Феликс Кривин - Пеший город

Сорокопут встретил Говорунчика, думая совсем не о нем, а о своем друге Зяблике, с которым он недавно расстался.

— А мы все пишем, пишем, вот так и живем, — начал издалека Завирушка. — Некоторые считают, что газета — легкое дело, но вы у меня спросите, я вам скажу…

— Газета — легкое дело? — машинально спросил Сорокопут, занятый своими мыслями. Зяблик так на него посмотрел… Хотя он и прежде смотрел на Сорокопута, но тогда он смотрел не так, а так он смотрел впервые…

— Нет, не легкое, — отвечал между тем Завирушка. — Сами- то, небось, писать не хотите?

— Я хочу, хочу, — заверил его Сорокопут. — Правда, не статьи, а так, письма… как рядовой читатель-пешеход…

— Вот именно, письма, — пришпорил редактор своего конька, который, собственно, и привез его к Сорокопуту. — И какие же это письма?

— Разные… Иногда критические… Но, конечно, не в смысле критики, а в смысле как рядовой читатель-пешеход…

— Но вы уверены, что это письма в редакцию? Может быть, вы пишете совсем по другому адресу? У нас в городе столько адресов…

Сорокопут похолодел. Все ясно — Зяблик не удержался. Конечно, он не пойдет доносить на Сорокопута в полицию, но какая разница? Интеллигентские штучки: вместо того, чтоб сообщить в полицию, написать в газету.

Теперь нельзя было терять ни минуты. И Сорокопут заговорил очень внятно и вразумительно:

— Я вас прошу в этом разобраться. Конечно, здесь не место и не время говорить о Зяблике, но разобраться не мешает.

Говорунчик с трудом его остановил:

— Послушайте, вы о чем? Какой-то Зяблик, какой-то читатель-пешеход. Что это вы долбите, как дятел?

— Дятел? — встрепенулся Сорокопут. — Вот уж к Дятлу я не имею никакого отношения. Правда, мы с ним иногда встречались, но Зяблик тоже там был.

— Ну вот, теперь вы о Дятле, — поморщился Завирушка, сдерживая раздражение. — Кстати, Дятла уже взяли, так что тема о нем исчерпана.

Сорокопут сразу успокоился:

— Значит, еще кто-то написал, — сказал он с облегчением.

У Говорунчика тоже отлегло от сердца.

— Так вы писали о Дятле?

Сорокопут сделал головой сложное движение: одновременно сверху вниз и из стороны в сторону.

— Вот оно что! — рассмеялся Завирушка. — Значит, Дятел того… достукался?

— Достукался, — просиял Сорокопут.

Редактор стал прощаться.

— Так вы заходите, — пригласил он Сорокопута. — И в редакцию, и не в редакцию… — Другого адреса он, однако, не сообщил.

— А вы уж, пожалуйста, обратите внимание на это письмо Зяблика… Не то, что обратите, вы на него не обращайте внимания, так, как будто его вовсе нет.

— Какое письмо? Зяблик нам ничего не писал.

У Сорокопута отнялся язык впервые за многие годы.

— Не писал?.. Как же это? Зяблик так хорошо умеет писать… Вы привлеките его… — бормотал он вслед уходящему редактору.

Вот это Зяблик! Оказывается, он ничего не писал. А ведь как посмотрел тогда на Сорокопута — ну прямо, казалось, возьмет сейчас и напишет. И было о чем написать: Сорокопут иногда говорил такое… Другой бы на месте Зяблика давно написал, а он не пишет, крепится. Что и говорить, Зяблик настоящий друг. Порядочный, интеллигентный. И в шахматы хорошо играет — такие шахи дает! Жаль, что сегодня Зяблик не придет, обиделся. Так посмотрел… Сорокопут тоже сначала обиделся, но теперь уже ничего, прошло. Да и что, собственно, произошло? Кто-то пишет письма, кого-то сажают в клетку… Клетка С-4 отличная позиция для ферзя. Интересно, знает ли об этом Зяблик?

Письма, письма…

Сидеть в клетке — тоже надо иметь усидчивость. Тут непременно нужно чем-то себя занять.

Голубь писал письма. Сокол летал по клетке. Он летал каждый день, чтобы сохранить силу крыльев. Пустельга думала о солдате Канарее.

У нее было много знакомых, но такого не было никогда. Как он тогда бросился ей на помощь… «Не плачьте», — сказал он. Как он это сказал! Много в жизни плакала Пустельга, но никто никогда не сказал ей: «Не плачьте».

Что такое любовь? — думала Пустельга. — Вот Голубь от любви совсем облысел, половину перьев на письма израсходовал. Но все-таки ему легче, даже в клетке и даже без перьев…

Голубь как раз окончил письмо, отложил его и взялся за следующее.

«Дорогая Голубка, — писал он, — мне кажется, что я не видел тебя вечность. Как ты живешь? Как дети? Вам, бедняжкам, наверно, без меня тяжело, а я здесь сижу, как на курорте».

Голубь до того расчувствовался, что сломал перо и пришлось выдергивать новое.

И тут появился Дятенок. Ловким маневром усыпив бдительность Сплюшки, он подкрался к клетке и бросил в нее письмо. Но тут же, забыв от радости все правила конспирации, затарахтел:

— Вы не волнуйтесь! Мы с Канареем… Я и солдат Канарей…

От его крика ефрейтор Сплюшка проснулся и завопил:

— Держи вора!

Дятенок пустился наутек.

— Я же говорила, что он напишет письмо, — ликовала Пустельга, прижимая к груди письмо Зяблика Пеночке-Пересмешке. — Вот тут он пишет: «Я думаю о вас, только о вас». Правда, хорошо сказано?

— Неплохо, — согласился Голубь. — Хотя не совсем точно, поскольку неизвестно, что именно он о вас думает. Я, например, пишу в таких случаях…

Голубь стал цитировать свои письма. Он читал с выражением, выделяя голосом наиболее удачные места и подробно объясняя их значение. Пустельге хотелось поговорить о своем письме, но теперь об этом нечего было и думать: у Голубя была целая пачка писем, а у нее только одно.

Дятенок и Зяблик

Дятенок бежал, сбивал с ног прохожих. Он успешно провел операцию и теперь, вручив письмо, мог спокойно спасаться от преследователей.

Он подолгу прятался за каждым углом, забегал во все подворотни и даже полз по-пластунски, хотя в школе по ползанию у него были неважные отметки. Он пролез через все дыры, перепрыгнул через все заборы и, чтоб окончательно замести следы, забежал в парикмахерскую, куда в обычное время затащить его было не просто.

— Подстрижемся? — любезно приветствовал Дятенка Стриж и, тут же забыв о нем, углубился в своего клиента. — Поэтому я считаю: нужно идти в авангарде моды, а не плестись у нее в хвосте. Возьмите вот этот хохолок, — при этом он бережно взял хохолок клиента, — если он здесь, то пройдет незамеченным, а если вот здесь?

Дятенок глянул на этого клиента и обмер: из зеркала на него таращился Филин-Пугач, начальник явной полиции. Вот он полез в карман за очками, вот водрузил их на нос…

Дятенок попятился к двери.

— Ни с места! — гаркнул недостриженный начальник полиции. — Именем Индюка — ни с места!

Если б Дятенок не попятился, он бы на него и не посмотрел, но всякий, кто пятится от полиции, вызывает у нее рефлекс преследования.

Дятенка как ветром сдуло с того места, с которого ему запретили сходить.

Филин выскочил из парикмахерской и бросился за Дятенком. Он не успел даже вызвать такси и бежал, размахивая простыней, как белым флагом, хотя по всему было видно, что сдаваться он не собирается.

Дятенок почувствовал, что силы его покидают. Он уже сделал три круга по городу, не решаясь забежать в какой-нибудь дом, чтобы не навлечь беды на его обитателей, но на четвертом круге не выдержал: шмыгнул в первый попавшийся подъезд и притаился за дверью.

Он стоял, спрятав голову под крыло и зажмурив глаза для большей конспирации, и, может быть, поэтому Филин его не заметил. Начальник полиции пронесся мимо, не снижая темпа, и неизвестно, сколько еще колесил по городу со своей простыней, наводя страх на его обитателей.

Дятенок чуточку отдышался и стал пятиться в глубь подъезда, пока не ткнулся в какую-то дверь.

— Кто там? — прошептали за дверью. Дятенок сжался в комок от ужаса:

— Это не я…

Дверь приоткрылась, и из нее выглянул Зяблик. Он страшно обрадовался, но Дятенок бы ошибся, приняв эту радость исключительно на свой счет.

Еще там, сидя в шкафу у Сорокопута, Зяблик много чего передумал. Они с Сорокопутом были друзья и, как водится между друзьями, разное говорили друг другу. И вот теперь — это письмо. Конечно, Сорокопут его не писал, Сорокопут вообще не любит писать письма. Но…

Ах, он, Зяблик, такой доверчивый! Трясогузка права: Зяблик слишком всем доверяет, у него чересчур острый язык, и ему никогда не хватало осторожности. Подумать только, сколько он в жизни рисковал! Вот и в разговорах с Сорокопутом он часто говорил такое…

Зяблик стал припоминать, что такое он говорил Сорокопуту за время их многолетней дружбы. К примеру, эта фраза. О том, что у некоторых — не будем называть имен — слишком маленькая голова для такого большого туловища и особенно для такого большого чина… Нет, кажется, эту фразу сказал Сорокопут… Или Зяблик? Скорее всего было так. Зяблик сказал про туловище, а Сорокопут добавил про чин. Это было удачно добавлено. Уж не добавил ли это Зяблик? Ну конечно! Сорокопут сказал про большое туловище, а Зяблик… Даже страшно подумать…