Петр Бормор - Игры демиургов

— Не знаю, — сказал пророк. — Мне их просто было жаль. Я хотел подарить им надежду.

— И подарил. Опасная это штука, знаешь ли, пустая надежда.

— А другой не было, — ответил пророк. — Я создал для бедных забитых людей новое учение, я обманул их, сказав, что они избраны нести в мир свет истины. Я заставил их поверить в милосердие Творца.

— В моё милосердие?! Ты в своем уме?

— Нет, наверное. Но пока есть надежда…

— Да? И на что же вы надеетесь? Что каким-то чудом сможете пройти через горящий лес? А ты в курсе, что огонь, вообще-то, жжется? Это закон природы, который никто пока не отменял. Или, может, я должен ради вас раздвинуть огонь в стороны? А вы пройдете, как по паркету?

— Это было бы очень великодушно с твоей стороны.

— Ха. Может, вам еще ковровые дорожки постелить и автоматы с прохладительными напитками расставить?

— Если будет на то воля твоя, — сухо ответил пророк.

— Ну так знай, что моей воли на это не будет. Точка. Так и передай своей пастве.

— Я знаю. Но люди так надеются на спасение…

— Ну и очень глупо.

— Глупо. Но они надеются.

— …! — сказал Мазукта и оборвал связь.

Пророк постоял еще немного в тишине, развернулся и вышел из шатра.

— Ну что? — спросили его старейшины.

Пророк потер пальцами веки и отозвался бесцветным голосом:

— Передайте людям, пусть готовятся.

— К чему готовятся?

— К чему?.. — Пророк тряхнул головой, расправил плечи и решительно произнес: — Мы идем дальше.

— Дальше? Но куда?

— Туда. В огонь. Истинно верующие спасутся, так сказал Мазукта.

— А мы не сгорим?..

— Вы сомневаетесь в слове своего Творца?

— Нет, но…

— Значит, идем. Трубите сбор.

Слева высились горы. Справа шумело море. Сзади стояла вражеская армия, наблюдая, как безрассудные рабы идут навстречу огню.

— Жарко, — пожаловался кто-то рядом с пророком.

— Идите. Идите вперед. Сейчас будет чудо. Если вы верите в милосердного Творца — чудо будет. Он не обманет ваших надежд. Помните это.

Близкое пламя слепило, искры больно обжигали кожу. У шедших впереди начали скручиваться волосы; где-то заплакал ребенок.

— Чудо будет, — шептал пророк, высоко поднимая посох, — чудо обязательно будет! Еще немного… Еще один шаг, и оно произойдет! Только не останавливайтесь!

— Что случилось? — спросил демиург Мазукта у мрачного как туча демиурга Шамбамбукли.

— Люди, — ответил демиург Шамбамбукли.

— Тю, люди, — присвистнул Мазукта, — было бы из-за чего… А что с ними такое?

— Они сотворили себе кумира и поклоняются ему.

— Кумира? Ты имеешь в виду, идола? Из камня или из глины?

— Да если бы! Глину не жалко, её много…

— Из золота?

— Из меня. Из меня сделали идола.

— О господи! — ахнул Мазукта.

— Вот именно, — кивнул Шамбамбукли.

— Привет! — сказал демиург Мазукта демиургу Шамбамбукли.

— Привет.

— Ты чего делаешь?

— Ничего.

— А-а… — протянул демиург Мазукта. — А зачем?

— То есть как, зачем? — удивился Шамбамбукли. — Чтобы потом из ничего сделать что-то. Я же демиург!

— Я и сам прекрасно знаю, зачем нужно ничего, — сказал Мазукта. — Я спрашиваю, зачем ты его делаешь? Купить нельзя?

— Да где же я куплю хорошее ничего? — возразил Шамбамбукли. — Уже в шести магазинах был, ничего там нет.

— А ты зайди в тот, что на углу, знаешь, такой, с черепичной крышей.

— А что там есть?

— Ничего.

— Правда?!

— Честное слово. И очень качественное ничего, смею заметить.

Шамбамбукли просиял.

— Очень хорошо. А то у меня ничего не получается. Почти.

— А ты из чего его делаешь?

— Как из чего? Из ничего.

— Из ничего ничего и не выйдет, — покачал головой Мазукта. — Закон природы. Сначала должно быть что-то, и вот ты над ним работаешь, работаешь, стараешься, и в итоге получается…

— Что?

— Ничего.

Шамбамбукли вздохнул.

— Значит, я все делал не так?

— Почему же? Ты делал так.

— Жалко. Думал, сделаю ничего себе, а вышло так себе…

— А что-то вышло?

— Да, немножко. Я сложил в ящик стола.

Мазукта заглянул в ящик и нахмурился.

— Но тут ничего нет!

— Как нет?! — подскочил Шамбамбукли. — А что же там есть?

— Да у тебя тут, приятель, настоящий хаос, — сказал Мазукта и задвинул ящик стола. — Запомни, ничего нельзя оставлять без присмотра. Оставишь где-нибудь на минутку — и всё, уже не найдешь потом ничего.

— А я думал, ничего не исчезает никуда. По закону сохранения.

— Это только в сказках, — отрезал Мазукта. — А у нас с тобой… не пойми чего.

Демиург Шамбамбукли позвонил демиургу Мазукте.

— Привет, это я.

На том конце повисло долгое, лет на двадцать, молчание.

— Мазукта, да ты что, всё еще сердишься?

— Сержусь.

— Да ладно тебе, давай мириться.

— Не хочу. Ты охаял мою работу.

— Но я всего лишь сказал…

— Ты сказал, что я сотворил неудачный мир. Было такое?

— Ну было. И что, из-за этой ерунды мы теперь…

— Это не ерунда!

— Ну хорошо, хочешь, я извинюсь?

— Не хочу.

Шамбамбукли вздохнул.

— Мазукта?..

— Ну?

— Я тут подумал…

— Ну?

— Знаешь, этот твой мир, он… ну… вообще-то ничего себе, нормальный такой. Очень даже.

Мазукта не ответил.

— Вполне так, знаешь… недурственный. Хороший, можно сказать.

Мазукта угрюмо молчал. Шамбамбукли опять вздохнул.

— А если честно, то это плохой мир. Но он всяко лучше доброй ссоры.

Демиурги Шамбамбукли и Мазукта вели неспешный теологический спор.

— А я говорю, что от людей добром ничего не добьешься, — сказал демиург Мазукта.

— Ты неправ, — покачал головой Шамбамбукли. — Я утверждаю, что на людей всегда можно воздействовать мягким убеждением.

— Только принуждением, — стоял на своем Мазукта.

— Нет-нет, насилие еще никогда не доводило до добра!

— А кто говорит про насилие? — удивился Мазукта.

— Ты.

— Я говорил про принуждение.

— Не вижу разницы.

— А ее, по большому счету, и нет.

Шамбамбукли озадаченно заморгал.

— Что?..

— Ну посуди сам. Люди — это ведь те же скоты, верно?

— Нет.

— Верно, Шамбамбукли, верно. На них, как на всякую скотину, можно воздействовать хорошей палкой. Рано или поздно они понимают, что выбора у них нет, и идут куда тебе нужно.

— Это насилие.

— Правильно. А принуждение — это когда ты запрягаешь их в повозку, а перед носом вешаешь вкусную морковку. Тогда они думают, что идут сами, куда хотят, за своей светлой недостижимой целью — а на деле, это ты их ведешь. И с куда большим комфортом.

— Ясно. Но люди — не скот.

— Спорим?

— Спорим.

— Ну хорошо… Возьмем, для примера, какой-нибудь мир.

Демиурги взяли какой-то мир.

— Теперь выбери любой город.

— Вот этот.

— Очень хорошо.

— А теперь попробуй мягко убедить людей… ну, хотя бы плодиться и размножаться.

— А они что, не?!.

— Они да. Но недостаточно активно.

— Ну хорошо, я попробую. Сейчас я к ним обращусь…

— Да? И это ты называешь свободой выбора? Представь себе, ты человек, и вдруг перед тобой с небес спускается сияющая фигура и начинает пропагандировать е… естественное размножение. Ты посмеешь ослушаться?

— Ты прав, Мазукта. А здесь как-нибудь можно обратиться сразу ко всем, и чтобы без чудес?

— Запросто. Тебе повезло. В этом мире существует телевидение, и через пять минут намечается новогоднее выступление президента. Можешь вмешаться.

— А ты уверен, что президент будет не в записи?

— Абсолютно! — Мазукта щелкнул пальцами. — Вот и нет никаких записей, сгорели. Придется ему выступать вживую.

— Это насилие…

— Да. Выступление начинается, твой ход.

Шамбамбукли вздохнул, зашевелил губами, и на бумажке, лежащей перед Президентом, проступили новые слова. Президент как ни в чем не бывало продолжал речь. Упомянул о сложной политической обстановке, пожаловался на недостаток рабочих рук в стране, оценил низкий уровень валового дохода. С этого дня, проникновенно говорил Президент, все люди доброй воли должны усилить свою демографическую сознательность. Государству нужны новые молодые люди: солдаты, рабочие, ученые. Дети — наше будущее, наша сила, наша гордость и т. д. и т. п.

— И ты думаешь, из этого выйдет что-то путное? — скептически скривился Мазукта.

— Посмотрим, — неопределенно ответил Шамбамбукли.

— Хорошо, посмотрим.

Демиурги перепрыгнули на год вперед.

— Что-то я не вижу никаких существенных изменений, — сказал Мазукта. — Рождаемость даже снизилась.