Михаил Жванецкий - Кто я такой, чтоб не пить
Проник и умер.
И ты мне сказал: «Иди по барам, ешь и пей что хочешь, только говори: «Я гость капитана!» И ушел.
А я остался.
Я пил и раньше.
Я много пил.
Но что я пил?
Портвейн с конфетой.
Пиво-пышарс с вяленым бычком.
И синюю водяру цвета синих баб в голубых трико ниже колен, трясущихся со мной в очереди.
Я, гость капитана с легким несварением от котлет столовой № 6 по улице Чижикова, состав которых еще долго будет предметом пристального изучения ученых, а сама котлета на аукционе «Сотбис» уйдет за большие деньги.
Что я знал, кроме этих котлет и вечнозамороженных пельменей Слуцкого завода кожзаменителей? Колбасу, употреблявшуюся с той туалетной бумагой, из которой она состояла?
Что шло в запивку?
Лимонад «Дюшес», который тоже улетит сегодня в «Сотбис».
Что я носил?
Пальто, перелицованное из шинели.
Нам всем хватало на обмундирование, а на одежду не хватало.
Высшим достижением кулинарии для меня были оладьи со сметаной в столовой второго участка порта и бульон из крылышка курочки моей мамы.
Да, Владислав Сергеевич, как гость капитана, сдерживая эмоции, чтобы не выдать вас, я ничего не мог заказать.
Я только шептал: «Вы знаете, я гость капитана».
– Ну, – спрашивали меня, – что будете пить?
– Ничего, – шептал я, – я гость капитана.
– И чего вам налить?
– Ничего, – говорил я, – я гость капитана.
– Может, хотите что-то заказать?
И меню на английском, который я не понимал с детства. Что заказать? Вокруг чужие люди. Мы-то всегда ели только среди своих.
– Что будете кушать?
– Что? – От голода сводило живот. – Вот эти орешки, я гость капитана.
И я стал жевать какие-то лопнувшие орешки, не ощущая вкуса из-за скорлупы.
– Может, с пивом? – спросили меня.
– Нет, – и жевал орехи. Откуда я знаю, каким пивом у них это запивают.
Икая от соли, зашел в ювелирный.
– Я гость капитана.
– Что вас интересует?
– Ничего.
– Может быть, вот эти часы?
– Что вы, – сказал я, – я гость капитана.
Впервые ко мне приставали, чтобы я что-то купил.
Это был высший стыд. Тут всем выкатили какие-то колючие фрукты. Я схватил одну. Или одно. Или один. И почувствовал себя вором, как чувствовал всегда, когда ел.
– Вы гость капитана, садитесь за стол, вам подадут.
– Нет, я здесь.
Я дожевал в углу. Корки сунул в карман. И пошел искать Петухова.
Ввиду полной невозможности дальнейшего пребывания в капитализме, ввиду униженности, незнания сортов пива и колбас, я попросил вывести меня обратно за борт, где и остался с наслаждением в общественном туалете морвокзала среди посетителей ресторана, многие из которых мочились, уже не расстегиваясь.
Я был среди своих… Среди своих я был недолго. Я стал сатириком.
Спасибо вам, Владислав Сергеевич, за первую экскурсию во враждебный мир, борьбу с которым мы с вашей помощью, слава Богу, проиграли.
Эльдару Рязанову
Эльдар Александрович!
Не знаю, что-то есть в нашей жизни, в этой пыли, в этой грязи такое очаровательное, такое приятное, что вызывает тоску по Родине прямо у живущих в ней.
Сегодняшняя жизнь – для всех загадка.
Всё странно.
Всё непонятно.
А посередине живем мы.
Смотрим вокруг глазами идиота.
Вроде нравится… Авто, магазины, огни, дома…
Но мат, но порнуха, но грязь…
Мы никогда не знали, что у мужчин и женщин главное – тело.
Даже не глаза – а задница.
Ну, коли сегодня мозги не главное – население как-то отошло в сторону.
Как-то свежим дыханием и торчащей грудью мы никогда не отличались.
Если что-то торчало за пазухой – это был ворованный водопроводный кран или банка кофе.
Так что по красоте тела мы здорово в стороне.
У нас вот это: образование… Потом литература… Потом наука…
А нам неожиданно замерили талию и таз.
А перхоть, а прокладки, а «Бленд-а-мед» – все, чтобы выглядеть, и ничего, чтобы соображать.
И в фильмах подробно – как проломить голову, и ничего – чтобы ее наполнить.
Как-то уж сильно больно мы не нужны.
Приходи, смотри, купи, звони.
От этой жизни в виде водорослей мы тупеем со скоростью сто человек за передачу.
И тихо смотрим на буйство красок вокруг.
Может, сейчас не наше время?
А когда оно было нашим?
Прежде – Советская власть.
Ныне – Рекламная власть.
Все тебе говорят, что делать, что носить, куда ходить.
Ну хорошо, с их помощью мы от перхоти избавились и кончики волос у нас мягкие.
Как-то не хотелось бы считать это смыслом жизни.
Добиться нашей сельской труженице размеров 90–60–90 при ватнике и сапогах?
И это все для кого?
Для мужа нашего?
Да у него самого 30 на 20 на 28, имея в виду глубину мысли и широту души.
Так что когда еще нам светит быть принятыми в европейских домах, даже без перхоти и с душистым дыханием.
В общем, жить мы среди мюзиклов и «дьюти-фри» живем, но как-то потерянно.
Всё ищем, ищем свое место и не можем никак отыскать.
Здорово все-таки нас приучили не думать о себе.
То время кончилось.
Язык кино и Чикаго стал переводим.
Мы уже знаем, что такое убивающий гангстер и преуспевающий адвокат.
Мы еще не знаем, что такое завод Форда и Катерпиллера, но хорошо знаем, что такое доллар, и ищем, ищем и находим понемногу, входя в этот мир с недоверием и удивлением.
И судорожно, как деревенский мальчик, держим свой фанерный чемоданчик, где среди самого необходимого – две-три книги Булгакова, два куска мыла, одна зубная щетка, две песни Окуджавы, три песни Высоцкого и три картины Эльдара Рязанова.
И, может быть, несколько строк автора этих строк. Целую, жду, пишу.
«Культурный слой…»
Культурный слой должен расти телами и текстами.
От нас останутся веселые размышления, мобильные телефоны, теракты и Интернет.
Немало.
Нам досталось телевидение, авиация, памперсы и Голливуд.
Тоже неплохо.
Предыдущим – паровозы, телефоны, «Титаник» и Толстой.
Нет, нет. Очень неплохо.
Слой от слоя не отставать!
Примите и прощайте.
Прощайте и примите.
Без шума и суеты.
Без речей и завещаний. Летайте.
Включайте.
Читайте.
Пользуйтесь.
Теперь это ваше.
* * *Общество придает значение видимости.
У человека: автомобильные права, паспорт, диплом, удостоверение, членский билет, таможенная декларация, свидетельство о браке и куча всего.
А нужна только справка о состоянии здоровья.
И то устная.
Все остальное не соответствует действительности.
* * *Он испытал в жизни две любви.
Один раз отчаянно.
Второй – чуть глуше.
В первый раз девушку двадцати пяти.
Второй раз женщину тридцати двух. И снова ту же.
* * *Физически жизнь строится очень просто. Вначале тело заменяет мозги, потом мозги заменяют тело.
* * *Вначале мы нуждаемся в страсти.
Потом в любви.
Потом в заботе.
* * *Как бы вам сказать…
Она была ему не полностью верна.
* * *Наши мысли – гул.
Наш протест – инфаркт.
Сидеть начеку и лежать насмерть.
Атаковать врага из больницы.
Убивать его своей смертью.
Расшатать его своим параличом.
А сейчас что затеяли, чтоб обратить на себя внимание – умирают молодыми!
* * *Задача, люди, жить не лучше, а дольше.
* * *Ей, конечно, достается.
Кто может выдержать такой характер – склочен, плаксив, жаден, скуп, прожорлив, болезнен.
Плюс мнителен.
Плюс без вкуса.
Плюс без внешности.
Плюс требует утешения.
По всем, по всем вопросам.
Как это можно выдержать?
Выдержать такое невозможно.
И она на это плюет.
* * *Мы все занимаемся политической деятельностью.
Но в домашних условиях и между собой.
* * *Она кричала и плакала.
– Какие вы, мужчины, все одинаковые – и отец, и брат, и ты. Вы все говорите одно и то же: не бросай незастеленную постель, не оставляй грязную посуду, не ешь семечки в постели, не бросай одежду посреди комнаты. Не оставляй мусор на ночь. Вы все такие одинаковые. И ты уже, казалось бы, в Москве, уже культурный человек – и то же самое.
* * *Он пил и говорил:
– Миша, я женюсь только на той, что покончит с собой либо сразу, либо чуточку до моей смерти.
* * *Но прежде всего свою основную линию мы проведем немедленно – мы выпьем.
* * *– Гриша, ты куда?
– Нет, я иду домой.
* * *Странный. То у него две женщины в серебристых пальто. То он ест шоколад – одну плитку за другой.
* * *Абсолютное одиночество – это когда уже нет тех, кто тебя не понимает.
* * *Как нерушимо соблюдается равновесие в нашей жизни.
Сейчас, когда столько всего в магазинах, – не хватает взгляда, слова, тайного рукопожатия, чего было так много, когда не хватало еды и одежды.
* * *Она:
– Хочешь, я помолчу? Поверь мне, я еще никому этого не предлагала.
