Сергей Литовкин - Хуже всех (сборник)
Мичман смачно затянулся, сморщился и протянул мне бритвенный станок, который не удалось обнаружить несколько дней назад.
– Нашелся, – улыбнулся Гена, – а ведь я тебе еще и подарок принес. Он достал из-за пазухи пакет, вытащил из него фотографию и протянул мне.
На чистом белом фоне я увидел себя – бородатого, мрачно дающего прикурить от зажигалки себе же – безбородому, уныло держащему во рту некое подобие сигареты.
Тут-то я вспомнил, что Гена, пользуясь моим болезненным состоянием, отщелкал с десяток кадров, снимая меня до и после «рубки» бороды. Совал что-то в руки, заставлял держать во рту бумажную трубочку и отстал только под угрозой жестокого убийства посредством затупленного лезвия.
– Спасибо, – сказал я, рассматривая изображение и поеживаясь от свежих еще воспоминаний о зубной боли, ярко отпечатавшихся на обоих моих лицах, – здорово ты это слепил. А правильно я сделал, что бороду сбрил. Так себе была бороденка.
– Ага, – поддержал мичман, – дай-ка еще пару сигареток. Хорошо, что ты на крейсер смотался. Хоть какую-то отраву привез.
Он глубоко затянулся, закашлялся и нечленораздельно выругался, помянув всех погибших насекомых – жителей «Памира».
Бычок
Какой бы ерундовиной мы систематически ни занимались, всегда пытаемся придать ей глубокий, а иногда и мистический смысл, вырабатывая определенную систему и последовательность манипуляций, окружая процесс мелкими деталями и формируя традиции. Так, например, обстоит дело с совершенно дурацкой, как я теперь считаю, привычкой – курением. Я азартно дымил и коптил больше тридцати лет, что позволяет довольно квалифицированно судить о предмете. Не рискнул бы писать об этом, если б не развязался с табаком на грани столетий. Еще круче звучит – «в прошлом тысячелетии». Короче, держусь уже несколько месяцев. До этого было несколько тренировочных попыток. Хорошо помню, как в самый первый раз собрался всерьез бросить курить.
Выходил я в море в семьдесят каком-то году на кораблике вспомогательного флота с военной командой. Строился он немцами в пятидесятых годах как рыболовецкий траулер, но служил на Черноморском флоте посыльным судном. По плану я должен был следовать на этой посудине с кучей аппаратуры до одной из точек якорных стоянок в Средиземном море, а там перебраться на эсминец «Л-вый», где предстояло развернуть приборы для проверки их работоспособности в наиболее неблагоприятных условиях бурливой в это время года Восточной Атлантике.
За сутки до убытия мне удалось смотаться в тупиковую зону вокзала и разыскать там вагон-ресторан ленинградского поезда, чтобы с незначительной переплатой закупить все буфетные запасы «Беломора» знаменитой фабрики имени Урицкого. Набралось без малого сто шестьдесят пачек, которых, даже с учетом стрелков среднего калибра, должно было хватить для имитации дыма Отечества на полгода. Пачка противного табака «Моряк», ширпотребовская курительная трубка и блок болгарской роскоши «Стюардесса» дополнили мое богатство и укрепили чувство уверенности и личной независимости. Многое стерлось из памяти с предыдущего похода, но ощущение собственной неполноценности, возникающее при попытках стрельнуть хотя б окурок на корабле, где уже меся как закончились все запасы, незабываемо.
Определили меня на временное жительство в каюту, в которой уже несколько дней обитал флагманский спецом одной из бригад, следовавший в распоряжение эскадры. Андрей – так звали «флажка» – недавно завершил бракоразводный процесс, и друзья устроили ему морскую прогулку подальше от политработников, азартно терзавших эту жертву бытового неустройства. Семилетние скитания по частным углам и многомесячные морские походы уморили советскую семью, как химические отходы рыбу в типовом рукотворном водохранилище, однако флотские политорганы разных уровней никак не желали угомониться.
Нескончаемые партсобрания и партбюро, на которых по традиции тех времен долго и тщательно ворошилось чужое грязное белье, оказали решающее воздействие на неокрепшую психику начинающего холостяка и вытолкнули его на скользкую дорожку. Многочисленные публичные унижения требовали компенсации в такой тонкой области человеческой деятельности, как секс, в сфере которого Андрей явно стремился доказать всем и каждому, что прозрачные намеки бывшей жены носили клеветнический характер. Упущенное ранее он наверстывал такими темпами, что его физическое и душевное здоровье начало вызывать серьезные опасения друзей. Будучи человеком общительным и доброжелательным, он в первый же вечер нашего знакомства поволок меня на праздник жизни, в ресторан.
Не успели мы выпить и по рюмке коньячку, как к нашему столику слетелся квартет говорливых девиц, не скрывающих весьма близкого знакомства с моим товарищем. Обладая широкой русской душой, тот активно знакомил меня со своими приятельницами, подмигивая и делая не допускающие альтернативного толкования намеки. Однако, учитывая возможные нюансы и варианты развития подобных знакомств, я предпочел допить уже налитое спиртное и ретироваться, взяв с товарища слово не пропадать насовсем: завтра с утра предстоял выход корабля в море. На всякий случай я записал номера контактных телефонов, охотно продиктованных его подружками, явно превратно воспринявших мой интерес. Однако «флажок», к счастью, не пропал.
Он явился около семи утра и со стуком бросил в рундук столовый нож с ресторанной гравировкой на ручке. В ответ на мой вопрос о происхождении и назначении оного Андрей извлек из карманов еще несколько подобных клинков, ранее служивших предметами сервировки в местах общепита славного Севастополя, и объяснил, что набирает их под завершение обычных кабацких посиделок на случай затяжных конфликтов с другими гостями ресторана. Виноватыми в подобных конфликтах, разумеется, были эти недоделанные «посе… си…..сти… тели». Последнее слово ему удалось произнести в три приема, но зато с неподдельным сарказмом. Очевидно, что изыскание оружия в целях возможной самообороны являлось мерой вполне оправданной. Предполагалось, что приборы изымаются для временного пользования с последующим обязательным возвратом. Применять ножики в деле, к счастью, ему еще ни разу не потребовалось, но показывать якобы приходилось многократно.
– Ежели такое дело, надо с собой кортик таскать, – предположил я.
– Что я, бандит, что ли? – обиделся Андрей, с грохотом высыпая свои трофеи в рундук. Его тело напоминало поле битвы после полного взаимного уничтожения противоборствующих сторон. Прощание с берегом было бурным. Падение в койку и первые звуки пронзительного храпа совпали по времени абсолютно.
Вскоре сыграли боевую тревогу, но я был пассажиром, а не членом экипажа, а посему ее проигнорировал и, не вылезая из койки, продолжил обреченное загибание пальцев, каждый из которых должен был означать то или иное незавершенное на берегу дело или невыполненное обязательство. Когда серия характерных звуков, стуков и сигналов позволила предположить, что контакт с сушей успешно разорван, я решил прекратить самоистязание и укрепиться в уверенности, что море все спишет.
Разбудил меня троекратный стук, после которого в каютном пространстве возникло новое лицо – старлей медицинской службы с портфелем в руках, одетый, как ни странно, в тропическую форму.
– День добрый. Меня в соседнюю каюту разместили. Зашел познакомиться, – сообщил он, доброжелательно улыбнувшись и представившись Борисом.
– А чего так вырядился? Еще и Босфора не прошли, а ты уже весь в голубом, – сказал я, вылезая из койки и пожимая руку новому знакомому.
– Тут дело такое: ничего другого не выдали. Призвали на сборы в качестве офицера запаса и отчего-то решили отправить на пару недель на эскадру для борьбы с кариесом. Я-то ведь стоматолог по специальности, кандидат от медицины. Отбивался, конечно, как мог. У меня куча проблем на работе в институте, поездка на носу по обмену стажерами в Венгрию и раковина на кухне течет, да никто ничего не слушает. Сказали: или в море, или – на губу на тот же срок.
– Ясно… Наверно, у адмирала зуб разболелся, вот он тебя и заказал на эскадру. Плохо, дантист, твое дело. Не хочу пугать, но застрянешь ты в штабе до прихода замены месяцев на несколько. У всех моряков зубья ни к черту. Консервное питание и вода из опреснителей, понимаешь? Сверлить тебе – не пересверлить. Наберешь статистики на докторскую диссертацию.
Настроение у Бориса упало ниже ватерлинии. Чтоб его хоть немного утешить, я предложил допить слегка початую бутылку шампанского, доставленную утром Андреем из мест неизвестных, но сомнительных. Попытка привлечь самого «флажка» к дегустации оказалась безуспешной. При виде эмблем на погончиках Бориса – зловещих змей, намотанных на рюмки, – полупроснувшийся Андрей простонал: «Доктор, скажите, я буду жить?!» и, не дожидаясь ответа, снова отключился.
