Антология Сатиры и Юмора России XX века. Том 42. Александр Курляндский - Олешкевич
Теперь он не мог делать вид, что не понимает нашего президента, — они говорили через переводчика, хорошо знающего английский.
— Тварь, которую вы забросили в нашу страну. На ножках вашего папы. Этот недружественный акт мы не можем воспринимать спокойно.
Но Буш ничего о Твари не знал, хотя его папа тоже работал в разведке.
— Я требую доказательств!
Вещественными доказательствами были только круглые шарики и лепешки, оставляемые Тварью.
— Они у вас будут!
Буш не был бы коренным техасцем, если бы не ответил ударом на удар.
— Хорошо, — сказал он. — Вы мне высылаете шарики, а я вам сотрудников вашего посольства. Это будет равноценный обмен.
Наш президент не смог стерпеть такого сравнения и, не попрощавшись, повесил трубку.
Тот же час он отдал приказ закончить антитваревую операцию в 24 часа.
13. Цыпленок жареный
Полковник Курочкин понимал: рано или поздно Тварь должна предпринять попытку овладеть золотым запасом. Об этом говорил и кот. То есть говорил полковник, а кот шипел, шерсть его становилась дыбом, что полностью подтверждало предположение полковника.
И она появилась. В самом центре города, в разгар летнего дня, на Кузнецком Мосту.
Несмотря на многочисленные предупреждения, газетные статьи и репортажи, никто не догадывался, что по улице идет именно та Тварь, которая ограбила столько банков. Многие подумали, что это очередной зазывала, мало ли их сейчас ходит, всяких «Кроликов Нестле» да Карлсонов с пропеллерами и без.
Даже милиционер, у которого был в кобуре портрет Твари, столкнувшись с ней лицом к лицу, лишь взял под козырек:
— Здравия желаю, товарищ крокодил Гена!
Около трактира «Елки-палки», у самого подножья Кузнецкого Моста, на пересечении его с Неглинной, навстречу Твари бросился огромный цыпленок. Внутри цыпленка находился студент Щукинского театрального училища. Увидев Тварь, студент решил, что это конкуренты из африканского ресторана, которые хотят перехватить его клиентов.
— А ну, вали! — крикнул студент.
Тварь остановилась и с удивлением посмотрела на цыпленка. Таких цыплят ее компьютер еще не видел.
— Я кому сказал — вали?!
Из глубины «своего» цыплячьего тела студент не мог видеть острых когтей, множества лап и чешуйчатого тела Твари. А молчание ее он воспринимал как трусость и все более и более распалялся.
— Мое это место, понял, африканец хренов?!
Студент подпрыгнул и влепил крылышком по морде монстра.
Тут наконец компьютер выдал Твари необходимый ответ.
Она схватила цыпленка, подняла его над головой и забросила на летний тент «Елки-палки». При этом она издала такой рык, что все поняли: никакой это не зазывала, а самая настоящая Тварь.
Народ в ужасе разбегался. Тварь же, не обращая ни на кого внимания, приседая и опираясь на хвост, повернула к Неглинной.
Стало ясно: путь ее шел к Центральному балку, к золотому запасу Родины.
Здесь ее и поджидал полковник Курочкин.
Он выстрелил три раза из ракетницы. Синий, желтый, зеленый… Завыла сирена.
Огромные самосвалы, стоявшие у тротуара, взревели моторами и перегородили подступы к банку. Спецназ занял заранее обозначенные места. Снайперы ловили в оптические прицелы Тварь. Один сидел на крыше банка, два других — на Петровском пассаже. Но она почему-то не ловилась: раздваивалась, растраивалась, а то и вовсе в перекрестье прицела появлялась фига.
Тварь как ни в чем не бывало продолжала идти к банку, будто вся суета ее и не касается.
У одного из водителей не выдержали нервы, он дернул рычаг, дал полный газ и направил машину на Тварь, та остановилась и с любопытством смотрела на приближение самосвала. В последнее мгновение Тварь совершила невообразимый для огромного ящера прыжок и оказалась в кузове. Проломив лапой крышу будто скорлупу ореха, она вытащила из кабины водителя, поднесла к морде, будто решая, что с ним делать дальше.
Снайперы открыли огонь.
Но пули, как и при стрельбе в банке, отскакивали от чешуйчатого панциря, хотя стреляли разрывными, запрещенными международной конвенцией, но разрешенными (в виде исключения) нашим Министерством обороны для подобных операций.
Со стороны Трубной площади раздался грохот двигателей и показался вертолет. Грохот нарастал с каждой секундой. Вертолет как по ущелью летел ящеру в лоб.
Раздался треск пулеметных очередей. Затем бабахнул гранатомет.
Граната пролетела чудище насквозь, оставив в его теле дырку. Но дырка тут же стала зарастать, а сама граната угодила в здание японского ресторана напротив, и в воздух полетели японские блюда, салфетки и неоплаченные счета…
Один из самосвалов вывалил перед Тварью полный кузов бетона. На какое-то мгновение ноги ее завязли, но она оставила их в бетоне и продолжила свой путь на новых, тут же выросших цыплячьих ногах.
А вот и ворота.
Одним движением Тварь разорвала цепи и распахнула их.
Путь к золотому запасу Родины был открыт.
И тогда из своего укрытия вышел полковник Курочкин.
Он скинул бронежилет, отбросил в сторону автомат, резким движением рванул на груди рубаху:
— Ах. Тварь. Ну, подходи, подходи!
Полковник давно мечтал встретиться с Тварью один на один. Но начальство не разрешало. Зато сейчас, позабыв все на свете, он шел на нее, как шел на противника в горячих точках. Как летел в лоб вражескому вертолету, как прыгал с небоскреба на спину агента, подозреваемого в шпионаже. Глаза его сверкали, зубы скрипели, как несмазанные гусеницы танка, и при этом он говорил такое, что ни на один язык мира перевести нельзя. Он вспоминал всех родственников Твари, все ее жизненно важные органы и все, что они производят. Всех тварей, которые до нее и после нее еще встретятся ему на жизненном пути.
Тварь остановилась.
А полковник шел на нее и шел. Без всякого оружия. Без бронежилета, с распахнутой на груди рубахой, под которой не было ничего, кроме татуированного двуглавого российского орла.
И Тварь попятилась.
Сделала шаг, другой… оступилась.
(Вот уже две недели около банка прокладывали трубы, но наткнулись на высоковольтный кабель, который не значился в чертежах. И на этот самый кабель вдруг упала Тварь.)
Ударил сноп искр.
Нет — фонтан.
Нет, скорее фейерверк!
Тварь обмякла и стала плавиться прямо на глазах, как плавится олово при электрической пайке. Десятками раскаленных ручейков она потекла в траншею.
И вот вся до последней капли утекла в огромную трубу.
Наступила мертвая тишина.
Полковник Курочкин застегнул рубашку. Лицо его не выражало ничего, кроме удовлетворения от хорошо проделанной работы.
— Отбой. Прошу извинить меня за некоторые выражения.
Раздались дружные аплодисменты, возгласы «Ура!».
Все решили — это конец. Конец страхам, волнениям, тревожным ожиданиям непоправимого.
И только полковник знал, что затишье это временное. Там, в темной глубине, расплавленные ручейки снова соберутся в единое целое, и
