Сергей Куприянов - Хумор
К вечеру номер, до этого пустой, если не считать меня, заполнился. Это я выяснил после того, когда сходил пообедать, созвонился с предприятием, куда я, собственно, и прилетел, и позвонил своей бывшей однокласснице. Просто так, от нечего делать. Тоскливо одному в чужом городе. На галушки я не очень рассчитывал, но хоть так, пообщаться.
Бог мой! Тогда я понял, что мои смутные надежды на приют были более чем неосновательными. Я нарвался на тещу. И подвергся форменному допросу. Похоже, что непорочную честь своей невестки она блюла крепче, чем иной командир знамя своего полка. Кстати, муж ее был офицером, много старше ее.
Вечером, уже в темноте, вернувшись в номер и познакомившись с новыми жильцами, я захотел пить. Для этого на столе имелся графин с водой и перевернутые вверх дном стаканы на стеклянном подносе. Советский стандарт сервиса. Днем я лично видел, как работница ведомственной ночлежки их мыла, поэтому взял один из них без опаски. Налил из графина, поднес к губам, отхлебнул… О, ужас!
В то время я после болезни не пил, в смысле спиртного, совсем, чем неприятно выделялся в компаниях. А тут вдруг понял, что у меня во рту водка. То бишь горилка. На вид вода, а на вкус – ОНА! И что делать трезвеннику?
В секунду я взлетел на подоконник, распахнул форточку и выплюнул жидкость наружу. Простите, мужики! Простите. Так было. Но из песни слова выкидывать просто неприлично. Поэтому пишу как есть. То есть, как было.
Поболтав с мужиками и слегка познакомившись, улегся спать. Перелет, нервотрепка, недосып, словом, устал.
Утром я проснулся от звука радио. Никому из нас не пришло в голову выдернуть штепсель приемника из розетки, потому что радиоточка молчала. И почувствовал, что схожу с ума. Или уже сошел.
Накануне вечером один из моих соседей, едва познакомившись и узнав, что я из Москвы, попросил меня приобрести одно редкое лекарство для него лично, которое сейчас, насколько я понимаю, можно купить достаточно свободно. У него было какое-то тяжелое заболевание костей, так что без церебролизина ему было просто не жить. И так он это все рассказал, что я проникся и почти пообещал, хотя прямого доступа к лекарствам у меня не было, но имелась знакомая заведующая аптекой.
Итак, утро. Радио.
Я еще сплю – время-то раннее, – но сквозь сон слышу. Отдельные слова вроде знакомы, то есть все родное, но общий смысл фраз от меня как-то ускользает. Да что там! Я вообще не понимал, о чем идет речь.
Все это длилось, полагаю, не больше нескольких секунд, ушедших на то, чтобы я выбрался из своего сонного состояния. Но ужас, который я испытал в эти секунды, передать невозможно. Да вы сами представьте себе. Даже затрудняюсь с чем сравнить. Есть одно слабое подобие того моего состояния.
Известно, что бандиты, общаясь со, скажем так, небандитами, часто намеренно строят свои фразы так, чтобы человек ничего не понял. То есть такая как бы феня. И при этом разговор идет напряженный, содержательный и очень важный лично для объекта, то есть для лоха. Тот в такой ситуации вынужден делать одновременно несколько вещей, в том числе вести диалог, то есть хоть как-то отстаивать свои позиции, и понимать, о чем вообще идет речь. Что, согласитесь, весьма затруднительно, когда с тобой говорят на полуиностранном языке. Этим же еще грешат многие ученые, преподаватели и литературные критики. Ну что вам скажет такая фраза, как «Либидо, как информационное поле, может очень много дать в смысле приложения к типовым полям субъекта, о которых мы сейчас ведем с вами речь, а именно как харизмиоплат личности, находящейся под воздействием суггистивного влияния»? Да ровным счетом ничего! Чувствуешь себя дундук дундуком. То есть идиотом в квадрате. Была у меня в школе учительница по физике. Нормальная такая тетка, не злобная, несколько лет нас учила, да так, что я понял, что Энштейном мне не стать ни за что и никогда. Ну не понимал я ни хрена. То есть как бы понимал, но суть не улавливал. Ну и заучивал, зазубривал всякие формулы, чтобы ответить на уроке или решить задачку. А однажды она приболела. И ее заменил другой учитель. На недельку. И всю ту тягомотину, в которой я годами не мог разобраться при помощи иксов и всяких понятий, он объяснил мне и не только мне, за один урок. Русскими словами, без иксов и басов. И были, были у меня такие примеры.
Но тут другое.
Я уже чувствовал, что схожу с ума. Я перестал понимать человеческую речь! Все, конец. Страшно – до жути! И, главное, не дома, где хоть какая-то поддержка есть. Хоть с ложечки есть кому кормить, «утку» подкладывать.
Сильное, доложу я вам, сограждане, ощущение. От одного его можно с ума сойти. Вихрь мыслей и чувств, прогноз и диагноз в одном флаконе.
Только секунды спустя я понял, что происходит на самом деле.
Радио вещало на украинском.
Когда я это понял, чуть не описался от облегчения.
Здоров! И перспектива с «уткой» и сиротской ложечкой с куриным бульоном отступила.
Вот вам и феня.
А мораль? Ну что мораль. Вспомнил я того «агента» на Крещатике. Не кинул он меня? Не кинул. Ну и я этому больному нашел лекарство и выслал. Деньги он мне вернул по почте. И еще ящик грецких орехов прислал. Надеюсь, он и по сей день жив и здоров. Я на самом деле люблю Украину. Нет, не землю-чернозем или какие-то там стены, но людей. Надеюсь, тот мой безрассудный с точки зрения бизнеса поступок зачтется мне ТАМ.
Самое смешное, что то, о чем велись переговоры на уровне министерств, удалось мне решить на складе за две минуты. Высокие договаривающиеся стороны слишком часто не видят, что творится у них под ногами. Ковры мешают, что ли?
ПРО ОБУВЬ.
Некоторое время я работал слесарем на заводе, изготавливающем ракеты. Секретность и все такое – жуть. Если в каком-нибудь НИИ на проходной в те времена сидели пожилые тетки, вряд ли способные на что-то большее, чем кляузничать да в лучшем случае заорать, то там – здоровенные мужики с пистолетами на поясе. И шерстили нас, грешных, будь здоров. Но при всем при этом большинство рабочих пило просто безбожно. Выйти в обед из проходной, принять стакан водки, а потом забежать в пивнушку рядом, где народу не протолкнуться – практически норма. А после работы повторить – просто святое. От проходной до пивнухи ходу минут пять, и в соответствующее время суток там было не протолкнуться. То есть народу не просто много, а битком, как в общественном транспорте в час пик. Кстати, зарабатывали на заводе очень прилично. Но и пропивали тоже.
Делали мы там так называемые отсеки. То есть части корпусов для ракет. Такого строгого ОТК (отдел технического контроля) как там я больше никогда не видел. И – план, план, план.
Был у меня такой случай. Работали мы сдельно. То есть никакой гарантированной зарплаты или почти никакой. Так, минимум. Как-то работы у меня не было. Ну, это нормальная практика, которая происходит и по сей день для того, чтобы несчастный соглашался на любую, даже саму дешевую работу, дабы заработать хоть что-то. Старые рабочие на дешевую работу не соглашались, брали только самые выгодные заказы, а дешевку брали только тогда, когда другого не было.
Я молодой был, впечатлительный, как-то расстроился – чего же я домой-то в получку принесу, болтаюсь неприкаянно, когда все работают. И тут перед обедом один опытный, старейший рабочий цеха предлагает мне в обед вместо столовки сходить «тяпнуть». Ну, мне на сегодня все равно делать нечего, так что почему бы и нет. Да и лестно. Не а бы кто тебя приглашает сообразить, а ветеран!
Пошли, тяпнули – Семен налил себе побольше, хотя скидывались поровну, да еще пивка прицепом пустили. Вернулись обратно – настроение на высоте. Душа ликует. Действовать хочется! Только делать мне нечего. Вот и вызвался я помочь своему товарищу посверлить «обруча» на его изделии.
На практике делается это так. Кусок трубы, которая в будущем станет частью корпуса боевой ракеты, изготавливается из двух практически одинаковых половинок, то есть зеркальных, которые крепятся такими обручами, вставляемыми изнутри (тира бочки, только у бочки обручи снаружи). А в них уже просверлены дырочки. Их много, штук, наверное, шестьдесят в каждом обруче. Сначала рассверливаются три или четыре, в них вставляются заклепки, так получается труба, а потом все остальные рассверливаются и клепаются.
Работали мы пневматическим инструментом. Что это такое на практике? Когда ты залезаешь в эту трубу, чтобы изнутри сверлить, в лицо тебе летит стружка – в глаза, в волосы, за шиворот. Терпеть такое невозможно. Поэтому при известном навыке все сверлят на ощупь. В сущности, ничего сложного, если рука набита. У меня она была набита.
Стало быть, сверлю я. Тырк-тырк-тырк. Идет дело. И вдруг чувствую, что очередной тырк дался мне как-то уж очень легко. Гляжу – мама дорогая! Я просверлил мимо. То есть просто пропорол корпус. И не кофеварки какой-нибудь – ракеты! Выходит, я не только своего товарища подвел, за которым этот номерной блок записан, но и… В общем, тюрьма по мне плачет и ручкой манит. А в лучшем случае придется возместить стоимость. Сколько – я даже думать не хочу. Много.
