Вениамин Кисилевский - Антидекамерон
– Всё у меня в порядке.
Она безразлично пожала плечами и удалилась. И я не обозвал себя идиотом, все равно мне было. Больше угнетало, как мне дальше быть. Что все про меня поняла тетя Шура, никаких сомнений не осталось. И что мне делать завтра – идти к ней или не идти? Все варианты были плохи, все против меня. От мысли, что придется в глаза ей глядеть, жаром окатывало. В конце концов решил, что не пойду, не сумею. Не мог только придумать, как объясню это и тете Шуре, и маме – не прикидываться же снова больным. Да если и прикинусь. Ну, еще день, еще два, потом что? Надежней всего было просто заявить тете Шуре, что не буду я к ней больше приходить. Она, уверен был, все поймет и выяснять ничего не станет. В идеале – скажет маме, будто успехи мои таковы, что в репетиторстве больше не нуждаюсь. А я уж как-нибудь сам подналягу на эту заковыристую математику, чтобы даже тройки по ней впредь не появлялись. Но если мама заплатила уже за месяц вперед, как тогда? Меня в этот денежный вопрос, конечно же, не посвящали, но ведь наверняка он возник, пусть и дружит тетя Шура с мамой по-соседски и отказывалась она брать деньги. Мама наверняка на своем настояла. Будут высчитывать, сколько необходимо вернуть? Кислая история…
Тем вечером поджидал меня сюрприз. Мама с папой собрались к кому-то на день рождения, сказали, что вернутся поздно. Мне повезло – ничего выдумывать не придется. Запрусь – и не открою, если тетя Шура, в чем я, вообще-то, очень сомневался, сама ко мне наведается. Нет никого дома, ушли все. Но когда подползли часовые стрелки к заветным восьми часам, я вдруг передумал. Увидеть тетю Шуру захотелось так же неодолимо, как страшило это. И я пошел к ней. Многое зависело от первых секунд. Как встретит она меня, как поглядит. А я не должен ничего ей объяснять – я, может, болен был, не ведал, что творю…
Не напрасно я рассчитывал на умницу тетю Шуру. Улыбнулась мне, как всегда, обыкновенно сказала:
– Проходи, Васенька, в комнату, я сейчас. Наташку докормлю и приду.
Я, отмякнув немного, сидел за столом, прислушивался, как в кухне тетя Шура уговаривает дочку. Та капризничала, не хотела есть, плакала. Что, вообще-то, не часто бывало – Наташка покладистая девочка, договориться с ней труда не составляло, могла она похныкать, но плакала совсем редко. Для меня, однако, было хорошо, что тетя Шура задержалась на кухне, – настроился, перестал мандражировать.
– Что-то Наташка сегодня не в форме, – пожаловалась мне тетя Шура, входя с ней в комнату, – уж не захворала ли. Температуры, похоже, нет. Надо бы уложить ее сегодня пораньше, пусть выспится.
Мне в этих ее словах почудился намек, что не должен я сегодня здесь засиживаться, а еще лучше – если уберусь отсюда, не до меня ей сейчас. Последний вариант меня устраивал: увиделся с ней, держался нормально, мог теперь не опасаться следующей встречи. Спросил у нее:
– Может, я тогда лучше уйду? А вы с Наташкой побудете…
– Да нет, думаю, обойдется, – неуверенно ответила она. – Вот мы сейчас у нее самой узнаем. Наташенька, пусть Вася уйдет, а мы с тобой поиграем, чтобы тебе одной не скучно было?
– Не надо ему уходить, пусть учится, – ответила девочка, – мне скучно не будет, мне нужно коровок нарисовать, маму с дочкой, как они гуляют на лугу с цветочками.
– Да, это нельзя откладывать, – поддержала ее тетя Шура. – Они ждут не дождутся, когда ты их нарисуешь, потому что очень проголодались.
За этой комнатой была вторая, маленькая, Наташкина обитель. Стояли там ее кроватка, шкафчик, стол, а все стены обклеены были Наташкиными рисунками. Тетя Шура ушла с дочкой всё ей для рисования подготовить, а я снова порадовался, что терзания мои были напрасными, встретились мы нормально, а я постараюсь, чтобы ничем не выдать себя. Хоть и сознавал, что сделать это будет непросто. Тетя Шура показалась мне еще красивей, чем прежде. Не знаю, из какого материала сшит был ее синий домашний халатик, но даже на вид он был мягкий и теплый, погладить хотелось. И только сейчас обратил я внимание, что он не длинный, как у мамы, а до колен. Я и ноги тети Шуры раньше не замечал, лишь теперь, когда уходила она с Наташкой, смотрел ей вслед и восхитился, какие они у нее стройные и тугие. И даже ее домашние тапочки показались мне необычайно мягкими и милыми, как раз для ее красивых смуглых ног. Аж головой затряс, чтобы отогнать от себя эти крамольные мысли, – скоро вернется тетя Шура и, едва взглянув на меня, распознает, о чем я тут без нее думал. Дал себе слово не смотреть на нее, не провоцировать себя, чего бы мне это ни стоило. Услышал ее легкие шаги, уткнулся в лежавшую передо мной книгу.
– Ну, как тебе живется? – непринужденно спросила тетя Шура. – Хорошо себя чувствуешь? В школе, дома всё в порядке?
– В порядке, – не отрывал я взгляда от книги. – Мама с папой на день рождения ушли, сказали, что поздно вернутся, чтобы я без них поужинал и спать ложился.
– Какие проблемы, – пожала она плечами, – ты уже парень взрослый, за ручку водить тебя не надо. Ну, так на чем мы в прошлый раз остановились?
Все было как всегда, но не укрылось от меня, что села тетя Шура чуть от меня подальше, чем обычно. На сантиметры какие-то, чтобы демонстративно не было, но все-таки подальше. И еще одна перемена во мне произошла. Раньше, хоть и сидели мы поближе, никакого запаха я от нее не чувствовал. А сейчас уловил. Только сказать бы не мог, какой он. Похоже было на запах моря, куда мы ездили летом. Когда солнышко уже припекает, галька нагрелась, а ветерок срывает пену с катящихся к берегу мелких зеленых волн, приплывших из тропической дали. И свежий запах этот меня тревожил, и я, как ни старался, соображал в тот вечер хуже, чем всегда, и боялся, что тетя Шура вдруг спросит, отчего это я сегодня такой невнимательный. А еще понять не мог, чего мне больше хочется – поскорей уйти или сидеть тут целую вечность, вдыхая этот восхитительный запах, видеть ее маленькую руку, когда касается страницы пальцем, и если скосить глаза – холмик вздувшегося на ее груди халата. Время тянулось бесконечно, время летело удручающе быстро. Пришла Наташка показать, что она там намалевала. Я совершенно искренне восхитился, какая она способная девочка, позавидовать можно. Мама тоже ее похвалила, спросила только, где же обещанные луговые цветочки.
– Коровки их съели, – вздохнула Наташка. – Жалко их, конечно, такие красивые, но ведь коровкам тоже кушать надо.
Тетя Шура расцеловала ее, назвала маленьким философом, и тут-то я по-настоящему Наташке позавидовал. Чего бы только ни отдал, чтобы оказаться сейчас на ее месте. Тетя Шура вдруг пристальней глянула на нее:
– Бледненькая ты какая-то сегодня… У тебя ничего не болит?
– Ничего, – ответила Наташка, – только спать хочется.
Ответ ее того больше обеспокоил маму, я тоже не припоминал, чтобы Наташка сама спать попросилась.
– Пойдем, – сказала тетя Шура, – умою тебя, потом уложу, температурку измерим. – И мне: – Ты пока дорешай этот пример, я потом проверю.
Я корпел над – как на зло! – не дающимся мне примером, ничего у меня не получалось. Тетя Шура закрылась с дочкой в Наташкиной комнате, оттуда слышался ее чуть распевный голос – похоже, рассказывала сказку. Я все-таки добил этот зловредный пример, ждал, чтобы тетя Шура посмотрела. Довольно долго ждал, неловко стало сидеть в комнате одному. Наконец она появилась, осторожно прикрыла за собой дверь.
– Уснула. Не нравится она мне сегодня. Температура вроде нормальная и не жалуется ни на что, но не по душе мне все это. – Подошла сзади, склонилась надо мной, показала пальцем: – А это у тебя какой знак?
Я ощутил, как макушки моей невзначай коснулась ее грудь, в глазах потемнело. Верней, не потемнело, а, наоборот, полыхнуло, словно огрели чем-то по башке. Чужой рукой, ужасаясь себе, медленно взял ее ослеплявшую меня руку, сжал ее пальцы. А потом произошло со мной и вовсе чудовищное – неожиданно заплакал. Заплакал – я, взрослый уже пацан, через год школу заканчивать. Слезы брызнули так внезапно, не успел сдержать их. Она молча потянула к себе свою руку, я, не выпуская, поднялся со стула, повернулся к ней. Она была одного со мной роста, глаза в глаза.
– Ну что? – еле слышно спросила она, не делая больше попытки высвободиться. – Что, дурачок? – Свободной рукой вытерла мне глаза. – Что тебе надо? Хочешь поцеловать меня, да? Очень тебе это нужно?
Я отчаянно кивнул головой.
– Ладно, я разрешаю, только не плачь. И не в губы, пожалуйста. – И подставила мне щеку.
Я не хотел целовать ее в губы, да и не осмелился бы, потянулся, закрыв глаза, губами к ее щеке, сомлел от счастья, коснувшись ее нежной кожи. Сразу отстранился, по-прежнему не размыкая век, силясь подольше сохранить, не растратить это сладостное ощущение.
– Никогда еще не целовался с девчонками? – услышал ее голос. Даже с закрытыми глазами догадался, что она улыбается.
Я молча помотал головой.
– А пора бы уже. – Теперь засмеялась. – Эх, ты, плакса ты моя.
