Йозеф Лада - Картинки похождений бравого солдата Швейка
Человек вошел в вагон. «Так вот, zehn Gulden, десять золотых, — на своем невозможном немецком языке обратился к нему Швейк. — Пять гульденов — курица, пять — глаз». Венгр не понимал; тогда Швейк перешел на язык, который в его представлении был венгерским: «Öt forint, пять форинтов — кукареку, öt forint — зенки, понял? Тут тебе штабной вагон, ворюга! А ну, давай курицу!» Швейк сунул оторопевшему мадьяру десятку, отобрал у него курицу, свернул ей шею, а затем выставил пострадавшего из вагона, дружески подав ему на прощание руку и с силой ее тряхнув. «Jó napot, добрый день, друг, адье! Проваливай, пока я тебя с подножки не сбросил!.. — Вот видите, господин обер-лейтенант, как можно все уладить. А теперь мы вам с Балоуном такой бульон сварганим — до самой Трансильвании аромат пойдет!»
Надпоручик Лукаш, не в силах дольше сдерживаться, вырвал у Швейка курицу и трахнул ею об пол: «Знаете, Швейк, чего заслуживает солдат, который грабит во время войны мирное население?» — «Почетной смерти от пороха и свинца!» — торжественно провозгласил Швейк. «Но вы заслуживаете петли, Швейк! Вы забыли присягу, негодяй!» — «Никак нет, господин обер-лейтенант! Осмелюсь доложить, не забыл. Я, осмелюсь доложить, своему пресветлейшему властелину его величеству Францу-Иосифу I торжественно присягал приказы его на любой службе выполнять, противу любого супостата, кто бы то ни был и когда бы ни было угодно воле его императорского величества, днем и ночью, везде и всюду…»
Не переставая есть надпоручика глазами, Швейк поднял курицу с пола и продолжал: «в любое время и по всякому случаю сражаться храбро и мужественно, войск своих, знамен и пушек не оставлять, жить с честью и с честью умереть! Да поможет мне в том господь! Аминь, А эту курицу, осмелюсь доложить, я не украл». — «Бросишь ты эту курицу или нет, скотина?! — заорал на него надпоручик. — Посмотри сопроводиловку, болван: «…препровождается солдат Швейк, взятый под стражу по причине ограбления…» А теперь ты мне скажи, мародер, скажи мне, шакал, дура бандитская, как ты до этого докатился?!»
«Так что осмелюсь доложить, — приветливо начал Швейк, — все это — как ни на есть сплошное недоразумение. Когда вы изволили отдать приказание насчет съестного, я первым делом раскинул мозгами, чего бы вам такого получше раздобыть. Я же хотел вам доставить горизонтальное удовольствие, я вам хотел сварить суп из курятины». — «Суп из курятины», — повторил надпоручик, хватаясь за голову. «Так точно, господин обер-лейтенант! Я, осмелюсь доложить, купил луку, лапши пятьдесят грамм и пошел в Ишатарчу, где за одной избой этих курей, ну прямо без числа было. Я, значит, подошел и выбрал самую большую — извольте, господин обер-лейтенант, сами посмотреть, сплошное сало!
Беру я ее у всех на глазах, держу за ноги и спрашиваю несколько человек по-чешски и по-немецки, кому принадлежит эта курица. А тут из крайней избы выбегает какой-то мужик с бабой и давай меня крыть. Я ему говорю, чтоб не орал, и объясняю, что к чему. А курица, как я ее все время держал за ноги, пожелала вдруг вырваться, рванула мою руку вверх и захотела сесть своему хозяину на нос. Он сразу орать, что я его съездил курицей по морде. А тут подошли гонведы, и я им предложил: давайте, говорю, сходим со мной на вокзал в комендатуру, чтобы доказать мою невиновность».
Но с господином лейтенантом, который там сегодня дежурил, столковаться не было никакой возможности. Он на меня раскричался, чтоб я заткнулся. По моим глазам, мол, и так видать, что по мне плачет толстый сук и добрая веревка. Позавчера, мол, тут пропала индюшка, а когда я ему сказал, что позавчера мы еще были в Дьере, так он ответил, что на такие отговорки ему начхать. Потом по дороге на меня еще наорал один ефрейтор, потому как я его не заметил. Знаю ли я, говорит, кто вообще передо мной стоит? Я ему этак вежливо ответил, что он ефрейтор, служил бы в егерских частях, был бы старшим патрульным, а в артиллерии — обер-канониром».
«Швейк, — переведя дух, сказал надпоручик, — от всех ваших недоразумений вас, пожалуй, когда-нибудь спасет только толстая петля на шее со всеми воинскими почестями и в карре. Понятно вам это или нет?» — «Так точно! Осмелюсь доложить, господин обер-лейтенант, карре состоит из так называемого замкнутого батальона, из четырех или пяти рот. Прикажете, господин обер-лейтенант, положить в суп побольше лапши, чтоб был погуще?» — «Швейк, проваливайте отсюда вместе с вашей курицей, идиот вы несчастный…» — «Слушаюсь, господин обер-лейтенант, но сельдерея я не достал, морковки тоже нет! Положу больше кар…» — «тошки» он уже не договорил и вместе с курицей вылетел из вагона.
Когда Швейк с курицей в руках появился в вагоне, это, естественно, взбудоражило присутствующих. Все взгляды, устремленные на него, выражали один вопрос: «Где ты ее свистнул?» — «Купил для господина обер-лейтенанта, — ответил Швейк, доставая из кармана лук и лапшу, — но он подарил ее мне. Я ей сам шею свернул!» Балоун бросил на Швейка благодарный взгляд, а телефонист Ходоунский спросил: «Это далеко отсюда? Надо лезть через забор или так, на воле бегают?» — «Я ее купил!» — «Молчал бы уж лучше! А еще товарищ называется! Мы ведь видели, как тебя вели!»
Все усердно ощипывали курицу, пока перья, выброшенные из вагона, не привлекли к себе внимание поручика Дуба. «Что это такое!» — раскричался он на Швейка, поднимая с земли куриную голову. «Так что осмелюсь доложить, куриная голова… из породы черных итальянок. Это очень хорошие несушки, господин лейтенант. Извольте посмотреть, какой у нее был шикарный яичник…» И Швейк сунул поручику Дубу под нос кишки и остальные куриные потроха. Дуб сплюнул и спросил: «Для кого эта курица?» — «Осмелюсь доложить, для нас, господин обер-лейтенант!» Поручик Дуб ушел, пробурчав себе под нос, что настанет час расплаты!
Пока в котелке грелась вода, в вагоне рассказывали друг другу разные интересные истории. «Ты воду посолил? — обратился Швейк к Балоуну, который, воспользовавшись суматохой, что-то совал в свой мешок. — Покажи-ка, что ты там делаешь?» — «Балоун, — сказал затем очень серьезно Швейк, — ты чего схватил эту куриную ножку? Вот вам, посмотрите, что он украл! Ты знаешь, что солдата, который в поле обокрал товарища, привязывают к дулу пушки и рвут на куски картечью? Теперь уже поздно вздыхать! Как только где-нибудь наткнемся на артиллерию, явишься к первому попавшемуся обер-фейерверкеру. А пока пошли, поупражняешься в наказание! Вылазь из вагона!»
Несчастный Балоун вылез, а Швейк, сидя в дверях вагона, командовал: «Habt acht! Смирно! Ruht! Вольно Смирно! Направо равняйсь! Напра-во! Вы как корова, Балоун! Ваши рога должны быть там, где раньше было правое плечо! Herstellt! Отставить! Вот видишь, теперь оно лучше! Налево! Прямо! Прямо, болван! Не знаешь, что такое прямо? Кругом! Kehrt euch! Вольно! Ну, видишь, Балоун, это очень полезно, хоть аппетит нагуляешь!» — «Будьте любезны, — кричал Швейк спустя минуту, — расступитесь, пожалуйста! Он маршировать будет! Только смотри, Балоун, поаккуратней, чтоб зазря не повторять. Не люблю понапрасну солдат мучить. Начнем давай!
Направление на вокзал! Смотри, куда показываю! Marschieren marsch! Шагом марш! Отделение — стой! Стой, тебе говорят, пока на губу не закатал! Отделение — стой! Наконец-то, дубина стоеросовая, остановился! Короче шаг! Ohne Schritt! На месте, буйвол ты этакий! Сказано «ohne Schritt», значит топчись своими ножищами на месте!» Балоун обливался потом и уже не чувствовал под собой ног. А Швейк, как ни в чем не бывало, продолжал командовать: «В ногу! Отделение, кругом — марш! Отделение, halt! Laufschritt! Бегом! Отделение, шагом! Вольно! Halt! Смирно! Бегом! Теперь отдохни минутку, потом снова начнем! Было бы желание, остальное приложится. При желании можно все постичь!»
«Что здесь происходит?!» — раздался голос поручика Дуба. «Так что осмелюсь доложить, малость занимаемся, господин лейтенант, — ответил Швейк, — чтобы строй не забыть и понапрасну не терять драгоценное время». — «Вылезайте из вагона! — приказал поручик Дуб. — Мне уже это надоело, идемте к батальонному командиру!» Капитан Сагнер был в отличном расположении духа, потому что вино, выданное господам офицерам, оказалось просто замечательным. «Итак, вы не хотите понапрасну терять драгоценное время? — многозначительно улыбнулся командир батальона, когда Дуб обо всем доложил ему, — Матушич, вызвать фельдфебеля Насакло!»
Фельдфебель Насакло пользовался славой самого страшного тирана. «Вот этот солдат, — сказал ему капитан Сагнер, — не желает понапрасну терять драгоценное время. Возьмите его и займитесь часок ружейными артикулами. Увидите, Швейк, скучно вам не будет!» И через минуту фельдфебель Насакло уже орал за вагоном: «Bei Fuss! К ноге! Schultert! На пле-чо!» Затем послышался довольный и рассудительный голос Швейка: «Я все это еще с действительной знаю. Так что когда команда «Bei Fuss», ружье стоит справа возле ноги, а приклад на одной прямой с носком. Правая рука, опять же, полусогнута и держит ружье так, чтобы большой палец обнимал ствол».
