Алиса Лунина - Рояль под елкой
— Все-таки о Марике. Ведь вы дружили, все было хорошо. И вдруг — от ворот поворот! Почему? Мне кажется, он хороший, славный мальчик…
— Хороший, славный, но ему не светит, — честно сказала Лера, — потому что он никакой. Понимаешь?
— Смотри осторожнее с ним. Марик даже мне сказал: если что — покончит с собой! Ты потом себе никогда не простишь.
— Ты о чем, ма? Он же просто разводит нас такими угрозами, как ты не понимаешь?! «Если что». А если что, интересно знать? Если не дам ему? И что тогда? Повесится? Или бросится под троллейбус? Так, может, дать, чтобы чего плохого не вышло?
— Ну перестань, ну что ты говоришь… — забормотала Ева.
Лера строго заметила:
— Вот так вы и давали всю жизнь! Из опасения, как бы не вышло чего плохого.
— Кто мы?
— Ваше поколение. Причем с улыбкой на устах, читая стихи. Скажем, Евтушенко.
— Злая ты, Лера, — вздохнула мать.
— Я не злая. Просто ношу только солнцезащитные очки и не имею привычки носить розовые. За Марика не беспокойся. Это просто треп. Такие, как он, всех вокруг замучат шантажом и угрозами, но ничего не сделают!
— Ну а вдруг? Как ты можешь быть в этом уверена?
— Вдруг, значит, вдруг! Выходит, карма у него такая. Это его проблемы. А у нас с тобой своих хватает.
Ева вздохнула. Ее пугала присущая дочери способность, как в том анекдоте про английского лорда, быстро и совершенно бесстрастно определить: это его проблема, это ее проблема!
— И не фиг на себя чужие проблемы взваливать. Вечно ты за других волнуешься! Чего вчера эта твоя тетя Валя тебе целый час уши давила?
— Ну, ты же знаешь про ее обстоятельства…
— Ее обстоятельства — толстая задница, которую она боится оторвать от дивана. И вот и все. А ты ее жалеешь!
— А кто ее еще пожалеет? — вздохнула Ева. — Тем более — с толстой задницей. Ну, пусть это буду я.
Лера обняла мать:
— Жалостливая ты у меня, куда деваться! Нормальная такая российская женщина, даром, что из аристократии. И всю жизнь на тебе все ездят! Лицо вон какое усталое!
Ева отшутилась:
— Да ладно, говорят, хороший конь от работы не устает, только мышцы разминает!
— Смотри, чтобы совсем не заездили всякие тети Вали.
…Ева принесла дочери правильно заваренный чай и миндальное печенье — надо откармливать девочку. Лера совсем исхудала. Как вернулась из Москвы, совсем дерганая стала, не ест ничего. Впрочем, худоба ей идет. Тоненькая, изящная, огромные серые глаза в пол-лица с очень длинными, как на заказ, ресницами… Красивая девочка.
И не потому, что ее дочь, а просто Ева действительно видит, не слепая ведь — дочь у них с Дымовым красивая. Лицо такое живое, нервное… Отточенная пластика — не зря балетом занималась, на пользу пошло.
Серьезный поступок и ответственность — иметь дочь-красавицу.
Мальчишки телефоны обрывают, вон Марик с ума сходит от любви, и Илья стал часто захаживать…
Главное дело, непонятно, в кого она такая красивая. Сама Ева красавицей никогда не была. Так, миловидная. Невысокая, фигура мальчишеская, обычная, не экранная женщина. Да и Дымов в молодости только что на симпатичного тянул. Впрочем, ему и не надо было — талантом компенсировал и обаянием… А Лера — красавица. В театральный поступила. Правильно, с ее внешностью туда и дорога. Уже в одном сериале снялась. В массовке, правда, но надо же с чего-то начинать? Ей в актрисы — самое то. В крайнем случае, будет рекламировать шампунь или зубную пасту…
А куда ей еще? В отличие от отца звезд с неба не хватает. С детства ни прилежанием, ни усидчивостью не отличалась. К музыке никаких талантов не обнаружилось — не в отца пошла, в спорте тоже не задержалась. И в школе училась очень средне. Ленивая, никакой самоорганизации — Ева же видит. Знак, что ли, такой? Лев — вальяжный и царственный. Ну точно, ее Лера — львица.
Львица хрустела печеньем и пила чай.
* * *В дверь позвонили.
Ева пошла открывать. На пороге стоял молодой парень.
— Лера Дымова здесь живет?
Ева растерянно кивнула.
— Для нее цветы!
Ева изумилась — цветов оказалось много. Целая роскошная корзина роз, как будто на юбилей.
— А от кого?
Парень уклончиво пожал плечами, мол, меня не касается, мое дело доставить по адресу, а там сами разбирайтесь.
— Это, наверное, очень дорого стоит? — спросила Ева и тут же устыдилась: дурацкий вопрос.
Парень усмехнулся. Дорого, недорого, распишитесь в получении, и дело с концом.
Вышла Лера. Взглянула на цветочное подношение равнодушно, словно поп-певица, которая давно привыкла к таким корзинам. Царственно подмахнула бумагу.
Отнесли цветы к Лере в комнату. Ева принялась считать розы и, насчитав три десятка, перестала. В общей сложности никак не меньше пятидесяти. Уйму денег, наверное, стоит.
— От Марика?
Лера кивнула.
— Красиво, — улыбнулась Ева. — Счастливая ты у меня!
Лера равнодушно пожала плечами.
— Неужели тебе все равно? Знаешь, а мне таких цветов никто не дарил.
— Неужели Дымов не дарил?
— Ну, это были гвоздики. Красные такие, подмороженные. Три штучки. Денег-то не было, тебе не понять…
Да где им понять, в самом деле. Избалованные растут. Раньше все как-то по-другому было. Раньше все было по-другому. Вот и созрели до классических фраз, стареешь ты, дорогуша, что ли…
Чтобы поддержать разговор с дочерью, Ева спросила про институт. Лера только лениво отмахнулась — да нормально все, что там может быть интересного.
Еве подобное отношение в принципе было непонятно: в ее представлении Лера как будущая актриса должна гореть, репетировать, не вылезать из театров, учиться и искать себя.
А она как вяленая рыба, ей-богу… Куда с таким темпераментом в актрисы? Ни тебе оформленных целей, ни страстных желаний!
Еще мама предупреждала: «Ева, ты с Лерой потом хлебнешь! Какая-то она у нас растет „не пришей кобыле хвост“. Ничего ее не интересует, ни к чему не стремится! Вот ты у меня совсем другая была».
Ну да, точно, Ева была другая. Барышня с порывами и культурными запросами. Все куда-то рвалась — то высшее образование получать, сначала одно, затем другое, потом в аспирантуру, а на досуге, в перерывах между учебой, ходила в походы, даже в горы. С альпинистами. Покоряли вершины и пели «Выше гор могут быть только горы…». Романтика!
Разве эти, нынешние восемнадцатилетние, пойдут куда? Лера вон ни за что зад с дивана не поднимет и песни у костра петь не станет. Другие они какие-то…
А единственное, чего Лера хочет и, не стесняясь, называет сверхзадачей, — комфорта и благополучия.
Еве непонятно, как можно в восемнадцать лет желать комфорта и благополучия? Разве это нормально? Сама она в этом возрасте была, как буревестник, — хотелось бури. В жизни, чувствах, чтобы штормило. Она жила на полную катушку и за кострами и песнями не замечала, как проходит молодость и меняются времена.
А нынешние ребята чем живут? Не хотят ничего, в глазах сплошные доллары… Травят себя всякой ерундой. Дескать, допинг нужен, чтобы «глаза блестели!». Тут давеча она у дочери траву обнаружила. Подозрительного свойства. Не выдержала, подняла шум.
А Лера ей: «Мать, не смеши мои ботинки! Подумаешь, безобидная Мария Хуана! Не герыч же, чего нервничаешь? В твоем веке был другой допинг, это нормально!»
«Ну да, стихи и песни под гитару!»
«И портвейн!» — съехидничала Лера.
Ева осеклась, потому что портвейн тоже был, отрицать это и врать дочери было бы некрасиво; и она промолчала.
С Лерой вообще нелегко разговаривать. Уставится огромными, в пол-лица, глазами, дескать, зря стараешься, мама, и потом выдаст что-нибудь такое, от чего Еве станет больно дышать.
Да что там, она теперь все чаще боится помешать дочери, показаться навязчивой, уговаривает себя: не лезь с расспросами, захочет — сама расскажет, вообще у Леры сложный характер, и капризы в ее возрасте естественны. Лера капризная, это точно. А по утрам к ней лучше не подходить. У девочки низкое давление. Она по утрам, пока кофейник не выдует, заторможенная и злая. Лучше не дергать и вообще на глаза не попадаться.
Во многом Ева, конечно, сама виновата: не умела быть с дочерью строгой, требовательной… Дымов-то особого участия в воспитании дочери не принимал; она растила ее на пару с матерью.
Так и жили — мать Евы, Ева и Лера. Ну, очень женская семья. Забавно, у них и животные были исключительно женского пола: кошка и собака, и почему-то обеих звали Маня.
И климат в их «бабском царстве» был очень мягким: тепличные условия, атмосфера любви и заботы.
Ева прошла типичный путь мамаши-интеллигентки в нескольких поколениях. Поначалу терзалась вопросом «бить или не бить?». И вроде уже пару раз склонялась к тому, чтобы бить, а потом представляла, сколько желающих «бить», причем в самые больные места, ее девочка встретит за свою жизнь, и думала: чего ради она-то будет вставать в эту очередь?
