Андрей Яхонтов - Теория Глупости, или Учебник Жизни для Дураков-2

Контрольный вопрос. Зачем нужно клонирование, если Моржуев в миниатюре все больше напоминал Маркофьева? Овхехуев — напоминал Маркофьева. Я — напоминал себе своего друга?

Опытом нашей научной и общественной деятельности заинтересовались иностранцы. Большой делегацией они напрашивались в гости.

— Где будем их принимать? — размышлял Маркофьев. — Если хотим произвести тяжелое впечатление — надо в твоей квартире. В трущобе. Чтоб видели, как мы тяжело страдаем. Если хотим поразить незаслуженным, не по чину богатством — тогда в моей резиденции. На Воробьевых горах… Чтоб оторопели от роскоши. Да, наверное, все же в моей. Потому что бедность вызывает единственное желание — в нее плюнуть. И скорее помыться. Ничего кроме презрения она не будит. А богатство, каким бы неправедным ни было, заставляет с собой считаться, пятиться, уважать. Да-да, потому что раз ты его нажил, то заслуживаешь почтения…

Маркофьев говорил:

— Нет ничего зазорного, стыдного и предосудительного в том, чтобы пользоваться неправедно добытыми деньгами или порочными связями. От этого никуда не деться! Если есть возможность использовать эти средства в благих целях — почему нет? Это не цинизм, а вечная диалектика жизни. Храм восстанавливается на воровские пожертвования… Спектакль ставится благодаря спонсорству мафии… Так зло перетекает в добро, а затем это самое добро опять переливается в зло. Непостижимыми и непредсказуемыми путями… Единство и борьба противоположностей…

Он наметил провести встречу в помещении бывшего нашего института, ныне — издательско-телевизионного и детективно-юмористического бюро.

И правильно сделал! Потому что во главе прибывшей представительной делегации оказался его дружок, некий ханурик, с которым Маркофьев в прежние годы вместе резался в севен-илевен. Быстро они наладили прежнее взаимопонимание, нашли общий язык и поладили. От суммы, которая была выделена нашему приюту, центру, хоспису (нужное вписать) на ремонт — зарубежному инвестору перепадала приличная отстежка. А в том, что реставрация необходима этому старинному особняку, включенному, наряду с египетскими пирамидами и Большим театром, в перечень объектов мировой цивилизации, подлежащих немедленному восстановлению и реконструкции — в этом не возникало сомнений ни у кого. Достаточно было посмотреть на лестницы, которые рушились, увидеть лепнину, выщербленную следами пуль…

— Вот как на самом деле обстряпываются дела, — возбужденно восклицал Маркофьев. — На личном уровне. Другие будут ходить месяцами, протирать брюки в приемных, и никогда не догадаются: личные связи и контакты решают все.

Следом за первой делегацией пожаловали вторая и третья. Гости посещали нашу клинику и свинофермы, рисовые плантации и кинофорумы, книготорговые ярмарки и супермаркеты. Каждый увозил с собой подаренную ему на память бутылку антиканцерной воды и две (тоже дареных) бутылки неочищенного светлого пива "Молодеческое".

Маркофьев становился популярен за рубежом. Иностранцы наперебой восхваляли созданное им в антисанитарных условиях "русское чудо" и поднимающуюся под его руководством из руин "возрожденную державу" и выделяли нам вспомоществования.

Вывод. ЕСЛИ ЧЕЛОВЕК ЯВЛЯЕТСЯ ИНОСТРАНЦЕМ, ОН ОТ ЭТОГО НЕ ПЕРЕСТАЕТ БЫТЬ ЧЕЛОВЕКОМ!

Шпионович-Застенкер, ведший прием и учет пожертвований, трясся от хохота:

— Эти залетные — чистые дикари. Принимали нас немецкие коллеги из Интерпола. Сидели с ними, выпивали. Один из них — ни-ни. Ни грамма. Он потом, когда мы на рассвете закончили возлияния, сел за руль, чтоб везти нас в гостиницу. И вот едем. Пустынные улицы. В четыре-то утра. Впереди — красный сигнал светофора. Наш водитель, можете представить, тормозит! И — я по часам засекал — стоит три минуты. Это при том, что народу никого и он сам — полицейский. К тому же трезвый. Просто небывалое стечение факторов!

А потом приезжают эти немецкие коллеги к нам… Мы их встречаем в аэропорту. Сажаем в автобус. И как дали — с сиреной, по осевой, на запрещающие сигналы! Кто и что нам сделает? Мы же хозяева. А они, лохи, своих выгод не секут!

Действующий президент изъявил желание с Маркофьевым познакомиться. Возможно, он начал сознавать, сколь серьезный конкурент возник на его горизонте. Но Маркофьев не спешил.

— ВСЯКАЯ КРИВАЯ КОРОЧЕ ЛЮБОЙ ПРЯМОЙ, ПРОЛЕГАЮЩЕЙ В НЕПОСРЕДСТВЕННОЙ БЛИЗОСТИ ОТ НАЧАЛЬСТВА, — вспоминал он мудрость, почерпнутую во время армейской службы.

Да и не нужны ему были пока прямые столкновения и лобовые встречи. Он вынашивал неожиданный обходной маневр…

— Война — ерунда. Главное — маневры, — любил повторять в те дни мой друг. — Главное — так запугать соперника, пустить ему такую пыль в глаза, чтоб не мыслил с тобой тягаться.

— Надо объехать губернаторов, — сказал он мне однажды. — Объехать в прямом и переносном смысле. Навестить каждого и предложить услуги по сохранению губернаторского кресла — пожизненно. На это все они поведутся. На этом мы их и сделаем.

Мы разыскали то самое инвалидное кресло, с которым совершали первый благотворительный марафон на корабле (с двумя барами — "Убийцей" и "Доктором"), и двинулись в очередной круиз. Нам было не привыкать к передислокации и перепрофилированию целей.

Девиз турне возвещал: "Если покупаешь кресло — пожизненно, не покупаешь — ты инвалид". Обещание было не голословным: нас сопровождала группа спортсменов из подведомственной Шпионовичу-Греховодову-Застенкеру бригады. Эти любого могли сделать калекой в долю секунды.

В каждом городе, куда прибывали, мы первым делом наведывались в детские садики. Дарили воздушные шары и телевизор, подобранный на ближайшей свалке, или такого же качества холодильник. Обещали в ближайшее время починить.

Маркофьев начинал выступление перед детьми:

— Кто из мальчишек не мечтает разбогатеть? Какая из девочек не мечтает стать блудницей? Достаточно вспомнить сказки про Буратино и Дюймовочку. Почему эти сказки любимы детворой? Потому что Буратино мечтает о золотом ключике, а Дюймовочка на пути к счастью осознанно идет по рукам, то есть лапам — начиная с жука и кончая кротом…

(Он и любимую свою мелкокалиберную винтовку с оптическим прицелом ласково называл "дюймовочкой").

— Кем хочешь быть? — спрашивал Маркофьев, гладя детишек по стриженым головам.

— Охранником, — отвечали все без исключения мальчики.

— Проституткой, — отвечали все без исключения девочки.

Картина будущего страны вырисовывалась вполне определенная.

Контрольный вопрос. Вы в такой ситуации захотели бы принять на свои плечи тяжкий груз президентства?

Но Маркофьев твердил:

— Хочу…

Он просто жил — и ему по большому счету плевать было, где и что будет или произойдет.

Действовал, как всегда, масштабно. В его сети приплывала лишь крупная рыба. Или, вернее сказать, только крупную рыбу он подпускал к своим садкам.

Губернатор Стервятников принял нас в бассейне, наполненном до краев парным молоком. Крючковатый нос и твердый подбородок этого человека были хорошо знакомы каждому по фотографиям в прессе. Я помнил Стервятникова еще юным — когда в прежние времена он, комсомольский вожак с горящим немигающим взором и зажигательной пассионарностью, вел за собой молодежь громадной области на бессмысленные стройки в районе вечной мерзлоты и на бескрайние просторы неплодородных земель — чтобы сеять там овес и пшеницу, кукурузу и гречиху… Теперь не унявшийся и не утративший навыков призывать, требовать и обещать (правда, немного погрузневший) лидер окормлял и охаживал по-прежнему покорную ему область — уже в новом своем качестве: на губернаторской должности и на новом демократическом уровне.

При ближайшем рассмотрении правая, видимо, умело скрываемая от фотокамер сторона его лица оказалась обожженной.

— Такое было условие приема на работу в комсомольские органы, — сказал он. — Надо было выпить из банки литр подожженного спирта. Ну, и заполыхал… Зато взяли сразу на должность первого секретаря…

Он вообще оказался компанейским мужиком. Я почему-то думал, он — раб аскетизма, но в его особняке нашлось место и прекрасной мебели, и картинам на стенах (среди полотен я углядел и похищенную Маркофьевым из Лувра Мону Лизу кисти Караваджо), и коврам, на которых возлежали три мраморных дога. Коньяк в баре был исключительно французский, по двести долларов за бутылку, как сообщил нам владелец резиденции. Когда он повел нас в гараж и стал хвастать коллекцией машин, я не выдержал и шепнул Маркофьеву: