Эдуард Басс - Команда Клапзуба
— Проклятый Вавилон, yes!
После чего они с полковником Уордом долго трясли друг другу руки. Полковник развалился в своем кресле рядом с Клапзубом. Буквичский старик вначале было испугался, как ему быть, если этот господин разговорится, но все обошлось благополучно. Полковник сидел, курил и сплевывал, Клапзуб тоже сидел, курил и сплевывал, и так они сидели, курили и плевались вместе. Примерно через час полковник поднял руку, показал на белую птицу, которая летала вокруг, и сказал по-английски:
— Чайка.
Клапзуб кивнул:
— Yes!
Через час Клапзуб заметил ныряющего дельфина. Понаблюдав за ним некоторое время, он поднял руку и спокойно сказал:
— The рыба.
На что полковник Уорд важно кивнул головой:
— Yes.
И они продолжали сидеть, курить и плевать. Когда пароход впервые в Красном море приблизился к берегу, Уорд произнес:
— Аравия.
Клапзуб отозвался:
— Yes!
Позднее Клапзуб показал трубкой на берег и заметил:
— The верблюд.
Полковник кивнул:
— Yes!
Однажды утром они прошли Аденский залив и очутились в Аравийском море. Снова перед ними волновалось и ревело настоящее море, вечно мятежное, беспокойное, и, словно радуясь ему, влетела в его волны «Принцесса Мэри». Едва она вышла ив Аденского залива и очутилась в бурном море, где огромные валы то и дело вздымались и снова падали, нос корабля начал раскачиваться. Старый Клапзуб с полковником Уордом не покинули своих мест. Они остались на качалке, нос которой все время был обращен на юго-запад. Собеседники уходили только поесть и поспать и обычно коротали здесь все вечера, засиживаясь далеко за полночь.
В одну из чудесных ночей впереди засверкали огоньки города, маяк приветствовал их своими белыми и зелеными лучами, и пароход отозвался на привет гудком, а полковник Уорд сказал:
— Коломбо.
Старый Клапзуб добавил:
— The конец.
Оба закивали и подтвердили:
— Yes!
Утром они распрощались долгим молчаливым рукопожатием.
Оба чувствовали, что между ними завязалась дружба на веки вечные и ни один из них никогда не встретит человека, с которым пришлось бы так по душам поговорить, как во время этого плавания из Италии на Цейлон. А теперь друзья расставались, чтобы никогда больше не встретиться: Уорд срочно уезжал куда-то в Индо-Китай, а «Принцесса Мэри» в тот же вечер отчалила от Коломбо и направилась в Сидней.
XIV
Разносчики реклам, объявления, плакаты, проекции надписей на экранах кино и ночью на стенах домов, транспаранты на фонарях, миллионы фотографий, передовицы в газетах, горы листовок — все это в течение двух месяцев подготовляло Австралию к крупнейшему состязанию с клапзубовцами. По телеграфу ежедневно поступали сообщения о перипетиях плавания клапзубовцев, а ставки за и против вырастали до чудовищных размеров. Они уже поднялись до пяти к одному в пользу Австралии, пока один из лучших спортивных обозревателей Б. Г. Гринвуд не пробрался на палубу «Принцессы Мэри» и не понаблюдал за клапзубовцами во время игры на палубе и процедуры под душем. Телеграмма, передававшая его впечатления, сразу понизила надежды Австралии до трех к одному. Когда же клапзубовцы сами появились на палубе перед необозримыми толпами, встречавшими их в Сиднее, ставки Австралии упали до полутора. Тогда в это дело вмешались спортсмены-патриоты и развернули такую горячую кампанию среди земляков, что ставки Австралии вновь подскочили до шести к одному.
За неделю до матча Сидней был переполнен иностранцами, ожидавшими встречи. И все еще ежедневно в порт прибывали новые и новые пароходы, битком набитые болельщиками, которые размещались на чердаках, в лодках и палатках за городом. Вечером перед состязанием они добились открытия стадиона, бурным потоком ворвались внутрь и заняли ненумерованные места, чтобы закрепить их за собой. Десятки тысяч людей, скорчившись, переночевали на каменных скамьях, и целая армия буфетчиков уже с раннего утра открыла здесь бойкую торговлю вразнос. До полудня на стадион были посланы два оркестра, чтобы бодрыми маршами и фокстротами поддерживать у взволнованных зрителей хорошее настроение. Несмотря на это, дело не обошлось без ссор и драк, и не мало кулаков было покалечено в борьбе за лучшие места.
К двенадцати часам зрители трибун натренировались на хоровых выкриках. Были придуманы превосходные фразы, как, например, «Хотим видеть поражение клапзубовцев!» или «Выпустим на старую Европу кенгуру», и все трибуны повторяли их в такт. Северная и южная трибуны вступили в соревнование, стараясь перекричать друг друга. Они так вопили, что оркестру пришлось замолчать и удовольствоваться исполнением туша после особенно удачного рева. Во втором часу трибуны только хрипели, и соревнование в крике между Севером и Югом окончилось вничью.
В это время стадион был уже настолько переполнен публикой, что, казалось, вот-вот рухнет. В половине третьего начальник полиции приказал закрыть все ворота. Тысячи опоздавших, оставшихся за воротами, орали и ругались. Но ворота не дрогнули, беднягам пришлось ходить вокруг запретного рая, и лишь по случайным выкрикам, аплодисментам, свисту и реву догадываться о том, что происходит внутри.
Через высокие стены стадиона долетали беспорядочные крики и шум — беспрерывный взволнованный гул. До начала игры оставался еще час с четвертью, и поэтому болельщики, не попавшие на стадион, после нескольких тщетных попыток пробиться разлеглись на траве возле стен. В начале пятого их разговор был прерван мощными овациями, напоминавшими шум ливня. По-видимому, стадион приветствовал появившихся клапзубовцев. Через три минуты новые овации, топот и многократные громкие выкрики — на поле выбежали австралийские игроки. Затем сразу воцарилась гробовая тишина, показавшаяся бесконечной. За стеной, побледнев от возбуждения, отверженные вытянули головы, стараясь уловить малейший звук, доносившийся со стадиона. Но было так тихо, словно кто-то невидимый накрыл весь стадион со ста шестьюдесятью тысячами зрителей огромным стеклянным колпаком.
Стрелки часов ползли томительно медленно.
Вдруг все вздрогнули. Резкий звук свистка прорезал воздух. «Бах-бам-бам»,— гулко звучали удары по мячу. Болельщики, выпучив глаза, переводили взгляд, как бы следя за мячом, направление которого угадывали по доносившимся ударам.
Был миг, когда желто-зеленый мяч взлетел над оградой, подобно ракете, блеснул на солнце и вновь бесшумно опустился. Затем раздались два удара.
В эту минуту из-за угла главной улицы предместья вынырнули трое мальчишек. Они бежали друг за другом длинным атлетическим шагом, высоко поднимая ноги и плавно опускаясь на носки. Растрепанный мальчишка с черными кудрями под красной кепочкой бежал впереди, за ним по пятам — двое других. На полпути от стадиона последний прибавил ходу, средний поднажал, и оставшиеся метры они пробежали рядом. Поровнявшись с первой группой отверженных болельщиков, ребята остановились. У каждого из них под мышкой торчал сверток газет.
— Специальный выпуск «Геральда!»
— Команды появляются на поле!
— Первые минуты состязания! Покупайте «Геральд!» Покупайте «Геральд!»
Пронзительные крики трех мальчишек взволновали слушателей. Как, возможно ли?.. Все бросились за газетами.
В самом деле! Черным по белому! Рекорд газетной оперативности! Абзац за абзацем, масса заголовков, крупным жирным шрифтом!
«Феноменальная команда Клапзуба в белых костюмах с чешским национальным значком на левой стороне груди растянутой цепочкой выбегает на зеленое поле. Классические фигуры одиннадцати атлетов...»
«Стадион вновь разражается восторженными овациями. Это старый Шорт, наш несравненный Хирам Гирфорд Шорт, начинает божественное наступление одиннадцати красных австралийцев...»
«Джон Герберт Ниринг надвигает кепку и поднимает свисток. Еще раз окинем быстрым взглядом сверкающее поле, на котором, словно статуи, выстроились двадцать два соперника. Резкий свист проникает в наши сердца. Ряды дрогнули...»
«Первые минуты принадлежат нам!»
Люди дрались из-за «Геральд» и налетали на каждый экземпляр, словно осы на перезрелый абрикос. А три оборвыша, шныряя среди толпы, едва успевали совать деньги в карманы. За десять минут они все распродали. Перед ними — огромные закрытые ворота. Они переглянулись, лица у них вытянулись.
— Вот тебе и на, Сэм! — обращаясь к черноволосому, выпалил парнишка, бежавший третьим. — А ты уверял, что с газетами мы туда проберемся!
Сэм мрачно подошел к воротам. Напрасно, они были крепко заперты. Сэм сплюнул и растерянно посмотрел на своих товарищей, которые ждали его решающего слова.
Из-за стены, словно издалека, донесся свист. Наверное, аут, а может, угловой, а то и штрафной. Ужасно! Чтобы Сэм Спарго не увидел матча!
