Даровые деньги. Задохнуться можно - Вудхаус Пелам Гренвилл
– Если хочешь женить его на девице? Нет.
– Почему?
– Она наглая.
– Я бы сказал, живая.
– А я бы не сказала.
Поскольку нельзя ударить Хьюго корзинкой, в которой недавно лежали два фунта чаю, цветы и печенье с тмином, лучше вести себя сдержанно, решила Пэт.
– И вообще, – заметила она, – что ты выдумываешь? Нет никаких признаков…
– Это как смотреть. Ты же знаешь Джона. Сильный, молчаливый мужчина, вроде набитой лягушки[18].
– Что?!
– Прости, – твердо сказал Хьюго, – но ты их, наверное, не видела. А я видел. Она у меня в детстве была. Такая, знаешь, лягушка, набитая бобами. Один к одному! Никаких эмоций. Приходится подмечать самые мелкие знаки. Вчера, к примеру, он объяснял, как играют в крикет, и ни разу не дал ей по носу. Ну, ничего не соображала! Значит, он к ней привязан. Ронни тоже так думает. В общем, я тебя прошу…
– До свидания, – сказала Пэт. Они как раз дошли до тропинки, ведущей к ее дому.
– А, что?
– До свидания.
– Постой! – сказал Хьюго. – Да я…
Тут он оборвал фразу и быстро удалился, а Пэт поняла, в чем дело, когда увидела отца. Полковник расправлялся с улитками и, судя по бровям, легко перешел бы от них к Хьюго.
– О чем ты с ним разговаривала? – спросил он. Полковник не был строгим отцом, но все-таки есть пределы. – Где ты его встретила?
– На мосту. Мы говорили о Джоне.
– Будь любезна понять, что мне неприятна твоя дружба с этими… хм… субъектами. И с Джоном, и с его мерзким дядей, и со всей шайкой. Ясно?
Он взглянул на нее как на улитку, но ей удалось сохранить довольно кроткую сдержанность.
– Ясно.
– Очень хорошо.
Они помолчали.
– Я знаю Джонни четырнадцать лет, – тонким голосом прибавила дочь.
– Вот и хватит, – ответил отец.
Пэт вошла в дом и поднялась к себе. Наступив на корзинку с такой силой, что она стала непригодной к ношению цветов и печений бывшим кухаркам, она присела на кровать и посмотрелась в зеркало.
Мысли о Долли Моллой, Хьюго и собственном отце заметно изменили ее представление о Джоне. Он больше не был «старым», «добрым» и «бедным», обретя тот блеск, которым сверкает все недостижимое. Оглянувшись на давний вечер – века два назад, не меньше, – когда она отвергла его любовь, Пэт содрогнулась и подумала, как глупо ведут себя некоторые девицы.
А пожаловаться – некому. Никто не пожалеет ее, разве что ростовщик с глазом. Он-то знает, что такое перерождение души!
2
Мистер Александр Твист стоял у камина в кабинете мистера Кармоди и, подкручивая усики, бесстрастно слушал отчет мистера Моллоя. Долли раскинулась в мягком кресле. Хозяин не явился, препоручив дела американскому гостю.
Звуки и запахи лета вливались в открытое окно, но вряд ли Твист замечал их. Он умел сосредоточиться, и теперь внимание его было приковано к поразительным фактам, о которых рассказывал старый партнер.
Когда тот позвонил ему два часа назад, владелец «Курса» заколебался. Старый партнер сулил выгодное дело, но нужно было узнать все досконально, чтобы определить, кому оно выгодно, Моллою или им обоим.
Завершив свой рассказ, американец ждал ответа. Медик подкрутил напоследок усики и покачал головой.
– Что-то не то, – заметил он.
Миссис Моллой резко выпрямилась. Из всех мужских недостатков она меньше всего любила тупость, а Твиста, надо прибавить, не любила вообще.
– Ну, кретин! – с чувством сказала она. – То есть как «не то»? Вроде бы проще простого.
– Тут что-то нечисто, – упорствовал врач. – Почему он не может продать их?
– Да закон такой! Мыльный же объяснил!
– А я не понял. Говорил-говорил, а толку нету. Что ж это, у них нельзя продавать свою собственность?
– Это не собственность! – заверещала Долли. – Это достояние. Фамильное. Дошло наконец, или понадобится дрель? В общем, так. Какой-нибудь п-р-редок в таком-то и таком-то году положил начало их поганому роду. Положил и думает: «Я не вечен. Мой сынок Фредди – хороший парень, топором владеет, то-се, но только я откину копыта, он все просадит». Что тут поделаешь? Надо провести закон. Пока Фредди в замке – фиг с ним, пускай пользуется, а помрет – это самое достояние переходит Арчибальду. И так далее, и так далее, до нашего Лестера. Что ж остается ему? Нанять взломщика. Тот все упрет, а когда возня уляжется, можно перейти к делу.
– А, ясно! – сказал Твист. – Теперь – ясно. Неужели Мыльный не мог объяснить? Ну, что делаем? Ладно, я упру, а потом что?
– Унесешь.
– Куда, в «Курс»?
– Нет! – вскричали супруги Моллой. Повисло неловкое молчание.
– Мы тебе доверяем, Шимпи, – сообщил наконец Мыльный.
– Да?
– Просто этот тип не хочет, чтобы добро уходило из дома. Его можно понять. Хозяйский глаз, знаешь ли…
– А где же оно будет?
– Сейчас скажу. После того как я тебе звонил, мы с ним все обговорили. Значит, ты прячешь вещи в сумку…
– Не влезет.
Долли схватилась за виски. Муж ее в отчаянии откинул волосы со лба.
– Тьфу! – вскричала американка. – Пошевели мозгами, если есть. Это же не дом какой-нибудь! А бриллиант, по-твоему, не достояние?
– Бриллиант? – оживился Твист. – Тут и бриллианты?
– Нет, картины там, табакерки… Объясни ему, лапочка!
Мистер Моллой пригладил волосы и снова приступил к рассказу.
– В общем, так, Шимпи, – начал он, – кладешь все в сумку или в чемодан и несешь в холл. Под лестницей стоит шкаф, в таком закоулке.
– Мы покажем, – вмешалась Долли.
– Покажем, – подтвердил Мыльный. – Значит, ставишь туда сумочку. Он думает, что я дам ему чек, а потом уж ее заберу.
– Он думает, – развила его мысль Долли, – у Мыльного музей и куча денег.
– А вещички, – прибавил Моллой, – мы раньше заберем, до всякого чека.
Мистер Твист поразмыслил.
– Так, – сказал он. – А кто их купит?
– У нас там покупателей пруд пруди! – заверила Долли.
– А как вы их заберете? Ключи-то у старика.
– Я бы подождал случая, – сказал Моллой. – Но она вот спешит. Сам знаешь, женщины! Им все подай сразу.
– Какой, к собакам, случай?! – вступила в беседу Долли. – Подольем ему сонных капель в портвейн, заберем ключи…
– Капель? – заволновался Твист. – А они есть?
– Конечно, – отвечала Долли. – Мы без них не ездим.
– Она их укладывает раньше, чем мои воротнички, – гордо подтвердил Моллой. – В общем, Шимпи, все в ажуре.
– Да? – спросил мистер Твист. – А я как же?
– Это в каком смысле?
– Что-то мне кажется, – сказал Твист, неприязненно глядя на партнера маленькими глазками, – слишком я должен вам доверять. Пока вы тут капаете капли, я буду за двадцать миль. Откуда мне знать, что вы не смоетесь?
Редко видим мы людей, которые не верят своим ушам, но здесь, в кабинете мистера Кармоди, эта возможность бы нам представилась. Мыльный молчал не меньше минуты, усомнившись в своих слуховых способностях.
– Шимпи! – проговорил он наконец. – Неужели мы тебя обманем?
– Нет, это черт знает что! – присоединилась Долли.
– Хорошо, не обманете, – холодно откликнулся Твист, – но все-таки я рискую. Давайте конкретней: как делимся?
– Поровну, Шимпи, как же еще?
– Половину мне, половину вам обоим?
Мистер Моллой заморгал, словно эти слова задели обнаженный нерв.
– Ну, Шимпи! Что ты говоришь! Треть – тебе, треть – мне, треть – вот ей!
– Еще чего!
– Что-что?
– Е-ще че-го. Кто я такой, по-вашему?
– Трудно сказать, – ехидно заметила Долли. – Как говорится, единственный в своем жанре.
– Вот как?
– Да уж так.
– Ну-ну-ну! – вмешался Моллой. – Не будем переходить на личности. Что-то я не пойму. Неужели ты хочешь забрать пятьдесят процентов?
– Конечно, нет. Я хочу забрать больше.
– Что?!
– То. Мне – шестьдесят, вам – сорок.
Комнату огласил пронзительный крик. Пылкая Долли подошла к пределу, за который женщину толкать нельзя.
