Хорхе Ибаргуэнгойтия - Убейте льва
— Во-вторых, было бы целесообразно, — говорит Бестиунхитран, облизывая губы после коньяка, — чтобы Умеренная партия, у которой нет своего кандидата в президенты, выдвинула бы меня.
Снова слышно, как муха жужжит. Бестиунхитран поясняет:
— Так мы сразу убьем двух кроликов. Умеренная партия сможет со всем народом отпраздновать мою победу, а мы можем не опасаться, хотя бы и в далеком будущем, что пожизненным президентом станет какой-нибудь безвестный проходимец.
— Я полностью с вами согласен, сеньор президент, — снова говорит дон Карлосик.
— Очень рад, сеньор Беррихабаль, — снова говорит Бестиунхитран. — А вы? — спрашивает он остальных.
— Мы — умеренные, сеньор маршал, — пускается в объяснения Банкаррентос, — но мы — не вся партия.
— Вы ее именитые члены, — говорит Бестиунхитран. — Я уверен, что вы можете достойно представить меня остальным, предложить в качестве кандидата и рассказать своим собратьям о тех выгодах, которые им сулит такой поворот дела. С другой стороны — и думаю, это главное, — если я не стану вашим кандидатом, толковать нам больше не о чем.
Дон Карлосик встает и говорит:
— Сеньор президент, рассчитывайте на меня. Я устрою в вашу честь празднество в моем доме, я представлю вас всем членам казино, и вы, таким образом, получите возможность поговорить с ними, узнать их чаяния, услышать их претензии. Я уверен, что мои друзья, здесь присутствующие, помогут нам, вам и мне в трудном деле по переубеждению моих сотоварищей.
Все согласны, еще один тост, конец обеда.
На обратном пути Банкаррентос спрашивает дона Карлосика:
— А как же твоя жена, которая величает Толстяка убийцей, примет его в собственном доме?
Дон Карлосик, думающий о том же самом, не отвечает. И вытирает платком потный лоб.
Глава XVI. Надо убедить Ангелу
— Сначала падре Ирастрельяс объявит программу, — говорит Ангела в своем будуаре Пепите Химерес. — Затем ты прочитаешь стихи, а после тебя Убивон произнесет речь, уже подготовленную и очень интересную. Потом будет антракт, а второе отделение начнется с «Оды Демократии», которую ты должна прочитать с выражением, ибо это одно из самых волнующих произведений Касимиро Пиетона и последнее из написанных. Вечер закончится живой картиной, в которой выступит Кончита вместе с девочками из балетной школы; я надеюсь, это будет прекрасный финал. На Густаво рассчитывать нечего. Он наотрез отказался участвовать. Струсил. А жаль, у него великолепный голос… Что это с тобой?
Пепита, понурая и скорбящая, не слушает Ангелу. Она всхлипывает. Ангела сочувственно берет ее за руку, спрашивает:
— Ты плачешь из-за Пепе?
Пепита заливается горючими слезами. Мало-помалу плач утихает, переходит в икоту. Ангела терпеливо ждет ответа.
— Я этого не перенесу, Ангела. Он вежлив, но ни одного ласкового слова. Ни слова о том, что я хочу услышать. Он почти и не смотрит на меня, а когда смотрит, будто и не помнит… о том… что было.
Ангела встает с кресла в стиле Людовика XVI, подходит к туалетному столику, берет шоколадную конфету, кладет себе в рот и, протягивая коробку Пепите, изрекает такую сентенцию:
— К несчастью, Пепита, мы не властны над чужими душами. Если приходят неприятности, хоть это и грустно, что они приходят, надо уметь их преодолевать и жить дальше.
— Но мне уже тридцать пять, Ангела. Этому человеку я подарила молодость.
— Ты была влюблена. И не надо его упрекать.
— Но в его письмах столько нежной страсти!
— А когда он прислал тебе последнее письмо?
Пепита опускает глаза, прожевывает конфету и отвечает:
— Двенадцать лет назад.
— Видишь? Ты его не забыла, но нельзя требовать этого же от мужчины. Ты несправедлива к нему.
Пепита поднимает глаза и вперяет взор в Ангелу:
— Значит, нет никакой надежды?
Ангела испытывает некоторое смущение, но решает быть откровенной:
— По-видимому, никакой.
Пепита, слыша подтверждение своих худших предположений, стонет:
— Я давно покорилась судьбе. И была даже счастлива. А теперь, когда он приехал… Я так страдаю.
И она снова принимается громко рыдать, Ангела снова берет ее за руку. Но, видя, что стенаниям нету конца, встает и, подавляя легкое раздражение, говорит:
— Ну хорошо. Нам пора готовиться к вечеру.
Ангела, Пепита, девица Парнасано, Убивон и падре Ирастрельяс встречаются с Бертолетти, директором Оперного театра Пуэрто-Алегре, чтобы обозреть декорации. Пепита прекращает плакать.
— Вытри слезы, — приказывает Ангела.
Пепита Химерес идет в туалет. Ангела украдкой смотрится в зеркало, разглаживая пальцем кожу на щеках.
Разодетый дон Карлосик, как щеголеватый комарик взлетает вверх по лестнице, полный решимости, радужных надежд, гениальных, по его мнению, идей, которые должны воплотиться в жизнь в баре казино с помощью Банкаррентоса и дона Бартоломе Ройсалеса, хотя он и понимает, сколь велик риск, сознает опасную вероятность того, что Ангела пошлет его ко всем чертям, когда он заикнется об устройстве приема для Бестиунхитрана, и потому готовый пустить в ход ловкую выдумку.
В таком состоянии духа он появляется в холле на первом этаже. Задерживается на секунду возле двери в будуар супруги, соображая, как к ней подъехать, игриво постукивает в дверь.
— Войдите!
Дон Карлосик входит. Увидев Ангелу и Пепиту, которые — в шляпах и в ожерельях — собираются уходить, он теряется и не знает, с чего начать.
— Ты пьян, — говорит Ангела.
— Ничего подобного. Выпил всего одну рюмочку.
— Мы идем в театр, — говорит Ангела, натягивая перчатку и давая понять, что разговор окончен.
Дону Карлосику ровным счетом начихать на театр. Чувствуя, что его план проваливается, он решает идти в атаку:
— Ангела, я хочу попросить тебя оказать мне маленькую услугу.
— У меня нет времени оказывать услуги, — говорит Ангела, — я ухожу.
— У меня тоже нет времени ждать, пока ты вернешься, — отвечает дон Карлосик и добавляет, обращаясь к сеньорите Химерес: — Девочка, заткни на минуту уши, мне надо поговорить с ней наедине.
Ангела, видя, что от него не отделаться, просит Пепиту:
— Подожди меня внизу.
Когда Пепита выходит, дон Карлосик подскакивает к жене и говорит таинственным голосом:
— Еще есть надежда!
— На что?
— На спасение земель Кумдачи. Но мне нужна твоя помощь. А если говорить откровенно, я молю тебя о спасении.
Ангела сурово спрашивает мужа:
— Что ты еще затеваешь?
Дон Карлосик, притворяясь, будто рад до смерти и сообщает приятнейшую новость века, говорит:
— Бестиунхитран хочет стать членом нашего казино!
Он отпрыгивает назад, чтобы в полной мере насладиться произведенным эффектом. Но супруга остается невозмутимой.
— А мне что за дело? — спрашивает она.
Дон Карлосик не падает духом. И пускает в ход второй вымысел:
— Постой, послушай меня: мы обсуждали его ходатайство и решили отклонить.
— Правильно сделали! — говорит Ангела.
Дон Карлосик поднимает руку, мол, не следует спешить с выводами, и продолжает:
— Не радуйся, ты еще не знаешь, чем дело кончилось. Бестиунхитрану отказали не потому, что он убийца, как ты изволишь говорить, и не потому, что он мулат, как говорят другие, — и он снова отпрыгивает назад, чтобы сделать неотразимый выпад. — Его ходатайство отвергнуто потому, что он не пожелал соблюсти необходимую формальность: предоставить рекомендательное письмо одного из членов-основателей. И представь себе, Бестиунхитран оказал мне эту честь, попросил меня рекомендовать его нашему собранию, ты понимаешь?
Ангела устремляет на него отсутствующий взор и безучастно говорит:
— Понимаю. Ты его рекомендуешь.
Дон Карлосик подскакивает к жене:
— Безусловно! Я не только буду его рекомендовать, я введу его в наше общество! — Берет обтянутую перчаткой руку своей жены в ладони и добавляет: — Если ты, конечно, не возражаешь!
Ангела смотрит на него с внезапно зародившимся подозрением:
— Что ты хочешь сказать?
— Тринадцатого июля будет годовщина битвы под Ребенко. Мы устроим здесь, в нашем доме, бал, соберем сливки пончиканского общества, и — сам Господь Бог не отнимет у нас Кумдачу.
Ангела застывает с приоткрытым ртом.
— Здесь, в доме? Бестиунхитран в нашем доме?
Дон Карлосик сникает:
— Ангелита, прошу, согласись! Принеси эту жертву! В конечном итоге — всего один только вечер! Умоляю тебя!
Пытается поцеловать перчатку Ангелы, но она вырывает руку.
— Ты спятил!
Идет к двери. Дон Карлосик в отчаянии бросается на колени.
— Ангела, умоляю тебя на коленях!
Ангела выходит из комнаты, даже не обернувшись, не взглянув на своего коленопреклоненного, молящего, распустившего слюни супруга. Видя, что все потеряно, дон Карлосик встает — что для него несравненно труднее, чем плюхнуться на пол. Идет в свою комнату и неподвижно сидит в кресле, уперев взор в пустоту.
