Сергей Романов - Байки под хмельком
Официант тут же услужливо открыл пробку и налил в небольшой фужер. Как учили — сорок граммов. В мгновение ока в посудину со «Столичной» полетели и кубики льда.
Русский турист в гневе вылил водку на пол и стал жестами объяснять, что желает выпить полный стакан водки.
— Полный! Андестенд? — после долгой речи и размахивания руками спросил он официанта.
— Ес, ес, — закивал тот со счастливой улыбкой и хотел было уже бежать выполнять заказ.
Но русский поймал его за пуговицу и объяснил ещё раз, что он хотел бы выпить до краев наполненный фужер.
— Ес, ес, — снова повторил официант и кинулся в сторону кухни.
Через пятнадцать секунд он спешил к столам нового русского с… огромным фужером. Он ловко поставил посудину на стол, лихо взял бутылку с водкой со стола и, услужливо улыбаясь, налил в бокал ровно сорок граммов.
Надо было видеть глаза нашего соотечественника. Он резко встал, оттолкнул официанта, взял бутылку, сам наполнил огромный фужер до краев и на глазах официантов, которые раскрыли рты от удивления, осушил все до дна. Затем взял маслинку и, как жонглер подкинул её прямо себе в рот. Пожевал, выплюнул косточку. Снова потянулся к бутылки и снова наполнил фужер до краев.
Из кухни, дабы понаблюдать за убийственным трюком, выскочили все повара и их подручные. А русский, снова, не поморщившись, выпил содержимое бокала и поставил его на стол. Бутылка была пуста. Натренированным жестом забросил в рот несколько оливок и, кивнув в сторону нетронутых блюд, спросил:
— Ну, так хау мэни за весь тайбл?
Искоса взглянув на принесенный счет, он достал из кармана шортов толстую пачку долларовых купюр, перемотанную резиночкой от бигудей, отсчитал положенные две с половиной тысячи баксов за ужин и добавил ещё пять сотенных бумажек на чай. Вздохнул и с недовольным видом сказал самому себе:
— Следующий раз в Сочи поеду. Там публика намного понятливее…
PS.
Не заходя в номер российский турист направился на пляж. Там встретил соотечественников, ещё выпил с ними и уснул. Проснувшись понял, что оставшиеся почти семь тысяч долларов из его кармана исчезли. Новое знакомые стали его успокаивать, на что он крайне удивился: «Что вы волнуетесь? Похоже на Сочи! Теперь хоть будет о чем вспомнить!»
1997 г.
Стакановцы
После производственного совещания, на которое были приглашены все бригадиры сборочного цеха, руководители трудовых рабочих коллективов решили спрыснуть это знаменательное событие. Не так часто всех собирали вместе в одном зале и уж совсем редко приходилось посидеть и посудачить за одним столом. Поэтому с полсотни бригадиров после совещательного мероприятия гурьбой двинулись к бывшей заводской столовой, которая, которую с приходом в Россию рыночных отношений переделали в кафе под названием «У заводской проходной» и стали разливать водку в пластмассовые стаканчики, что во времена застоя строго воспрещалось.
Дюжина столов в один миг была сдвинута в один ряд, от стойки буфета, до самого выхода, и по нему, словно по конвейерной ленте стали передвигаться тарелочки с хлебом и недожаренными котлетами, летели до верху наполненные стаканчики с «Русской».
После третьего тоста зашел разговор о богатырях русских. О тех, кто много пьет, никогда не пьянеет и к тому же успевает план выполнять.
— Наш сплоченный коллектив, — хвалясь, сказал бригадир отделочников Пластелинов, — как-то после празднования Нового года целую неделю с утра похмелялся и успевал делать норму.
— Видел я твоих умельцев, — махнул рукой бригадир ремонтников Додиков, — Зато к вечеру твои проходную пересекали на карачках. Тоже мне пьяницы! Вот у меня Пантелеич работает — слесарь с тридцатилетним стажем. И за все время я его ни разу трезвым не видел. И надо признать — мужик всегда твердо стоит на ногах. В этом году — сына своего к нам на производство привел. Так сказать, по стопам отца пойдет. Династию будет продолжать.
Настольный конвейер снова задвигался, и стаканчики передаваемые из рук в руки, стали передвигаться в дальний конец производственного стола.
— Что твой Пантелеич! — сказал Алебастров, бригадир строителей, — Вот мой Евсеич со своей женой уже полгода в раздевалке живут. Каждый трудовой день, как праздник, отмечают и после добраться до дома не могут. Благо дети выросли — самостоятельными стали. А на утро — как огурчики. Она за швабру, уборщицей в раздевалке работает, а он за мастерок. Достоинство такого метода — никогда на работу не опаздывают…
— Все это производственная бытовуха, — вступил в разговор бригадир наладчиков Агапиков, — Никакого трудового героизма. Вот моего наладчика Самохина впору орденом награждать. Как-то с утра в понедельник врезал он пару стаканчиков, а третий не успел — в кузнечном трубопровод лопнул. Пока он с этой трубой ковырялся, лопнула другая и обдала его кипятком. Только он принял лекарство внутрь от ожогов, как поскользнулся в луже — колено вывихнул. Травмированный, ошпаренный, но разводной ключ не бросил, снова к трубе полез. А тут тяжелющий кронштейн отлетел и ему прямо в глаз, который моментально заплыл. Тем не менее, многократно раненый Самохин, устранил поломку в трубопроводе. Пока Самохин лечился в бытовке, я тут же докладную записку начальнику цеха накатал, мол, поощрить наладчика требуется. И начальник, раз такой трудовой подвиг совершен, вызывает Самохина к себе в кабинет. Идем мы с ним вместе. Он заходит, я в приемной остаюсь. Вдруг слышу — шум, гром… Как потом оказалось, это Самохин на телевизор «Панасоник» налетел.
— Пьян уже был в дымину?
— Нет, больное колено подвело. А Самохин — полный трезвяк. Как и не пил ничего.
Один из бригадиров вдруг поднялся и сказал:
— Нет, мужики, нам до кузнечной бригады ещё далеко, — взявший слово посмотрел в сторону огромного детины, который сидел в конце стола около самого выхода, часто вздыхал и, когда перед ним оказывался стаканчик, одним глотком осушал посудину до дна. — Им зарплату уже третий месяц не платят, другие бы забастовку объявили, а они всегда под хмельком и никаких претензий.
— На что же вы живете? — стали интересоваться бригадиры.
— Бутылки сдаем, — хмуро ответил здоровенный кузнец.
— А бутылки то откуда?
— Откуда же им взяться — порожняя тара…
— И сколько же на них можно заработать?
— В этом месяце на каждого вышло столько, сколько когда-то в заводской кассе получали.
Все молча стали пересчитывать, сколько же денег тратится кузнецами на водку, дабы после сдачи пустых бутылок получить сумму равную тарифной ставке.
Когда конвейер задвигался в пятый раз, доставляя двухсотграммовые стаканчики по назначению, во главе стола вдруг оказался заместитель начальника цеха.
— А что мужики, не провести ли на конкурс на самого стойкого потребителя горячительных напитков. Приз победителю — пятилитровая бутылка «Смирновской».
— Все бы тебе шутить, Пал Кузьмич! — зашумели бригадиры.
— Да какие могут быть шутки! Я тут по счастливой случайности послушал ваши героические рассказы, как вы и ваши подопечные в нестандартных ситуациях планы выполняете и с работой справляетесь, и подумал, какие ж стойкие люди у меня в цехе трудятся. Тем более, заметьте, какая несправедливость получается. Лучшим актерам — «Оскаров» выдают, телевизионщиков «Тефи» награждают, писателей «букерами» и другими премиями обсыпают. А чем мы, рабочие, хуже интеллигенции? Пусть и у нас приз будет пять литров «Смирновской» в хрустальной бутылке и фотография в заводской многотиражке.
— А ведь дело говорит Кузьмич! — сказал Алебастров, — о рекордах рабочего человека совсем стали забывать. Стахановское движение уже не в моде оказалось. Про знатных ткачих забыли, про бамовцев… По «телеящикам» только о себе и трезвонят…
Словом, согласились с инициативой заместителя начальника цеха и постановили: учредить приз «За волю к труду».
Через месяц в торжественный день хрустальная пятилитровка с водкой была вручена кузнецам. В этот же день все были рассчитаны. И хрустальная посудина заняла место не в цеховой комнате трудовой славы, а в комиссионном магазине.
И как ни настаивало начальство, конкурс больше не проводился. Сами рабочие его и похерили…
1997 г.
На поле танки грохотали…
Каждое утро Надя заходила во двор овощного магазинчика, что на Электрозаводской площади, выбирала из груды мусора дощатый ящик из-под соков или компотов и несла его к подземному пешеходному переходу. Она ставила ящик рядом с входом в переход со стороны станции метро, усаживалась на него и протягивала руку. Когда я спешил, дабы не опоздать к восьми часам на работу, Надя уже вовсю трудилась.
Я часто задавался вопросом: сколько ей лет? Но после неудачных попыток в игру «веришь — не веришь» понял: Надя — женщина возраста совершенно неопределенного. И по её лицу просто невозможно было определить, какому поколению выпала честь её содержать в своих доблестных рядах: то ли шестидесятников, то ли семидесятников. Правда, сама Надя в порыве редких откровений утверждала, что родилась она во времена славной афганской войны. Впрочем, и я не раз слышал эту байку, когда в очередной раз просаживал гонорар с завсегдатаями Электрозаводской площади и близлежащих дворов.
