Геннадий Емельянов - Арабская стенка
— Читаем, значит?
— А что прикажешь делать — зима-то длинная, товарищ Бублик. Прости, все забываю, как звать тебя?
— Аким Никифорович.
— Аким Никифорович, дорогой. Зима-то длинная…
— Почему это все сразу забывают, как меня зовут? Вы не ответите на этот вопрос, Василий?
Егерь засмеялся глазами, тряхнул головой и потупился, раздумывая. Он стоял, опершись рукой на книжную полку в позе вольной и боком к гостю. Черная рубаха-косоворотка была расстегнута, обнажив сухую и волосатую грудь, рубаха пузырилась на спине, выбилась кулем из-под стареньких брюк.
— Чаю? С душеницей чай?
— Не откажусь — продрог что-то.
Василий ушел на кухню, погремел там посудой недолго, вернулся и опять фертом стал возле книжной полки, ногой попинал осторожно оброненный спичечный коробок и спросил:
— Какое же дело ко мне имеется?
— Вы на мой вопрос не ответили?
— Не знаю, как и ответить на него. Это не объяснишь…
— Вот и другие-прочие не знают, как ответить, — Бублик, посопевши, полез в карман за сигаретами, венский стул, на котором он сидел посреди горницы, громко заскрипел. — А забывают. Это я давно заметил. Вы вот много читаете, у вас имеется образование какое-нибудь?
— Высшее.
— Почему же вы егерем работаете?
— Кем же мне работать, коли я по специальности — охотовед?
— Но ведь мало платят?
— Платят мало, это правда, но ведь не хлебом единым сыты бываем, дорогой.
— Так-то оно так… — Бублик не верил, что этот верзила ошивается при тайге бескорыстно: какой-то навар, и немалый, имеет, не без того. Дураков нынче нет. — Диссертацию, поди, создаете?
— Пишу.
Вася опять исчез на минутку, вернулся он с большой фарфоровой чашкой, которую держал обеими руками и ступал сторожко, закатив глаза под лоб. Чашка дымилась, по комнате разлился сладковатый дух.
— Пей. Може, за стол сядешь?
— Не, спасибо, я кружечку чуть-чего на пол поставлю, это ничего?
— Ничего, я тоже на пол ставлю.
— Мужики и есть мужики. Супруги вашей что-то не видать? И зимой я ее не видал?
— Без жены живу.
— Что так?
— Ушла. Скучно ей было.
— Да-а… — Бублик наметил для себя порассуждать о предательской женской сути, но рассуждать не стал, опасаясь ненароком обидеть хозяина: муж да жена — одна сатана. Егерь жег цыганскими своими очами, в которых были ирония и жалость. Так смотрят на шаловливых детей или на битых собак. Бублику взгляд этот шибко не нравился, тем не менее, приступать к основному, как ни крути, надо: не из-за чая же семь верст киселя хлебал по мерзкой дороге!
— Так я слушаю?
— Вот что… Тут, конечно… Вы ж с охотниками знакомы, кхе. Охотники, они — народ особый, смелый, понимаешь. Ну, и это, шкурки всякие имеют… Соболей, например, шкурки имеют и других куниц… Я лично в этих делах не очень кумекаю. Тут одна дама, она директором магазина работает, влиятельная дама, нужная и вам, между прочим. Так она просила…
— Вас понял, Аким Никифорович, и ничем помочь не могу — не хочу в тюрьму садиться, у меня на воле дел интересных много.
— Ага. Ну, ладно, коли так. Шкурки ж все одно на базаре тишком продают…
— Там и рекомендую купить.
— Ага. Спасибо. А дама, она все может: связи.
— Дама — не интересует, Аким Никифорович.
— Ладно. С этим, значит, покончено, — Бублик утер потный лоб платочком и, выпятив губы, прихлебнул чаю из кружки. — Кому охота рисковать? Рисковать никому нет охоты. Но просила. Я ничего, конечно, не обещал, но позондировать не мешает. Значит, на базаре рекомендуете? А у кого спрашивать?
Вася молча пожал плечами: не имею, дескать, представления, у кого и как спрашивать.
— Ага. А диссертация у вас на какую тему?
Егерь Вася засмеялся коротко и провел пальцем зачем-то по переплетам книг, стоявших на полках аккуратно, будто солдаты в парадном строю.
— Сложное название, но в общем — о защите окружающей среды.
— В струе тема: это модно теперь — окружающая среда.
— Это — актуально.
— Можно и так, — мирно согласился Бублик. — Не скучаете?
— Некогда скучать.
— Ага. У меня есть жена. У вас была жена, у меня есть. Не обижайтесь.
— Ничего, стерпим.
— Моя жена от меня пока не ушла и хочет иметь арабскую стенку, такую же, как у Быковых.
— А я тут причем?
— Вы не торопитесь. Так вот она хочет иметь в доме арабскую стенку, чтобы со звоном. Дверь откроешь в шкаф, и — музыка. Да, вспомнил: у меня же книжка в сейфе лежит, большой редкости книжка. Вам нужна? Она всем мужчинам нужна — «Женская сексопатология» называется. Надо?
— Нет, не надо.
— Жалко. Но я вам пригожусь, я сам-то по снабжению. Чуть чего — выручу. Стенки три на город всего, усекли?
— У тебя денег много?
— Денег нет, но займу, у отца хотя бы: раскошелится.
— Я с ним знаком, с твоим отцом — достойнейший человек. Труженик.
— Все так говорят.
— Я не понимаю…
— Не торопитесь, счас.
За окнами была дорога, обсаженная деревьями. По дороге кто-то проехал верхом на лошади, мелькнула шапка ушами врастык и смуглое нестарое лицо. Слышно было, как лошадь вытаскивает из грязи копыта: сперва копыта издавали мягкий стук, потом хлюпали. С таким примерно звуком вылазят пробки из бутылок.
— Слушаю?
— Вы с Зориным давно знакомы? С тем Зориным, который работает заместителем председателя горисполкома?
— Давно знаком.
— Так не могли бы вы в порядке одолжения позвонить ему и попросить арабскую стенку вроде бы для вас? Ну, а отдадите ее мне. У вас же нет денег? И никогда не будет, так?
— Наглец ты, однако, Аким Бублик! — Странное дело, егерь опять повеселел и потер даже руки, вздымая бороду, — он смеялся, слегка подрагивая плечами. Разгадка этого нежданного оживления состояла в том, что у Василия Мясоедова созревала мысль подшутить над заместителем председателя. Зорин шутник, но, как часто бывает, сам не любит, когда подтрунивают над ним, он сразу сердится. А тут вот как раз удобный случай подвертывается «купить» рыжего проказника.
— Но он ведь не поверит!
— Чему не поверит? — Бублик допил чай, шумно вздохнул и поставил кружку к ноге.
— Что именно мне стенка нужна.
— А вы изловчитесь.
— Какой же мне интерес хлопотать за тебя?
— Шифер нужен?
— У меня крыша хорошая, в прошлом году перекрывал.
— Но что-нибудь да нужно?
— Ничего такого вроде не нужно. Ну, хорошо. Завтра буду в городе — позвоню Зорину. — Мясоедов неудержимо смеялся теперь тихим смехом. Бублику смех этот досаждал, и он заспешил уходить.
Глава 7
Заместитель председателя горисполкома Олег Владимирович Зорин, одетый в синий спортивный костюм, заменяющий пижаму, лежал на кровати в номере гостиницы «Россия» и, шевеля губами, читал официальную бумагу, адресованную в серьезную инстанцию. Завтра предстояла ответственная встреча в кабинете, упоминая о котором в разговоре, обычно показывают пальцем на потолок и обозначают словом «там». Как там решат, что там ответят? Олег Владимирович приехал в Москву хлопотать о троллейбусе: городу нужен был троллейбус, и срочно, чтобы разгрузить общественный транспорт. Оно бы не мешало и метро иметь, но до метро у города, что называется, нос не дорос. Читая, Зорин споткнулся на глаголе «изыскать». Глагол не понравился своей легкомысленностью. Создавалось впечатление, что столичные товарищи только тем и занимаются, что изыскивают и находят. «Найти можно, например, кошелек на дороге, — думал Зорин и прикусывал карандаш во рту. — Но миллионы на дороге не валяются». И хотел было зачеркнуть это самое «изыскать» и не нашел ничего взамен. С праздной вялостью пришло на ум следующее соображение. «Не мной придумано, пусть, значит, так и остается. Пива выпить, что ли?» Пиво стояло в холодильнике, но вставать не хотелось — день выдался беготной, мозжило ноги. За окном вечерело помаленьку, и где-то в далекой дали, словно елочные блестки, прокалывались бледные и острые огоньки. Город бескрайне переваливался за горизонт. Зорин вытянулся на застеленной кровати и закрыл глаза, наслаждаясь покоем. Он в то же время с некоторой тревогой размышлял о том, что с минуты на минуту должен явиться сосед по номеру, толстый восточный человек с никлыми усами, коровьей тоской во взоре, и начнется черт знает что. Опять будут звонки куда-то и откуда-то, опять, перемежая русскую речь с какой-то другой, сосед начнет жаловаться на то, что он просил убедительно, но ему не дали, что просил изыскать, но тут не хотят изыскивать, что арматура и уголок по всей стране «дефицит», и командировка его, по всему видать, не имеет перспективы. Потом, ночью, сосед будет разговаривать по телефону с женой и будет вздыхать так тяжко и так глубоко, будто скорбь его простирается на все человечество. Но самое страшное будет ночью: стоны, мокрые шлепки губами, зубовный скрежет и могучий храп. Потом восточный, или азиатский, человек станет пить минеральную воду из горлышка бутылки, производя шум средних размеров плотины в тот момент, когда на плотине поднимают шлюзы. Зорин задремал, прислушиваясь к шагам в коридоре, и тут зазвонил телефон на тумбочке в изголовье. Сейчас спросят, не здороваясь:
