Виктор Шендерович - Кинотеатр повторного фильма
– Спасибо.
Человек поставил свой стакан и сразу отглотнул чуть ли не половину. Парень и девушка переглянулись.
– Извините, – сказал незнакомец и улыбнулся, – вдруг, знаете, захотелось посидеть рядом со счастливыми людьми.
Лицо у парня закаменело, но в голосе человека – того самого, что пялился у кассы, – не было издевки, и парень только напряженно улыбнулся в ответ.
– Вот, Паш, – откликнулась девушка, – мы с тобой, оказывается, счастливые люди… – Глаза из-под мягких ресниц с любопытством изучали незнакомца, и он сделал еще один большой глоток.
И вдруг спросил:
– Хотите, я вам погадаю?
Парень усмехнулся.
– А вы умеете? – В голосе девушки звенела ирония.
– Да, – хрипло ответил он, и она, не раздумывая, протянула ладошку – легкую, хрупкую и почти прозрачную, как слюда. Человек помедлил, но девушка улыбалась, не убирая руки.
– Это не обязательно, – сказал он. – Я умею гадать по лицам.
Зачем эта встреча? Подписанное наверху – «исправленному верить»? Но что я могу изменить и что рассказать?
Что еще два года он будет ждать ее в метро с букетиком тюльпанов, что будут прогуливать лекции, бродя по привычным, как переплетенные пальцы, улочкам, по тихому, пронизанному солнцем Коломенскому, а зимой прятаться в кафешке, и он будет дыханием отогревать ее ладошки, два белых лепестка?
Что однажды эти глаза начнут избегать его, и разговор перестанет клеиться, и они промолчат всю долгую дорогу от «Темпа», где смотрели эту дурацкую комедию с де Фюнесом, и в наступивших сумерках ее рука будет лежать в его ладони неподвижно, и он сам отпустит эту чужую руку, а у дома она быстро скажет: «Ну, пока», – и войдет в подъезд, не оглянувшись?
Прошлое налетело на меня, его горькая волна накрыла с головой, сбила с ног и потащила назад.
Рассказать, как встретились на следующий день, как пытались сделать вид, что ничего не произошло? Она была нежной, ее рука снова была теплой и живой, мы ели круглое, с островками варенья, мороженое из одной вазочки, мы смеялись, но ее уже уносило от меня, как уносит от Земли воздушный шарик, наполненный газом из шипящей трубки…
Потом были еще встречи и расставания, фильмы – хорошие и плохие, была холодная, нескончаемая зима и снова весна, но что-то уже сломалось непоправимо, имы оба чувствовали это. Я не мог сам отпустить тоненькую ниточку, связывавшую нас – у нее не хватало сил эту ниточку оборвать.
А может, она просто ждала, что все разрешится само собой?
Что рассказать еще?
Когда я вернулся из армии, мы встретились там, где встречались обычно, и медленно пошли рядышком вдоль университетской ограды. Рядышком, но не касаясь друг друга. Дошли до Ленинских гор; выбрели к ее дому. За это время я многое узнал, мы обо всем спокойно поговорили. Издалека напоминали, наверное, пожилую супружескую пару, совершающую вечерний моцион.
– Ну все, я пошел? – спросил я.
Она поглядела мне прямо в глаза – первый раз после нашей встречи – погладила по щеке и заревела. И я заревел тоже. Мы ревели, обнявшись на площадке возле лифта – и это было наше прощание.
– По лицам? – переспросила девушка и рассмеялась. – Интересно, интересно… Давайте по лицам. Ну? Что же ждет нас впереди?
Этой осенью Москва столкнула нас на улице.
Она была одна – по-прежнему одна. У ее золотистых глаз я увидел первые морщинки, и в самих глазах появилось новое выражение: еще не тревога, но первое предвестие, когда человек начинает слышать, как шуршит песок в его часах.
– Куда ты пропал? – спросила она, и мне показалось, что в голосе ее дрогнула обида. Раньше я звонил ей изредка – на день рождения и еще два-три раза в год, когда тоска накатывала особенно сильно. Звонил– и всегда заставал дома вечерами.
Я объяснил, куда я пропал.
– Поздравляю… – сказала она. – В общем, у тебя все хорошо?
– В общем, да, – сказал я.
Площадь Белорусского вокзала – не лучшее место для разговора, час пик – не лучшее время. Да и говорить было уже не о чем.
– Звони, – сказала она, – не пропадай.
Позвонил я ей только под Новый год. Мы встретились, пошли в пиццерию – они как раз пооткрывались в тот год по всей Москве – взяли пузатенькую бутылку кипрского вина; я развлекал ее как мог, стараясь получше запомнить это усталое лицо. Потом мы ехали в метро, и ее рука иногда касалась моей, но поезд мчал по туннелю, и гул безнадежно ушедшего времени стоял над нашими головами. Я проводил ее, поцеловал в щеку и быстро пошел обратно – сквозь влажный сумрак, к светящейся шайбе метро. В груди оседал горький ком жалости и недоумения: все, что осталось от моей любви.
Резко затрещал звонок. Раскрылись двери; люди потянулись на сеанс. Парень нетерпеливо повернул голову: этот странный незнакомец раздражал и тревожил его. Раздражала затея с гаданием – парень не верил во всякую чепуху, а тревожило то, как улыбается незнакомцу девушка – его девушка с песочными глазами. Большие руки парня ерзали в карманах курточки.
– Послушайте, – волнуясь, сказал человек. – Я действительно знаю, что с вами произойдет. – И, подавшись вперед, заговорил торопливым шепотом. – Вы будете ходить в кино, отсиживаться в кафешках, бродить по улицам; поедете в Коломенское – вы ведь еще не были в Коломенском? Так будет еще четыре года – и счастливей этих лет у вас в жизни ничего не случится, это уж вы мне поверьте. А потом… – Он повернулся к парню и осекся, заглянув, как в зеркало, в эти раненые ожиданием глаза, до конца узнав это лицо, эти отпущенные под Леннона волосы, эту тайную неуверенность, эту привычку усмехаться, когда тяжело.
Другие – песочные, с солнечными крупицами янтаря глаза светились счастьем и тревогой, и мужчина не сразу отвел от них взгляд.
– Потом будет армия, – медленно подбирая слова, сказал он. – Потом вы встретитесь снова – семнадцатого мая семьдесят девятого года, вечером, на троллейбусной остановке возле метро «Университет» – и уже не расстанетесь никогда.
Он замолчал. Они молчали тоже. Их руки, сами найдя друг друга, были намертво сцеплены под столом.
– Семьдесят девятый… – медленно, словно примериваясь к вечности, проговорил наконец парень. Ироническая судорога понемногу отпускала его лицо.
– Это гораздо ближе, чем вам кажется, – сказал мужчина.
– А потом, потом? – спросила девушка.
– Потом – еще не знаю. Честное слово, не знаю.
Мужчина перевел дыхание и принялся допивать сок, хотя допивать там было уже нечего. Снова дважды протрещал звонок, и над столиком повисла тишина.
– А… А откуда вы знаете… – вдруг сказала она.
Мужчина отодвинул стакан и встал.
– Простите, мне пора.
– А…
– Этот фильм я уже видел.
– Подождите! – Девушка вскочила из-за столика. – Ну подождите же… Кто вы?
– Это трудно объяснить, – чуть помедлив, ответил мужчина.
– Да-а? – вдруг жалобно протянула она. – А можно, я… мы вам как-нибудь позвоним?
Он покачал головой.
– У меня нет телефона.
– Тогда запишите мой, – попросила девушка.
– Я запомню, – чему-то усмехнувшись, пообещал мужчина.
Девушка назвала цифры.
– Повторите.
Он повторил.
– Ну вот, – она вдруг радостно улыбнулась. – Очень простой номер, правда?
Он кивнул.
– Правда, все будет так, как вы сказали?
– Да, – ответил он.
– Обязательно позвоните, – попросила девушка. – Ну пожалуйста.
Уже у лестницы мужчина обернулся. Они смотрели ему вслед. Больше в фойе никого не было: начинался сеанс.
Выйдя на улицу, мужчина остановился, мотнул головой, глубоко вдохнул весенний уже воздух и коротко, нервно хохотнул. Потом достал из кармана сигареты, закурил. Он затянулся раз, другой, и пошел по улице, но у телефонной будки замедлил шаг и остановился.
Он постоял, поглядел на пустую кабину, медленно выгреб из кармана мелочь и нашел двушку. Зажав ее в потном кулаке, он стоял посреди тротуара, и прохожие, обходя, задевали его локтями.
1986
ТАЙМ-АУТ
Повесть
Глава I. ЧЕТВЕРГ
Еще сквозь сон чувствую, что по мне кто-то ползает и без умолку лопочет.
– И-ир, – тяну я, стараясь, чтобы голос звучал как можно противнее. – И-ир, убери Чудище. Я так не играю…
– Чудище, – откликается моя половинка с нескрываемой любовью. – Чудище, кто это? Кто это дрыхнет в четверть десятого?
– Имка! – радостно отвечает Чудище, прыгая у меня на голове.
Имка – это я, и сегодня Имке больше не спать. Встаю и, сладко потягиваясь, издаю долгий звук несмазанной двери. С недосыпу меня мотает по комнате и бьет о разные предметы.
Мы с Иркой состоим при Чудище уже полтора года. «Чудище» произошло от «Чуда» путем наблюдения за трансформацией наклонностей.
В настоящий момент это бывшее Чудо, слезши с кровати и открыв дверцы секретера, методично выбрасывает оттуда мои бумаги.
– Екатерина!
