Слава Сэ - Последний сантехник
Роль Моцарта исполнял опытный актёр. Он вернул контекст одной длинной паузой. Он взмахнул фалдами, закрыл глаза. Выдохнул. Медленно поднял ладони. Зал затих в ожидании волшебства. Выждав сколько надо, Моцарт грохнул по клавишам. Раздался противный звук. Будто кто-то пьяный упал в рояль. Моцарт не поверил происходящему. Остановился, осторожно надавил одну клавишу – повисла печальная нота. Из-за кулис, тем временем, ни звука поддержки. Там бессильный тапёр колотился о муляж фортепиано. Рабочие сцены перепутали, тапёру достался инструмент без струн. Тишина делалась свинцовой. Сальери почесал волосы под париком, помолчал.
– Какая глубина, – сказал он задумчиво. – Какая смелость и какая стройность! Ты, Моцарт, бог и сам того не знаешь!
А хрен их разберёт, этих композиторов, подумали зрители. Может, и правда хорошая музыка.
Ко второму отделению рояли поменяли местами. Тапёр исполнил реквием, Моцарт выпил яду и пошёл домой, спать. Несмотря на некоторый авангардизм, его снова было жаль. В театральном буфете в тот день было продано больше коньяку. Что значит – зацепило. И очень хорошо, ведь ради таких обращений к душе и существует настоящее искусство.
Без названия
Миша Гусев пошёл вынести мусор и пропал. Мистическая сила помойного ведра перенесла его в Африку. Через семь лет Миша объявился где-то в пригороде Марракеша, обезображенный бородой и детьми.
Таня Иванова была воспитана намного строже. В схожих обстоятельствах ведро никуда её не телепортировало, но помогло совратить жениха из проходившей мимо свадьбы.
Про Мишу вы уже читали, сосредоточимся на Тане. Она живёт в большом доме. На первом этаже ЗАГС. На рейде у мусорных баков всегда стоят участники свадеб. Таня спускается к ним в халате и драных тапках. Ей нравится быть антитезой. Гости нарядные, предвкушают обжорство и случайные связи, а она своим видом напоминает им, как все будут выглядеть в финале.
Жених, условный Коля, все свадьбы считал отчаянным стыдом. Невеста в пудре, жирная на ощупь, родители неловкие, впереди банкет и поцелуи со вкусом винегрета. В конце сольный танец, апогей позора. Коля мечтал перейти скорей к семейной жизни. Он хотел простую жену, не оставляющую пятен на одежде. Чтоб она бегала по кухне такая, как родилась, в халате и бигуди. Чтоб мелькала коленками и чтоб была она живая, быстроглазая, похожая на Одри Тату или на эту милую растрёпу. Тут Коля мысленно показал на Таню.
Конечно, он не сразу поддался сумасшествию. В тот день он женился до конца, всё выдержал, молодец. Но образ женщины с ведром врезался в его гормональную систему. Коля стал иногда гулять мимо ЗАГСа. Случайно раздобыл список жильцов. Выяснил ненароком, кто где живёт. Вообще непреднамеренно напросился в гости к Таниным приятелям. Коля планировал избавиться от наваждения. Но знакомство лишь подтвердило: Таня – идеал.
Как честный человек, он бросил жену. Взялся таскать цветы и сласти, ему казалось, ненавязчиво. Он уверял, что познал боль ошибок и заслужил доверие. Но у Тани в логике дефекты. Побег от прошлой невесты чем-то её неуловимо настораживал. Самого Колю она считала приятным идиотом. Она готова была замуж, но за что-нибудь менее спонтанное.
Три года Коля старался. Таня изревелась вся, потом плюнула на предрассудки и сдалась… слава мусорным бакам. Никакой другой бытовой прибор не обладает такими сводническими способностями. Сочетаться молодые поехали в другой ЗАГС, на всякий случай.
Когда Даша гонит меня в ночь с ведром, я отвечаю, что не романтик и всем доволен. Только ловеласы и казановы носят по ночам на помойку каждый фантик отдельно. Им важен любой шанс. А гонять такую привязчивую глыбу, как я, с пакетом картофельных очисток неразумно. Наберите вагон мусора, тогда пойду. Некоторое время мы препираемся. Потом Даша хватает ведро, а я бегу следом, поскольку знаю, какую опасность таят мусорные баки.
Маша и министр обороны
Восьмиклассника Булкина спросили, как зовут министра обороны, зачем он едет в школу и как следует себя вести. Булкин ответил: министр – инопланетянин, едет откладывать яйца и хорошо бы поднять мятеж. Булкина выгнали из класса. Отдельно подчеркнули, что это наказание. Следом отправили балерину Риту. Днём раньше, на репетиции в театре, Рита обсуждала международные новости с другими девочками. После дискуссии под глазом остался синяк. Сама Рита тоже умеет убеждать, у балерин крепкие ноги. В тот вечер театр израсходовал три ведра грима. И на всякий случай свет над кордебалетом притушили. Но днём, взглянув на Риту, министр обороны мог решить, будто педагоги так и не научились бить детей, не оставляя следов. От греха, девочку прогнали. Также хотели избавиться от Иванова, спросившего, как будет по-латышски «ваше величество». Потом пригрозили просто убить, если что. Оставшихся рассадили по принципу прилизанности.
Маша попала в последний ряд. Причёсывать голову ради министра – это признак политического конформизма, считает она.
Министры обороны других банановых республик смеются над нашим, поскольку у нас и танков нет, и бананы не растут. От врагов нас бережёт дурной климат. С нашими морозами в апреле мы не интересны ни людям, ни крокодилам. Половине населения наш министр приходится кумом, а второй половине – шурином. Ради такого и правда не стоило расчёсываться.
Учительница математики оценила положение иначе. Она не настолько замужем, чтобы разбрасываться элегантно поседевшими офицерами. В качестве подарка математичка приготовила шоу с очкастой Алиной, высшим своим достижением.
Заслышав шаги в коридоре, Алина должна была бежать к доске и рисовать координатную плоскость. Шесть раз по коридору проходили люди. Шесть раз Алина чертила кракозябру, сопровождая рисунок взволнованным комментарием:
– Таким образом, дифференцируемая функция на отрезке между двумя точками имеет хотя бы одну касательную, параллельную секущей, или хорде, проведённой через эти две точки.
Заворожённый этой чушью, министр должен был захотеть жениться. Искушённый читатель сразу осудит дырявую учительскую логику. Если жених близко, а под рукой только Алина – посадите её на шпагат. Нет лучшего способа придать вечеру романтический флёр. От продольного шпагата никто ещё не уходил. Разве что к поперечному.
Когда очередные шаги стихли у двери и ручка повернулась, Алина запела арию о хордах и секущих. Но вошли всего лишь три телохранителя, потом сто человек с прожекторами и микрофонами. Отдельные рабы внесли золотистые экраны, в отраженном свете которых министр выглядел бы загорелым. Потом снова входили люди, выходили, самые тупые ученики выучили, что такое хорда. Последним вбежал режиссёр, спросил, все ли готовы. И тогда только появился Он.
* * *Генерал заранее втянул антенны и выглядел как обычный старик, только очень высокий. Согласно протоколу, он включил добрую улыбку. Начался непринуждённый диалог с гражданским населением. Дети достали из карманов шпаргалки. Министр разгладил листок с ответами. На вопрос о погоде он ответил, что провёл детство в провинции, где перечитал все книги в сельском клубе. Его спросили, как называлась деревня. Журналисты защёлкали камерами и диктофонами. Режиссёр открыл сценарий, почесал голову. Чтобы не отвечать «Альфа Центавра», генерал вернулся к вопросу о литературе. В библиотеке хранилось всего пятнадцать книг, чьих названий он не помнит. На языке дипломатии это означает «журнал Мурзилка, подшивка в 15-ти томах». Очкастая Алина спросила вне регламента, есть ли у министра внуки. Так нагло рваться в родственницы может только отчаянная женщина. Режиссёр вскочил, объявил конец беседы. Почуял конкуренцию. Журналистов выгнали из кадра, стали снимать так, будто генерал и дети одни в этом огромном здании.
На память о встрече осталось лишь фото на одном сайте. С каждой неделей на нём проступают всё новые женщины. Маша говорит, в реальности их не было. Она вообще мало что помнит. Она на том уроке «Голову профессора Доуэля» читала.
Кое-что о кухонных беседах
Ребёнком я посещал женскую баню. Не в целях саморазвития, а потому что жил в неблагополучном районе. Главным удобством в нашей семье был чайник. Из него мы мылись, пили и отапливались им же. Но раз в неделю хотелось большего. Так я впервые увидел голых работниц механического завода. Художник Рубенс, видимо, мылся в той же бане и страдал теми же визуальными кошмарами. Что бы он потом ни рисовал, получались токарихи и фрезеровщицы, состоящие из бугров, оврагов, складочек и обвислостей. На изготовление каждой уходил центнер дрожжевого теста и немного волос. Прыгнув в такую, можно было утонуть.