Ф. Илин - Сказания о славном мичмане Егоркине
– Да иди ты! – делано удивился подводник.
– Зуб даю! – в тон ему поклялся наш командир и продолжил: – Да только это тебя не особенно спасет, ночью, этот супостат, так он тебя все равно «пасти» будет, да еще пуще, во все глаза и уши.
– Товарищ капитан второго ранга! – встрял я и обратился к подводнику: – А вы дадите мне пару бутылок сухого вина, если я вам помогу оставить британцев «с носом»? А то уже соскучился, а у вас – запас, согласно подводной походной норме, я знаю!
– Да уж, именно про эту норму вся страна в курсе! – проворчал подводник.
– Мичман Егоркин, вы бессовестный вымогатель! Разве так можно? Да еще у гостей? Где же ваше хваленное кубанское, и, такое-сякое, казачье, гостеприимство! Ай-ай – ай! Однако, старый пират, я по хитрым глазам вижу, что ты что-то придумал, чтобы англичанам сделать «два – ноль»? Один – ноль уже есть, верно? – смеясь, спросил меня кэп.
– Да хоть тут, товарищ командир, раз в футболе с этим всегда – облом! Да и опять же – скучно! И для подъема боевого духа экипажа оно не вредно…
– Скучно ему… вымогатель!
– Да ладно, Алексей, если что дельное, я не только вино, я ему еще и лучших консервов на закуску дам, а уж если дело вообще выгорит – «масандровскими» винами в лёжку упою, когда он к нам в гости в Севастополь заявится!
Я изложил офицерам свой коварный план. В красках и деталях, с элементами садизма – в плане мести англичанам за наш футбол и вообще… Например, за многовековое угнетение народа да за десант в Архангельске и Мурманске в 19-том году. Офицеры недоверчиво похмыкали.
– Что-то в этом роде проделывали уже американцы, в годы мировой войны на Тихокеанском ТВД – с сомнением протянул подводник. – Эти могут вспомнить и сами допереть! Все хорошо только в первый раз!
– А ты попробуй!
– Одна вон попробовала…
– А вот если бы не попробовала – так бы и окочурилась старой девой!
– И старой дурой – тоже! – вставил я.
– Вон, «наперстночники», у них каждый раз один и тот же прием, однако, никто из них с голоду еще не помер, даже наоборот! А может, они по ИВМИ были непроходимыми двоечниками?
– А без шума и пыли, вы это сделать сможете?
Это уже вопрос ко мне.
– Да как два пальца под базальт!
– Слушай, – рассвирепел мой командир, решительно становясь на мою сторону: – Что это я тебя, как девку у вас на «Примбуле» уговариваю? Ты мне скажи, что ты теряешь? Не выйдет – потом что-то из твоих «подводницких» трюков применишь! В конце концов, учись – пока взаправду не бомбят и ракетами не стреляют. Начнут ведь когда – вот тогда второй попытки уже не дадут!
Необходимо кое-что пояснить – мне эти самые бутылки вина – собственно, до лампады. Если пить нельзя или совсем нечего, так я о выпивке и не вспомню. Подумаешь, потеря! Да здоровее буду! Кстати, их вино с нашим домашним – ни в какое сравнение, пусть даже и массандровское, да! Вон, Коромыслин и Рюмин не дадут соврать – сколько раз пробовали, я каждый раз из отпуска привозил! А чача дедовская? Да виски рядом не валялся! Отвечаю! А вы говорите…
Рюмин и Коромыслин согласно кивнули, остальные не возражали – тоже приходилось причащаться у Егоркина. Тот победно оглядел согласную публику.
Палыч продолжал: – Но интерес в любом деле должен быть – для куража и азарта. Кроме того, тогда, при материальном интересе в успехе дела, есть два залога и две ответственности – получателя и плательщика! Кстати, сам читал где-то, это принципиально – для уверенного успеха!
Тут дело пошло! Скоро, по команде, загрохотали все три могучие дизеля подлодки, завыли вентиляторы – и в ее усталые, истощенные аккумуляторные батареи пошла энергия. Максимальная плотность электролита – это первое, что нужно лодке в задуманной игре. Конечно, время не военное, но в «мужские игры водного спорта» тогда играли очень всерьез, без «дураков» и «поддавков»!
Наши и их трюмные машинисты разматывали свои толстые шланги-удавы. Мы сейчас – как доноры, которые делятся своей кровью с попавшим в беду. Без воды много не наплаваешь! Только тот, кто бывал подолгу в южном море, в состоянии оценить ценность пресной воды – даже теплой, даже плохо опресненной, даже отдающей ржавчиной цистерн и вкусом хлорки, но – воды! Поэтому, сравнивая пресную воду с кровью, я уверен – в этих условиях делаю лишь небольшую натяжку!
Кроме того, уже запарил вспомогательный котел, механик, скрепя свое рвущееся сердце стальной скобой, сам предложил организовать горячий душ для соскучившихся по нему подводников. У них, на такой лодке, можно было кое-как помыться лишь забортной водой от охлаждения дизелей, на ходу в надводном положении, или при зарядке батарей, да еще специальным мылом или шампунем – обычные-то не мылятся в морской воде!
Командир вслух удивился его необычайной щедрости. Механик обиженно поджал губы: – Ну уж вы совсем меня в Гобсеки записали! Я, что – по-вашему – вообще без понятия? Да пошли вы строем… – и сам вышел с ходового поста, обиженно хлопнув дверью. Офицеры прыснули смехом – такого механика они еще не видели! – Аттракцион невиданной щедрости! – прокомментировал старпом.
Тем временем, я собрал свою команду и коротко поставил им задачу. Поступило несколько дельных предложений. Командир электротехнической группы и его «бойцы» уже возились со своим хозяйством. Как стемнеет, мы подготовим им еще кое-какой «сюрприз».
Я уже дал задание одному недоучившемуся художнику, своему командиру отделения, веселому одесситу Остросаблину, по прозвищу Крамской.
Это прозвище он заработал за тягу к портретной живописи. Его портреты пользовались большой популярностью в народе – даже, говорят, его раза два били! Это те, чьи карикатуры получались особенно удачно – я так думаю!
– Крепись, Остросаблин! – говорил ему замполит капитан-лейтенант Слоников – Ты подумай, как тебе повезло, что инквизицию отменили! А то, представляешь, попалась бы иезуитам твоя папка с эскизами, и – на шашлык! А они его всегда пережаривали до угольев!
– И чего страшного? Ну, обменялись парой плюх, подумаешь! Синяки украшают мужчину!» – успокаивали его друзья – сослуживцы. А сейчас он умело и старательно загрунтовывал зеленой краской лист фанеры под цвет уголкового отражателя, в просторечье – «уголка».
– Остросаблин, а ты из самой Одессы? – спросил его кто-то из электриков.
– А что?
– Да ты просто первый встреченный мной одессит, который не еврей!
– Тогда половинный!
– А это как?
– Очень просто, у меня только мать – еврейка. Так что ты встретил лишь половину не-еврея!
– Ну, извини, я ничего такого…
– Все нормально, ибо еврей – это не ругательство, это положительная характеристика!
– Ты бы, Котов и сам догадаться бы мог! – вмешался Петрюк, наблюдавший за нами.
– Как это?
– Да он тебе вопросом на вопрос каждый раз отвечает!
Из своего камбуза, насыщенного парами горячей пищи, как черт из недр вулкана, вылез кок классической профкомплекции – круглый, румяный, добродушно улыбающийся и жмурящийся на вечернее солнце, как откормленный, довольный сытой жизнью, кот. Он, с видимым наслаждением, вытирал свое потное лицо белым «разовым» полотенцем, как грешник, выскользнувший на время из ворот ада.
– Варенуха, дай кружечку компота, ананасовый компот – моя слабость!
– Ни, Остросаблин, та это у всих слабость, а у меня – норма!
– А ну принеси сюда компот и угости всех – вмешался Петрюк, – а не то я тебе твою собственную норму урежу – вона, гляньте, добрые люди, рожа – то, скоро уже треснет, а что я тогда твоей маме скажу? Доброжелатели говорят, что она, в смысле твоя довольная морда, уже в «амбразуру» камбузной двери не помещается!
– Та ни, товарищ старший мичман, врут завистники! Нагло клевещут! – искренне возмутился кок: – Еще иногда выглядываю! И в коже на лице есть еще место для роста! – и кок смешно оттянул щеку, демонстрируя, что кожа на его лице вполне может еще некоторое время выдерживать такую сытую жизнь.
– Товарищ старший мичман – заговорщицки подмигнул Остросаблин, пусть этот Ламме Гудзак ест себе от пуза! Вот танкер с припасами еще раз опоздает на пару дней – мы его заколем, зажарим, съедим, а на акул спишем!
– Нет, Остросаблин, да Бог с тобой! Да где же я тебе такую акулу-то найду в Средиземном море, в которую поместится наш Варенуха? Таких здесь не бывает, одни заморыши! Так и будет он за нами вечно числиться – на балансе. И хрен его когда спишешь… – деланно возмутился Петрюк.
Меж тем, начало темнеть. А темнеет, я вам доложу, в Средиземке, не так, как у нас. Здесь, на Севере, как будто лампы реостатом гасят – не спеша, потихонечку. А там – бац, рубанули, и минут через двадцать – хоть глаз коли, как у негра в ж… в же… в желудке, да! Двадцать минут после заката и ты – как Верещагин в бочке с мазутом! А вот тогда я сразу же разбудил свою команду – пора действовать! Офицеры уже давно собрались на сигнальном мостике.
