Валерий Смирнов - Крошка Цахес Бабель
Уж как сражался за чистоту русского языка Корней Чуковский, а только стал писать об Одессе, тут же посыпались вместо «пиджаков» неведомые Бабелю «твинчики» с прочими «пуканцами».
Л. Славин в рассказе «Предвестие» пишет: «Трам-карета с оглушительным грохотом (за что ее называли трам-тарарам-карета) мчалась через весь город…». Как называли «трам-карету» за пределами Города, Славин не поясняет, а ведь на русский язык «трам-карета» переводится как «автобус». Эти строки были написаны через несколько десятков лет после того, как в Городе была создана «Генеральная компания трам-карет и омнибусов Одессы и России», которую держали папа с сыном по фамилии, чтоб я так жил, Петрилло.
«Это были очень вкусные штучки, вроде, я сказал бы, огурчиков из теста… Называлось это чибрики», — писал Ю. Олеша.
Переехав в Москву, бывший одесский мент и бандит А. Казачинский успел написать всего одну книгу. Его «Зеленый фургон» был дважды экранизирован. Пару примеров «одесской памяти»: «…жмыхами, или, как их называли в Одессе, макухой», «…назывались тогда в Одессе не трусиками, а штанчиками», «Из окон доносилась бойкая песенка, которую пела в те дни вся Одесса», «Деревянные сандалии, называвшиеся в Одессе стукалками…». В небольшой повести Козачинского запечатлена история с географией реальной Одессы, с ее «балагулами», «кукурузной армией» и прочими «дорожными». Одесские слова употребляются автором безо всяких пояснений: «полова» — дрянь, «летучка» — опергруппа. Что такое «малина» или «урканы» сегодня знают все, а значение слова «юшка» понимал даже самый известный в мире одесский писатель.
«Почему в Одессе было так много королей? В этом виноват местный воздух», «его сыновья катались в моторе», «он бы перевернулся в гробу три раза», «Пробочники — редкая и своеобразная профессия людей, неизвестная ни в быту, ни в литературе, но звучащая в Одессе, имеющая свои традиции…». «Мотя кричал им из своего чулана: — Что, каурые? Контора пишет?! Хватит! Завтра, может, все капут принимать будем!..Я с тебе клепки выпущу!».
Это всего лишь несколько цитат из современника Бабеля, тоже писателя. Но не одесского, как может показаться, а курского писателя Михаила Лоскутова, расстрелянного в конце тридцатых годов. Не без помощи Лоскутова я узнал, откуда пошло выражение «тупой, как пробка». И почему русскоязычные «откупорку» и «закупорку» именовали в Городе «пробочником» и «пробкой». Но было бы чумполом наивняка искать подобные откровения у чересчур нетипичного одессита, которого отчего-то ввели во главу представительства Города на всей планете.
Народный артист России Михаил Левитин признавался: «Я нетипичный одессит хотя бы потому, что у меня нет, почти нет одесской речи. Так не говорят одесситы, как я говорю. Это было с самого детства — в доме так говорили родители, не одесситы». После подобного откровения наивно задаваться вопросом: откуда могла взяться одесская речь у Бабеля, которого в десятилетнем возрасте привезли в Город?
ПОСТАВЬ МНЕ КИПЯТОК НА ГОЛОВУ
У меня было тяжелое детство, с пресловутыми деревянными игрушками. Я слышал одесский язык еще в материнской утробе, затем впитывал его с материнским молоком и рос внутри двух переплетенных лексических миров. Когда читал книгу Джанни Родари «Джельсомино в стране лжецов» никак не мог понять, что такое «ластик». Не удивительно, если даже в писчебумажках (магазин канцтоваров) пресловутый ластик продавался, согласно ценнику, исключительно как «резинка». Мне было лет десять, когда узнал, что «молдаван» — это не только юго-западный ветер. Слово «булочная» как синоним нашего «хлебного» я услышал в двенадцатилетнем возрасте. Уже, будучи совершеннолетним, выяснил: фонарь нашей парадной по-русски называется «стеклянным куполом», а загадочная «фланель» все равно, что «байка». Два года назад до меня дошло, что «ухогорлонос» именуется в русском языке «отоларингологом», а затем случайно узнал: слово «биомицин» россияне воспринимают не так, как одесситы. В нынешнем году опять-таки случайно расширив свой русскоязычный кругозор, выяснил, что «куриный бог» представляет из себя, пардон, являет собой камень, а наша «сарделька» переводится на русский язык как «хамса». Поэт Игорь Потоцкий был таки немножко прав, утверждая: «Одесский язык, как отрава, хоть с нею я с детства знаком. Минуй меня худшая слава — владенье иным языком».
Когда-то на вопрос: «Сколько людей проживает в Одессе?» следовал ответ: «Зимой — миллион, а летом — три». Вот эти два миллиона приезжих купальников слегка способствовали распространению за пределами Города кое-каких выражений одесского языка.
В годы моего детства практически ни одного из одесситов не миновало наше доброе пожелание «Чтоб к тебе летом родственники приехали!». К нам приезжали не только родственники, но даже незнакомые приятели наших друзей со всего пространства необъятного Союза. Тогда были иные нравы, позволявшие не обращать внимания на малочисленные гостиницы, а с наступлением тепла все готовились исключительно к пионерскому лету. Сегодня вынужден пояснить: это, как в пионерском лагере — три смены гостей. «Пионера» и «пьионэра» не спутал бы ни один из одесситов. Летом коммуны старой Одессы превращались в самые настоящие клоповники, а потому многие ответственные квартиросъемщики были вынуждены ночевать во дворах на раскладушках.
Мне было лет шесть, когда в нашу коммуну к мадам Зименковой прибыло семейство ее сестры Полины Захаровны в качестве первооткрывателей очередного пионерского лета. На следующий день мы с Полиной Захаровной вдвоем остались на хозяйстве; она решила «ляпить вареники», а потому спросила меня, где лежат скалка и досточка. Я никак не мог понять, зачем ей понадобилась скалка, с которой удобно нырять в воду на Ланжероне. С досточкой проблем не возникло, потому что на двадцать с гаком жильцов нашего флигеля приходилась всего одна раковина. Хорошо еще, что Полина Захаровна решила делать вареники, а не готовить жидкое. Тогда ей точно бы потребовался супник, и мне совсем не было бы кисло в борщ сбегать на третий этаж соседнего флигеля за Рабиновичем. Рабинович жил и в нашем флигеле, да и в коммуне на втором этаже соседнего флигеля тоже имелся Рабинович, но только скрипача Рабиновича с третьего этажа его вторая половина регулярно именовала «старым супником» так тихо, что ее было слышно на другом конце квартала.
Рабинович был до таки многого способен, потому что мог запросто, как сбегать на рыбалку, так и пойти на рыбу. И сделать Полине Захаровне сильно приятно, угостив ее кнутом. Это же был такой скрипач; он мог не то, что сыграть даже в два смычка, но и спокойно пустить смычку прямо из окна… Тут я просто имею вам заметить: именно сегодня, выпускник филологического факультета, одесский журналист и мой кореш Александр Грабовский, который уверенно приближается к своему шестидесятилетию, узнал от меня, что тот самый «кнут» имеет свой синоним в русском языке — «мартовик».
Мне же так и не довелось услышать слово «скалка» вместо выполнявшей ее функции в Одессе «качалки», даже тогда, когда скумбрия эмигрировала от берегов Города, и вместо нее «качалкой» стали называть вырезку не из Продовольственной программы. То, что наша «раковина» по-русски — «унитаз», знаю давным-давно, а вот о существовании русскоязычной «кухонной раковины» в качестве синонима одесскоязычного «отлива» мне поведал продавец с Малины в самом конце прошлого века.
А вечером того дня, когда Полина Захаровна узнала, что между унитазным сидением и досточкой нет никакой разницы, соседи дружно вытаскивали всю обстановку из нашей комнаты на площадку, и потом затаскивали в комнату столы, которые вскоре стали ломиться под тяжестью национальных блюд одесской кухни. За этими столами продолжилось филологическое образование гостей из России, впервые попавших в Одессу. Так москвичи, в частности, узнали, что наш соус в казане — это их жаркое в кастрюле. Не сомневаюсь, что означает «кастрюля» в Одессе, Полине Захаровне объяснили втихаря от подрастающего поколения.
Недавно на Украине стали выпускать шоколад под названием «Тирамису». А в те годы «тирамисой» в Городе именовали один из фирменных одесских тортов, рецепт которого прибыл на нашу родину вместе с итальянцами. Как-то, хорошо поддав за столом на дворе, мужики нашего дома утверждали тихим шепотом, что тирамису поднимает не только настроение. Но и он не способен вылечить кастрюлю, хоть жри он кубометры тирамисы до полного капеца.
Полина Захаровна никак не могла привыкнуть, что в Одессе отключают воду по ночам, а нам слабо верилось, что в Москве можно принимать душ после десяти вечера. А уже через неделю московская гостья не удивлялась, что мадам Грунтвак орет через окно своему мужу: «Сеня, поставь мне кипяток на голову». Летом холодную воду отключали в квартирах не только ночью, но и днем, за горячую воду из крана фантазий не было, однако мадам Грунтвак даже не допускала мысли отработать вечерний спектакль с немытой головой.
