пенсов сдачи, и будем в расчете.
Кондуктор отсчитал требуемую сумму: те шесть пенсов, которые он взял у первой леди, плюс пенс и две монетки по полпенса из своей сумки. Впрочем, процедура показалась слишком запутанной, и он отошел, бормоча что-то насчет служебных обязанностей и необходимости считать с быстротой молнии.
— Ну вот, — заявила старшая леди младшей, — теперь я должна тебе шиллинг.
Инцидент казался исчерпанным, но только до того мгновения, когда сидевший напротив румяный джентльмен зычно провозгласил:
— Эй, кондуктор! Вы обманули этих леди на четыре пенса!
— Кто кого обманул на четыре пенса? — негодующе уточнил кондуктор с площадки. — Поездка стоит два пенса.
— Два раза по два — это не восемь пенсов! — горячо настаивал румяный джентльмен. — Сколько вы ему дали, моя дорогая? — обратился он к первой из дам.
— Шесть пенсов, — ответила та и заглянула в кошелек. — А потом еще четыре пенса тебе. — Она посмотрела на подругу.
— Что-то многовато для двух пенсов, — заметил невзрачного вида пассажир.
— Не может быть, — заволновалась вторая леди. — Я ведь была тебе должна шесть пенсов.
— Да, именно так все и было, — настаивала первая леди.
— Вы дали мне шиллинг, — обвиняющим тоном заявил кондуктор. Он вернулся и теперь недовольно тыкал указующим перстом в старшую из подруг.
Та кивнула.
— А я вам отсчитал шесть пенсов и два пенса, разве не так?
Леди согласилась.
— А ей, — кондуктор кивнул в сторону младшей, — четыре пенса. Правильно?
— И я отдала их тебе, дорогая, — заметила та.
— Стукните меня, если это не меня обманули на четыре пенса! — закричал измученный кондуктор.
— Но, — заметил румяный джентльмен, — первая леди дала вам шесть пенсов.
— И я тут же их вернул, — ответил кондуктор и снова гневно указал на старшую из подруг. — Если хотите, можете проверить мою сумку: там нет ни единой шестипенсовой монеты!
К этому времени все уже забыли, что делали, и возражали просто так, на всякий случай. Румяный джентльмен взялся навести порядок, и в результате неподалеку от Пиккадилли-серкус трое из пассажиров уже угрожали кондуктору наказанием за неподобающую манеру высказывания. Кондуктор, в свою очередь, вызвал полицейского и записал имена и адреса обеих дам, твердо вознамерившись подать на них в суд за утраченные четыре пенса (бедняжки хотели заплатить требуемую сумму на месте, однако румяный джентльмен не позволил этого сделать). Младшая из подруг решила, что старшая хотела ее обмануть, а старшая расплакалась от обиды.
Мы с румяным джентльменом вместе доехали до станции Чаринг-Кросс. Возле кассы выяснилось, что нам по пути и дальше, так что расстаться не удалось. Всю дорогу попутчик рассуждал о четырех пенсах.
Возле моей калитки мы пожали друг другу руки, и он выразил восторг, так как оказалось, что мы близкие соседи. Трудно сказать, чем именно я вызвал столь откровенную симпатию: сам он изрядно мне надоел, и я вовсе не старался этого скрыть. Впоследствии выяснилось, что такова особенность его характера — немедленно попадать под обаяние всякого, кто удержался от открытых оскорблений.
Спустя три дня он без объявления ворвался в мой кабинет — очевидно, близкие друзья всегда так поступают — и попросил прощения за то, что не зашел раньше. Я простил.
— Встретил на улице почтальона, — сообщил он, протягивая голубой конверт. — Вот это пришло на ваш адрес.
Я посмотрел и увидел счет за воду.
— Возмутительно! — продолжал он. — Это счет за период до двадцать девятого сентября. Нельзя оплачивать его в июне.
